– Ксения Львовна, – Гольцов намеренно звонил на сотовый, – это я.
– Доброе утро, Анатолий Иванович, – радостно поприветствовала его помощница и озабоченно поинтересовалась: – Колесо? Пробка?
– Не то и не другое, – прокашлялся Толик, а потом слабым голосом сообщил: – Прострел.
– Господи! – ахнула Ксения Львовна. – Как же так?! Летом?!
– Сам понимаю, – вошел в роль Гольцов, – нарочно не придумаешь. На дворе – под тридцать, а я…
– Ничего удивительного… – со знанием дела начала секретарь. – Это вы под кондиционером. Типичный случай. Но лучше к врачу. Блокаду там или уколы какие-нибудь.
– Уже, Ксения Львовна, – притворно вздыхая, признался Толя и почти сам поверил в то, что говорит.
– Так уходите на больничный, Анатолий Иванович.
– Не время, – отказался Гольцов. – Пол-отдела в отпусках. Сегодня отлежусь, а завтра будет видно.
– Это безответственно, – пожурила начальника Иванкина и пообещала звонить только в том случае, если возникнет что-то срочное.
– Огромное вам спасибо, Ксения Львовна, – хрипло произнес Анатолий Иванович, и душа его помощницы воспарила к потолку в молитве о здравии болящего Анатолия. – Надеюсь, до завтра.
– До завтра, – тепло попрощалась с Гольцовым незаменимая Ксения Львовна, воодушевленная доверием САМОГО. Да что и говорить, начальника она любила искренне и безоговорочно, потому что тих, потому что светел и в целом – понимающий человек.
Второй звонок, предпринятый Анатолием Ивановичем, призван был внести ясность в смутное вчера.
– Гольцов, – Анна тут же взяла трубку. – Давай по делу…
– Я по делу, Анют, – заблеял Анатолий Иванович и на всякий случай спросил: – Это ты на меня нацепила белые тапки?
– Какие тапки? – Гольцова еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
– Анют! Ну что ты дурака валяешь? И так плохо.
– Толя, я тебе клянусь. Ни к каким тапочкам я отношения не имею. Но не исключаю, – Аня мельком взглянула на притихшую в приемной Вику Долгановскую. – Так вот, Гольцов, я не исключаю, что в них ты пришел от Мельниковых.
– Я? – Анатолий не поверил своим ушам.
– Ну не я же, – огрызнулась Анна. – И знаешь, в отличие от тебя, я работаю.
– Я тоже работаю, – заявил Гольцов, – только дома.
– Вот и работай, дорогой. И будь любезен, к моему приходу сделай все так, чтобы от вчерашнего фейерверка не осталось и следа.
– Я понял, – буркнул Анатолий и добавил: – Ну, извини, Анют.
– Мне все равно… Кстати, рассказ про сто голых баб был очень увлекательным.
– Про каких голых баб? – обмер Гольцов.
– Не знаю, тебе виднее, – иронично произнесла Аня, и разговор прервался.
– Анют! – в запале прокричал Анатолий и, не дождавшись ответа, сник.
Никогда еще молчание жены не действовало на Гольцова так отрезвляюще. Сначала ему стало жарко, потом – резко холодно, через пару минут на лбу выступила испарина, а сердце заколотилось так, что впору было класть под язык таблетку нитроглицерина. «Неужели я вчера ей рассказал про Жанку?» – растерялся Анатолий Иванович и почувствовал себя обложенным со всех сторон. И главное, спросить было некого: Анну – опасно, Мельникова – тоже, Игоря вчера с ними не было… Оставалась одна Жанна, но сама мысль, что ему сейчас придется набрать ее номер и задать этот вопрос, приводила его в ужас. Ему казалось, что любой интерес с его стороны может быть истолкован ею превратно, и тогда на самом деле ему придется обороняться уже от нее.
Оставлять все так, как есть, Гольцову было страшно. Как ни крути, Жанка – единственная, кто мог стать его союзником в данном вопросе. И если вчера он действительно что-то брякнул, то ее положение, должно быть, ничуть не лучше его собственного. Осознав, что выбора нет, Анатолий Иванович позвонил Жанне.
– На проводах, – после первого вызова откликнулась та и замолчала.
– Жан, – промычал Гольцов, – спасибо за вчерашний вечер. Все было, как всегда, прекрасно: гостеприимно, по-домашнему…
– А я-то думала, ты по делу, Толян, – бесцеремонно прервала его Мельникова.
– По какому? – Анатолий приготовился к худшему.
– Мокасы твои у нас, – пояснила Жанна и тут же «подколола» бедного Гольцова: – Или тебе белые тапочки больше нравятся?
– Тапочки? – повторил за Мельниковой Анатолий и беспомощно посмотрел на ноги.
– Ну да, ты да Колян вчера так набрались, что…
– Я понял, – заторопился прервать Жанну Гольцов, чтобы поинтересоваться: – Скажи, я у вас там не очень наследил?
