— Не совсем еще, — улыбается Таня и закручивает на затылке пышные волосы. — А Вовка где?
— Только что здесь был. Смылся.
— Ха, ха, ха, ха!
— Ой, умора!
Обеих разбирает смех. Смех бессмысленный и счастливый. Еще бы! Солнце-то как плещет, и плескается бликами мелколистая береза в палисаднике, звенят кузнечики в травах, а Вовка тоже, как кузнечик, ускакал застенчиво при виде Тани.
— Лера отпустила надолго? — спрашивает Надя.
— До обеда. «Ладно уж, иди», говорит...
Надя живо вообразила Танину учительницу, подругу тети Веры: большую, чернобровую, как казак, с крупным лицом. А смоляные волосы острижены под горшок.
Таня задрала голову, щурится на солнце. На шее и плече у нее коричневые отметины: это от скрипки, натерла грифом.
— Ой, больно, — вдруг морщится Таня и трогает шею. — Надо бы кремом смазать.
Они идут в одних купальниках. Вон и река блеснула. Модный эластичный купальник обтягивает Танину ладную фигуру. У Нади же ситцевые трусы сборятся сзади и спереди, а лифчик от другого купальника, бог знает как ушитый, с тесемкой через шею, распластался двумя неровными блинами на плоской груди.
Сзади — топот. Их нагоняет Вовка. Удивительно, как он сгибает свои длиннющие ноги. Будь такие ноги длинные у Нади, она бы в них запуталась и упала. А Вовка — ничего, бежит. Бледный, худющий, с короткой стрижкой, в рубахе с рукавами. Даже в зной стесняется без рубахи и брюк появиться.
— Приятно босиком, — говорит Надя. — Я летом на даче вообще всегда босая хожу, в любую погоду. В городе уже нет походишь. Трава какая теплая, и душистая, я даже пятками запах чую, и мягкая — облако.
— Ага, — говорит Таня и сбрасывает босоножки. У Тани большие, мужские ступни.
— Куда пойдем? — басит Вовка.
Надю и спрашивать не надо. Она знает.
— На наше место, да, Тань?
— Там глубоко, — Таня размахивает босоножками.
— Ну и хорошо, окунаться не надо, — говорит Надя. — Ступишь — и сразу по шейку.
— Утонем, там течение...
— Да что ты! Вовка нас спасет. Да, Вовка, спасешь?
— Ты сама плаваешь, как рыба...
Вода отсвечивает желтым, это отражается дно. Мечет во все стороны солнечные зайчики.
Таня спускается к реке, пробует ногой воду.
— Ой, холодно, — отскакивает.
— Вовка, иди первый.
— Не бойсь! Шаг, и все в порядке...
Вовка храбро лезет в реку.
— Ну, как водичка? — спрашивает с берега Таня.
Вовка притворно стучит зубами, дрожит и отвечает перехваченным голосом:
— Те... те... тепленькая.
Он ныряет, плывет под водой и выныривает у самого берега, где уже по колено в воде стоят Таня и Надя.
— Ай! Не брызгайся!
— Кончай, Вовка! — Таня делает шаг вперед и ухает в воду. — Ой, яма!
— Плыви давай.
— Бултых-х!..
Все трое пытаются плыть против течения, цепляются за кусты, передвигаются прыжками, но все равно течения не одолеть. Их сносит назад.
Вода холодная, как нарзан. А нырнешь — упругие струи бьют, массируют лицо и тело, швыряют волосы. И чем глубже ныряешь, тем вода быстрее, звонче. Но лишь высунешься из воды — обдает зноем...
— Эй, Вовка! Ау!..
— Куда это сносит нас?! Пляж какой-то!
— Надь, ты вся синяя и в мурашках.
— Выхо-одим... А Вовка, глянь, уже у берега.
Запыхавшись, посинев от холода глубины, вышли из реки. Шатало. Снесло порядком, до самого устья... Разлеглись на горячем, мелком песке.
Таня потянулась, взяла прутик, размашисто провела по песку тонкую линию. Другую. Линии пружинили, выпрыгивали из-под Таниного прута. И вот уже рядом возникает, греется тоже на солнце нарисованная балеринка в тренировочном костюме. Слева появляется кто-то сидящий: мощные плечи, узкая талия. Парень лет двадцати. Сонной Наде оба кажутся живыми. Балерина поеживается, насвистывает. Парень мрачно молчит, задумчиво глядит на речную рябь. Балетная красавица встряхивает волосами, в стороны разлетается песок.
— Ты что, не пыли! — говорит Надя.
— Все глаза засыпала, — недовольно ворчит и Таня.
Вовка молча переворачивается на другой бок. А нарисованный парень даже не шелохнется. Видать, крепко задумался.
— А что мы шпаримся тут, пошли нырнем, — это голос балерины. Он с нежной хрипотцой. Она упруго поднялась и на носках туфелек заскользила к реке.
— Воображает-то, воображает, — забормотала Таня. — Пошли и мы!
Встала, через силу доплелась к реке. За ней и Вовка. Таня поддала ногой воду, брызнула на него. Вовка гаркнул и, вздымая водяную пыль, плюхнулся в реку.
