Ознакомительная версия.
У Софьи не было детей, и ей должно было исполниться через неделю двадцать пять лет. В преддверии двадцатипятилетия Софья восстала. Может быть, ей захотелось спасти род, сломать рок. Родить до двадцати пяти лет она уже не успевала. Впрочем, были три возможности продолжить жить. Была, впрочем, и четвертая возможность, но она была совершено фантастическая – рождение сына спасло бы род и сняло был проклятие. Родить сына не удавалось никому и никогда, поэтому о такой возможности всерьез никогда не рассуждали.
Семейная легенда гласила, что будто бы на земле этой усадьбы была странная пещера в речном берегу, о существовании которой никто доподлинно уже не помнил. Воспоминание о пещере – это была часть наследства, полученного в изустных рассказах и дневниках. Легенда о пещере была самой романтической семейной легендой. Будто бы в этой пещере была скрыта тайна рода, объяснение пророческого дара и рока, довлеющего над родом. Однако доподлинно никто не знал о месте нахождения и, собственно о существовании пещеры, которая со временем превратилась в семейную Трою. Софья не верила, что ей удастся найти пещеру. Но все же маленькая надежда оставалась.
Еще одну возможность продемонстрировала бабушка Софьи, которая первая сумела переломить рок и прожить до сорока лет, то есть дольше всех остальных женщин рода. Бабушка предсказывала ей такое томление смерти, которое было даже страшнее смерти, она говорила, что ей довелось нечто подобное почувствовать перед первой смертной гранью, когда всего лишь за день до двадцатипятилетия она зачала (и потом родила мать Софьи – не пророчицу). И нечто подобное бабушка переживала к дню родовой смерти к тридцати годам, только рожденная в ночь на тридцатилетие вторая дочь позволила ей прожить еще пять лет. Тогда томление было глубже, и стремительнее нахлынуло, ее будто парализовало, она не могла даже двигаться. Но все же прожила еще пять лет после тридцати пяти. За счет чего? Это был бабушкин секрет, в который она посвятила только внучку. Рецепт жизни бабушка наследовала внучке, оставив ей свой дневник. Рецепт оказался прост – любовь. Но не столь доступен. Представительницы этого рода могли быть лишь любимыми, могли соблазнить кого угодно, от волка до амазонки, но не умели любить. У них были каменные сердца. Они были записные суки. Бабушка преодолела наследственное сучье начало. Она влюбилась. Но стремление к жизни оказалось сильнее семейного заклятия всего на пять лет.
И был еще один проверенный поколениями выход – убить любовника. Бесплодные женщины могли пережить двадцать пять и тридцать, и тридцать пять лет всего лишь за счет убийства своих возлюбленных. Убиваемый должен был дать согласие на свою смерть, иначе, жертва не считалась и была напрасной. Однако редкие выродки рода пользовались такой привилегией. Платой за добровольное убийство любовника были пять лет дополнительной жизни.
„И поэтому ты решила меня пригласить, чтобы испросить у меня разрешения на мое убийство?“
„Ты меня не любишь, твоя жертва, даже добровольная, меня не спасет. Ты мне бесполезен. Даже, если захочешь быть убитым мною – это не принесет мне избавления“.
Софья имела все основания ненавидеть своего последнего любовника. После того, как они pасстались, как он и обещал, все ее последующие любовники умиpали после пеpвой пpоведенной с ней ночи. Хотя, конечно, не он был тому причиной.
Софья впилась в рот Романа, руку запустила ему в брюки, потом дернулась и вцепилась второй рукой в ремень. Они грохнулись на пол. И вновь, как и два года назад, и три, кончилось тем, что она его имела по первое число, облизываясь от удовольствия. И стена огня ее сопровождала.
Почему она решила ему поверить? Она не знала, но чувствовала, что именно ему, этому странному мужчине, с большой несуразной головой, еще не успевшего понять свое предназначение, еще не познавшего себя. Она видела его будущее, она верила не тому, кто сейчас встал с постели и подошел к окну, она верила в его будущее, вопреки его собственным мозгам и навыкам.
Софья откинулась навзничь. Закрыла глаза, руки положила между ног, и будто уснула.
Софья заговорила своим странным и страшным для земных голосом, голосом древних пророков, потусторонним и безжалостным. Этот голос она слышала только однажды, перед самой смертью бабушка ей сказала несколько главных слов. Софье тогда было одиннадцать лет, но она все помнила, она совсем тогда не испугалась. Это был голос земли.
