— Давайте сходим, — согласился с Даффи Стрикланд.
— Да, — согласилась и Энн. Все присутствовавшие на пароме мужчины посмотрели на нее.
— Нет, — твердо ответил Браун. — Забудем об этом.
На борту «Ноны» Стрикланд дал Брауну еще несколько чистых видеокассет и сделал последние указания, а после наблюдал, как мореплаватель в одиночестве роется в своем снаряжении, выискивая свободное место для видеокамеры и кассет. В конце концов он втиснул их между двумя баллонами для подводного плавания.
— Собираетесь нырять? — спросил Стрикланд.
— Они могут понадобиться для какого-нибудь ремонта под водой. Я подумал и решил, что они стоят того, чтобы отвести им место.
— Правильно, — одобрил Стрикланд.
— Ну, я, кажется, уложился. — Браун с улыбкой взглянул на Стрикланда. — Пришлось повозиться, чтобы доставить все это сюда.
Стрикланд не мог произнести ни слова, что само по себе было неудивительно. Он вдруг ощутил в себе отчаянное нежелание отпускать Брауна в море. Возможно, по совсем простой, технической причине: как делать документальный фильм, главное действующее лицо которого находится в семи тысячах миль от тебя? Но его одолевало и какое-то другое чувство, острое, как лезвие, и неподдающееся осознанию. "Может быть, это гордость, — думал Стрикланд, — оттого, что именно Браун сделался объектом моих наблюдений".
— Как ваша нога? — удалось наконец произнести ему. Браун лишь пожал плечами.
— Очень жаль, что так получилось с солнечными батареями.
— Это мои заботы, — ответил Браун.
Стрикланд почувствовал, что его начинает бить дрожь. Он попытался заговорить, но поначалу его опять заело.
— Не ходите, — обратился он к Брауну. — Не надо.
— Как это?
— Да нет, это всего лишь шутка, — улыбнулся Стрикланд.
— Может быть, мне и не следовало идти, — не принял шутки Браун, — но я согласился.
Стрикланд нацарапал автограф на титульном листе альбома с вьетнамскими фотографиями, который он притащил из фургона, и бросил его на штурманский столик.
— Желаю удачи.
Когда он встал и повернулся, чтобы идти, Браун все еще смотрел на него и улыбался.
На причале Стрикланд присоединился к Даффи и Торну.
— Ну что ж, — сказал Торн, — наступает новая фаза.
— Этот парень еще покажет, на что он способен, — объявил Даффи. — Запомните мои слова.
— Брауны — достойные люди. — Торн плавно развернулся в сторону Стрикланда. — Они из той категории, которую это общество не пропускает вперед. Но оно должно узнать о них, вам не кажется? Оно может поучиться у них кое-чему.
— Всегда есть чему поучиться, — равнодушно ответил Стрикланд, — у людей.
Торн окинул его долгим взглядом, в котором не было уважения. Стрикланд отошел в сторону и остался стоять в одиночестве. Через двадцать минут баркасы, зафрахтованные Саутчестерским клубом, начали выводить участников на Ист-Ривер и оттуда — в Верхнюю бухту. Стрикланд арендовал лихтер, с которого намеревался снимать выход до самого форта Гамильтон, где находилась линия старта. Но в последнюю минуту он решил перепоручить это Херси.
— Смотри, чтобы на заднем плане был город, когда станешь снимать их, — наказывал он ему.
Торн, Херси и Энн сели в буксировочный баркас. Даффи отправился на лихтере. Стрикланд стоял на причале и смотрел, как «Нона» идет на буксире с голыми мачтами по волнам прибоя. Оркестр играл "Прощание с Ливерпулем". Вдали на фарватере загудели два парома департамента морских и воздушных перевозок. Портовое пожарное судно вздернуло в знак приветствия свой шланг. Высоко в небе появилась огромная серая туча и закрыла яркое солнце. Ветер заметно крепчал.
Пока Стрикланд наблюдал за отчаливающей «Ноной», подошла Памела и стала рядом с ним.
— Где ты была? — спросил он. — Я думал, ты отправилась вокруг света с этим красномордым.
Памела тряхнула головой и плотнее запахнула свою кожаную куртку.
— Он не понравился мне. Он говорил отвратительные вещи про Оуэна.
— Какие, например?
— Обычные для таких, как он, гадости.
— Ясно, — бросил Стрикланд.
Поеживаясь, Памела мрачно глядела на бухту. Глаза у нее покраснели, она выглядела усталой и простуженной.
— Господи, хоть бы он победил, — проговорила она.
— Тебе этого так хочется?