– О-о-о-чень, – захихикала Мельникова. – Все пучком, Толян. Бывает. За мокасами зайдешь?
– Сейчас?
– А ты что, не на работе? – мигом смекнула Жанка и тут же предложила: – Тогда давай сейчас. Заодно поправлю тебя…
– Нет, – как мог твердо отказался Анатолий Иванович и пообещал, что скоро придет.
– Давай, жду, – по-товарищески сообщила Жанна, и в голосе ее не прозвучало никакой особенной томности, которая могла бы насторожить Гольцова. Наоборот – он даже немного успокоился, услышав это «Давай, жду», столь типичное для прежней Мельниковой, легко открывающей дверь всякому, кто в нее постучится.
Воспряв духом, Анатолий Иванович нацепил старые шорты, пляжные сабо, темные очки и без задней мысли отправился к Мельниковым. Подъездная дверь была открыта. Гольцов медленно поднялся на пятый этаж и позвонил. «Заходи-и-и!» – донесся до него Жанкин голос, дверь оказалась не заперта. В прихожей никого не было. «Я сейча-а-ас!» – откуда-то прокричала Мельникова, и ровно через секунду она стояла перед соседом в накинутом на голое тело халате, сквозь шелковую ткань которого топорщились два острых соска.
Анатолий с трудом отвел от них взгляд и, опустив голову, пробормотал, глядя себе под ноги:
– Я за мокасинами.
– Не вопрос, – ухмыльнулась Жанка и, присев на корточки, вытащила откуда-то гольцовскую обувь и поставила перед ним со словами: – Может, надеть? Я могу. – Она подняла голову и посмотрела на гостя снизу вверх, не поправляя соскользнувшего с плеча халата. – Ты че, Толян?
Гольцов молчал.
– А-а-а, – как ни в чем не бывало протянула она, заметив, куда направлен взгляд Анатолия. – Сползает, сволочь. Натуральный шелк. Потрогай. – Жанна протянула ему край халата, настолько короткого, что сразу стало видно все, что под ним скрывалось.
– Не надо, – тяжело дыша, отказался Гольцов.
– Почему? – Мельникова выпустила ткань из рук и, переступив через мокасины, подошла к нему так близко, что он увидел черные точки вдоль вытатуированной линии бровей. – Понюхай, – прильнула к нему Жанна и подставила шею. – Вкусно?
– Нормально…
– Вку-у-сно, – прошептала она и, ловко обернувшись, прижалась к Гольцову спиной, моментально определив степень его возбуждения. Удостоверившись рукой в том, что она не обманывается, Жанна настойчиво взяла Анатолия за руку и положила ее себе на грудь. – Чувствуешь?
Гольцов не проронил ни слова, лихорадочно соображая, что делать дальше.
– Да забудь ты про нее, Толян… Всего-то и делов… – понесла Жанка какую-то чушь. Но Анатолию было не до этого, он даже не понимал смысла того, что та произносит. Единственное, в чем он признавался себе честно, так это в остром желании нагнуть Мельникову и, задрав халат, сделать то, на что она ему недвусмысленно намекает.
При мысли, что это можно сделать здесь и сейчас, Гольцов застонал и положил Жанне руки на плечи, нажимая на них достаточно сильно, чтобы та поняла, чего он от нее хочет.
– Так? – оглянулась на него Жанка и, прижавшись еще сильнее, потерлась ягодицами о выпирающее сквозь шорты мужское достоинство.
– Та-а-ак, – прорычал Анатолий и резко рванул молнию, чтобы наконец-то высвободить набухший член, но войти в Мельникову не успел: из глубины квартиры послышался голос Николая Николаевича:
– Жан-на-а-а!
– Блин… – простонала Жанка и тут же выпрямилась: – Проснулся.
– Он что, дома? – обомлел Гольцов и в недоумении уставился на отважную соседку.
– Дома, – буркнула та. – Всю ночь блевал, сволочь. Думала, хоть сейчас отдохну… Ан нет «Жанна-а-а!» Че? – проорала Мельникова в ответ и, обернувшись к Анатолию, прошептала: – Иди в зал. Он не встанет, так и будет лежать полдня. А мы тихо, – глаза ее плотоядно сверкнули, она манерно облизала губы и поправила на себе халат. – Подождешь?
– Нет.
– А че так? Колю испугался? – В голосе Жанны появилась какая-то вызывающая хрипотца.
– Я так не могу, – признался Гольцов. – Это нехорошо.
– Тогда как хорошо?
– Не здесь…
– А где? – Жанне очень хотелось, чтобы Анатолий назвал конкретное место, поэтому она медлила, не отзываясь на призывные крики Николая Николаевича. – Где?
– Где скажешь. – Гольцов сдался, а Мельникова просияла от счастья.
– Иду-у-у! – прокричала она, а потом впилась Анатолию в губы, умудрившись засунуть тому в рот свой язык.
– Перестань, – высвободился Гольцов и нагнулся за мокасинами.