Сноп брызг окатил Таню. С хохотом ринулась дальше, споткнулась, упала в воду, поплыла. Вовка размашисто греб, догонял.
— Ну, пойду... — Надя вошла в реку, окунулась.
— Надька, чаль сюда! Притаранивай!.. — кричал с берега Вовка. — Вылезай, и двинем назад, к нашему ме-есту!..
Надя нырнула и легкой рыбой понизу поплыла прямо к кустам. Высунула наружу руки, ухватилась за тонкие, скользкие прутья ивы, подтянулась, вылезла на берег.
Шли по горячей от припека траве.
Вот и любимое их место — трава примята, сено пышно подстелено для лежания. Здесь же валяются и их вещи.
— Сыграем в слова? — предложила Надя, подставляя солнцу лицо.
И вдруг заметила — тенью заслонившую край неба массивную фигуру тети Леры. Она шла в глухом сарафане поверх мужской рубахи и в плотных лечебных чулках.
— Татьяна! Где ты?
— Иду, Валерия Федоровна! — отозвалась Таня. — Обед-то еще не скоро... Ладно, иду!
Ничего не попишешь, теперь от педагога не отвяжешься...
— Иду-у! — повторила с досадой и стала подниматься.
— Неужели тебе не понятно, что я беспокоюсь!..— заговорила тетя Лера. — Заниматься пора. И вообще... ты можешь утонуть.
Девчонки и Вовка нехотя встали.
— Быстро домой, — командует тетя Лера, — пережгешься, простудишься... Ты же всего четыре часа занималась!
Таня проворно собирает босоножки, расческу, полотенце.
— Ну, пока, — подмигивает Наде. — До вечера.
В мокрых купальниках подруги идут рядом с тетей Лерой. А Вовка подхватил одежду и укрылся за кустами.
Солнце так и поливает жаром. Мокрый купальник приятно холодит тело. Надя подставляет лучам лицо, жмурится. Конечно, физиономия опять станет свекольной, а облупившийся нос будет как редиска, ну и бог с ним. Зато замечательно идти налегке по горячей траве и подставлять лицо солнцу. Идти почти нагишом и всем телом чувствовать небо, землю, ветер.
У деревни их нагнал Вовка в полной амуниции. Попрощались с Таней.
— Двинем назад, окунемся, а, Вов? — вдруг решает Надя.
— Обедать пора, — мямлит разомлевший Вовка.
Есть не хотелось. Пока Надя дошла до дома, купальник совсем просох, обожженное тело горело.
Надя вошла. На кухне она постояла на прохладном крашеном полу. Бабушка и тетя Вера суетились у керосинок, как две золушки.
— Сейчас будем обедать, — сказала тетя Вера.
— Неохота что-то, — вздохнула Надя, прошла в комнату и повалилась на раскладушку.
— А на обед-то окрошка сегодня и пудинг! — крикнула из кухни бабушка.
Надя свесила с раскладушки ногу.
— Ми-ми-ми, — жужжала над головой тяжелая муха.
— До-ре, до-ре, до-ре, — летала за ней другая.
По окну еще одна ползала, мрачная, серокрылая, зудила:
— Фа-фа-фа...
«Наверно, это тетя Лера в мушином обличае. У них, у мух, ведь тоже все разные. Есть и такие».
Ми вдруг села Наде на живот. Ползок влево, остановилась. До-Ре кружился над ней и призывно пел. Ми не обращала никакого внимания, знай себе суетливо трет лапками. Тогда До-Ре замер на лету, повис над Ми и — бросок! — вцепился в нее. Ми возмущенно зажужжала, встрепенулась. До-Ре сказал ей:
— Не притворяйся, ты же любишь меня!
— Отстань, — жужукнула Ми и покорилась.
— У нас будет много детей, — сказал До-Ре.
Надя задремала...
Рокочет что-то за окном. Гром, что ли? Нет, для грома слишком низко, звук не тот. Рокот надвинулся, накрыл.
— Вертолет сел, — сообщил новость До-Ре. — Полетели смотреть?
— Побежали! — согласилась Ми. — Девочки, мы побежали, — крикнула она другим мухам, — вертолет смотреть!
Они унеслись. Не стало слышно и других мух. Надя сквозь дрему подумала: «А хорошо бы музыку такую написать об этом. Вот тетя Вера — музыкантка, почему не напишет?»
— Надежда, проснись, вертолет у амбаров сел! — крикнула тетя Вера со двора.
Надя вскочила, бросилась к окну. Тети Веры уже не было. По деревне во весь дух бежали люди. Побежала и Надя.
Вот он какой!.. Где-нибудь в другом месте, на поле аэродрома он казался бы проще, обычнее. Но тут, рядом со старыми серыми амбарами, среди блеющих овец и визжащих ребятишек, в центре набегающей толпы, — вертолет высился, как загадочный метеорит, как снаряд инопланетян.
— Чего это он? Почему сел?
— Сломался, может...
— Бензин кончился...
— Заблудился, бабоньки!