Ее голый яйцеголовый приятель от неожиданности закаменел. Он был чуть умнее, чуть решительнее, чуть властнее и сильнее многих, но все же обычным человеком, с обычными заботами и переживаниями. А слышимое им – исходило от сверхчеловека. Это говорила не Софья, которую он знал, с ним говорил древний пророческий род. Он будто погрузился в невесомость. Вместе с голосом в комнату вошло время. Она говорила не по-русски. Он не знал, как называется язык, на котором она говорила, но он понимал ее. Это был праязык, на котором в минуту пророчества или страстной истины говорили пророки древности. У этого языка не было названия, но у языка было ясное предназначение – раскрыть врата времени, познать истинную связь явлений и событий, людей и государств, народов и пространств. Этот язык существовал до Вавилонской башни, на этом языке Бог говорил с Адамом и его потомством.
Ее лицо по мере слов менялось.
Но глаза у Софьи продолжали оставаться закрытыми. Она их открыла только на мгновение, прежде чем ушла далеко в память, в созданную ее воображением мистерию прошлого, пройденного ее родом.
Лишь на мгновение Софья полыхнула черным пламенем взгляда. Но это были не глаза, или может быть, это были не глаза человека. В глазах не было взгляда. Лишь маслянистая ночь, а в центре вместо зрачка пронзительная бездна, в которой клубилось то, чему он не знал слов, потому что на человеческих языках этих названий не было. Мелькнуло.
Ее пронзила резкая боль. Окружающий ее действительный мир растворился. Она была в необычном месте. Будто лужайка перед домом, или огромная гостиная в зеленых тонах. Не ясно. Прыгающий свет, всполохи огня по углам, бегущие стрелы огня по диагонали, вдруг перед глазами сноп огня, бесшумный и не горячий. Она где-то была, но определить места и времени этого места она не могла.
Дальше. Дальше.
А еще через мгновение, даже точнее, словно, секунду назад, она очутилась на коленях у отца. Она почувствовала его руки и услышала теплое дыхание, почувствовала вибрирующий от доброты голос. Сколько в нем задумчивой и гpемящей, грезящей стpасти, котоpая только одна способна вызвать в ней искреннее желание по иной жизни, мнительно легкой и стpадальчески желаемой!? И дающей возможность жить.
„Легко ли тебе девица? Легко ли тебе, красавица?“
Ее словно разбудил голос отца.
„Где я?“
„Ты у меня в гостях“.
Она не помнила отца, или почти не помнила. Ей было 7 лет, когда он умер. Она тотчас его узнала.
„Господи! Папа! Как же я тебя люблю. И как давно я тебя не видела. Но почему я здесь такая маленькая?“
„Ты можешь возникнуть лишь в образе той маленькой девочки, которую я покинул, когда умер“.
Затем отец поворачивается, перед ними, словно сдвигается огромная небесная полусфера, и открывается новый сектор перспективы, открывается новая даль – впечатление, как будто смотришь в широкое окно на последнем этаже небоскреба. Страшно и захватывает дух. Софья на мгновение закрыла глаза и сразу все пропало. Отца уже нет. Остался лишь запах его рук.
Дальше. Дальше.
Она увидела себя лежащей навзничь на мраморном столе. У нее закрыты глаза. С потолка капает вода, прямохонько в левый сосок. Поначалу немного больно, затем сосок, вслед за ним вся грудь, заледенели. Она приоткрыла глаза, приподнялась, опершись на локти. Стены терялись, точнее их не было вовсе, было подобие потолка. И это не потолок, а граница между временем и пространством. И она опять провалилась в никуда. Холодно и будто что-то чмокает в воздухе. Неприятно. Софья забылась. Куда-то переместилась. Новое и самое омерзительное состояние в этом хороводе потусторонних видений. Ощущение, словно, сердце вырвалось из груди и повисло в небе, будто огромное солнце, или мощный ослепляющий фонарь.
Дальше. Дальше.
Огромный зал, в центре подобие боксерского ринга. Зрители молчат, завороженные наблюдают за происходящим. Пот льется по лицам. Всем страшно. По рингу на коленях передвигается наша Софья. А на спине у нее какое-то насекомое с несметным числом черным ног, существо вгрызается в тело. Вначале насекомое вытянуло хоботок и высосало женские глаза, затем вошло двумя щупальцами в уши, потом проникло в рот, а теперь роется у нее в спине. Софье совсем не больно, ей тепло и томно. Оступали далеко и навсегда – суета, надежды, стремление и довольство. Покой обуял душу. Она приняла на себя страх, испытываемый всеми – она спасла всех.
Ознакомительная версия.