— Да. А тебе разве нет?
— Я не пытался формулировать это так четко. — Стрикланд пожал плечами.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она. — Это же гонка, разве не так?
Стрикланд подумал, что в конце концов ему придется ввести ее и в этот фильм, вопреки всему тому замешательству, которое испытывает публика при встрече с подобным персонажем.
— Конечно, конечно же, это гонка! — Он засмеялся и положил руку ей на плечи.
Когда Энн была маленькой, офис ее отца располагался в старинном здании на углу Бродвея и Ректор-стрит. Приходила она туда как на праздник, может быть, потому, что чаще всего это случалось как раз на Рождество. Потому и в воспоминаниях ее этот дом остался как сияющий дворец на фоне мрачных декабрьских вечеров. Помнились и праздничные толпы на улицах, посещение церкви Тринити и прогулка до «Шрафта» через парк городской ратуши под кружившимися над головой первыми снежинками.
У «Шрафта» она пила бродвейскую содовую, а отец весело поглощал изрядные порции виски, этот эликсир взрослого счастья, и подшучивал над официантками из Ирландии.
В начале семидесятых Кэмбл и Олсон перенесли свой офис в «небеса», разместив его в нескольких помещениях на девяносто первом этаже Всемирного торгового центра. В старом офисе повсюду стояли модели кораблей, кругом было полно фирменных регалий и бронзовых табличек с именами. Новые помещения вполне можно было принять за принадлежащие какому-нибудь космическому магазину. На окна, закрытые наглухо, наплывали облака. Невероятно далеко внизу с трудом угадывался знакомый ландшафт — Норд-Ривер и застройка вдоль палисадов Джерси.
Но в приемной ее, как обычно, встретила все та же Антуанетта Ламаттина, тридцать пять лет служившая у отца секретаршей и олицетворявшая для Энн те старые добрые времена, когда ей на Рождество дарили подарки.
— Энни, милочка! — вскрикнула Антуанетта. — Сколько же времени мы не видели тебя!
Энн заглянула в черные, проницательные и добрые глаза секретарши и почувствовала комок в горле.
— Ох, Антуанетта, — вздохнула она, когда они обнялись. Она стала называть секретаршу по имени только после того, как закончила колледж. — Ты выглядишь чудесно.
В свои без малого шестьдесят Антуанетта, бездетная вдова полицейского, была стройной и элегантной, словно всю жизнь пребывала в целомудренном трауре и только и делала, что причащалась в церкви, лишь изредка посещая танцзал Роузланд. Взволнованная встречей, она проводила Энн в кабинет отца.
— Капитан! Посмотрите, кто к нам пришел.
Отец встал из-за стола, чтобы встретить ее, и Энн была поражена его живостью и здоровым видом. Ростом он был футов шести, ненамного выше нее. От его прежней красоты осталось немного — стройная фигура да гладкая кожа, почти без морщин.
— Здравствуй, папа.
— Дай я посмотрю на тебя, — сказал Джек Кэмбл своей единственной дочери. Улыбчивый Джен, как называли его в гавани. С горечью.
Она хотела обнять его, но он отстранил ее, чтобы разглядеть. Краснея, но не теряя уверенности, она стояла под его взглядом.
— Ты выглядишь сногсшибательно, — одобрил он. — Хочешь выпить?
— Мне это просто необходимо.
Джек велел Антуанетте прислать одну из нелегальных ирландских иммигранток, которых брала на работу его фирма. Девушка принесла им неразбавленного виски, такого же нелегального, как сама. Его перевозили в бочках через Атлантику и разливали в Галифаксе, где неоднократно разбавляли водой. Это было все, что осталось от тех времен, когда семья крупно промышляла контрабандой спиртного.
— Я видел, — сказал Джек Кэмбл и повел стаканом в сторону телескопа, установленного на треноге у окна.
— Мы чувствовали, что твой глаз смотрит на нас. Кстати, спасибо за бинокль. — Она глотнула виски. — Почему ты не снизошел до яхты?
— Просто не нашел времени. По воскресеньям всегда так много дел. К тому же я не люблю, когда в порту много народу.
— Очень веские причины. Все до одной, — заметила Энн. — Но твое отсутствие не прошло незамеченным.
— Ты имеешь в виду Гарри Торна?
— Гарри. Оуэна. Себя. Когда я вернулась домой, Мэгги спросила, был ли дед. Я сказала, что был.
— Ты не должна врать ей. Она перестанет доверять тебе.
Она вздохнула и отвела взгляд.
— Итак, — самодовольно произнес через некоторое время Улыбчивый Джек, — он в объятиях океана.
