- Самосуд в общежитии сезонных строителей! Толпа совсем озверела! Матерятся хуже сапожников! Ватник подожгли, из окон размахивают!
- Кого? - перебил инспектора Митя.
- Геннадия-армянина утопили! Но сначала разрезали! Руку отрезали!
- За что?
- Такое дело! Наводнение! Крыша течет, а он сантехник! Вышел, как вредитель! Вспомнили, что валюту менял! Руку отрезали!
- Уроды, - Митя забрал у подчиненного клюшку. - Ты, куда скажет, епископа свезешь, а я с этими профсоюзом уродов лично поцелуюсь.
Едва успел я пересесть на ближайший скутер, как Митя с лицом, кривым от бешенства, умчался наказывать сезонных пролетариев. Известие о гибели добродушного Генки подкосило меня пуще странного самоубийства учителя биологии. Зверскую и бессмысленную расправу над армянином, запалившим собственный киоск ради того, чтобы юные русские вымогатели остановились расстреливать своих же товарищей детства, я не воспринял как парадокс. Я воспринял ее как самый вероятный сценариус проявки на прочность всей людской цивилизованности, которой грош пока цена, в минуту глобальной катастрофы. Как очень вероятную поведенческую модель в час уплотнения народов, которых сгонит мировой океан с насиженных прибрежных линий на чужие пространства. И такой термин, как «модель» я применил умышленно.
И здесь я намерен выложить изрядный отрывок пресс-конференции рабочей Межправительственной группы по изменению климата: «(нами) были проведены эксперименты с двадцатью тремя сложными физико-математическими моделями атмосферы и океана… Повышение уровня океана (как следствие парникового эффекта вызванного с вероятностью 90 процентов антропогенным воздействием) будет существенно влиять на мировую экономику. В прибрежных районах, которые могут быть подтоплены в результате подъема уровня океана, проживает более 50 процентов населения (3,5 миллиарда человек) Земли, которые обеспечивают около 70 процентов мирового производства». Вопрос: «Как вы думаете, что может предпринять человечество для предотвращения катастрофы?» Госпожа Соломон: «Это вопрос к вам. Это ваше дело, дело правительств, сообществ. Вы можете принимать решения, как жить, как планировать экономику. Наша работа завершена». Соломоново решение.
Уже и «Титаник», распоротый от носа до кормы, ломался вместе с костями растоптанных пассажиров, уже и трещали кости на Ходынском поле, уже и на Трубной площади трещали. И дело тут не в названии площади, а в площади, как таковой. Сколько человек, и на какой площади должны оказаться вместе, чтобы не растоптать соседей? И это не проблема демографического порядка, увлекшая Бориса Александровича к ответственной миссии по ликвидации пяти миллиардов лишнего, с его точки, населения, уважаемый читатель. Вернее, не только демографическая. Это проблема жилищная. Это проблема расовая, религиозная, законодательная и нравственная. И вся целиком как есть она проблема наследственная. Такое мы наследство нашим детям и внукам оставляем. Это им проверка на вшивость. «А наша работа завершена».
- Вам куда, священное благородие? - засидевшись, отвлек меня от тяжких раздумий инспектор с ручными цыпками.
- На пристань.
Инспектор сплюнул, завел гидротехнику, и погнал из переулка по затопленной площади. Княжеское озеро кишело гребцами, какие гребцы меняли подержанную материальную часть на крупу и одежду, а какие обратно. Едва успело мелькнуть у меня внутри что-то рассеянное на предмет «Венеции без туристов», как снаружи мелькнул верхний этаж магазина «Нюрнберг», за ним вишневый сад с рядами бесплодной древесины, похожей на зачахшие исполинские колоски среди рисовых полей, что-то еще, и мы вплыли сквозь пробоину в трюм буксира. Спустя час я уже стоял на мостике, силясь рассмотреть башню экологического НИИ сквозь мелкий дождь и морскую оптику татарского шкипера Глухих. За час мы с ним оприходовали по четыре заварных фаянсовых чайничка, и еще пару он с собой прихватил.
- Считай, не считай, только сольется фокус. Далеко я так вижу. На полтора этажа уровень захлестывает.
- Уровень уже опускается.
- Опускается, не опускается только не в заливе. В поселке опускается. Там почва забирает кое-что.
- А кое-что прочее?
- Обратно в залив.
Я опустил бинокль и протер заболевшие от напряжения глаза.
- Надо бы ее на большую землю вывезти.
- Надо, - согласился шкипер.
- Но смысла нет. Когда уровень до последнего этажа поднимется, поселок тоже затопит.
- Но смысла нет, - согласился шкипер.
- С другой стороны, в коллективе ей будет проще к бедствию привыкнуть.
- Проще, - согласился шкипер. - Но сложнее. Дарья одинока. Привыкла так. И плохо ладит с Викторией.
- В этом она не одинока.
Ржавая дверца рубки, висевшая на одной петле, с грохотом ударилась о внутреннюю стену, и на мостик вошла моя послушница. Говорят, на судне женщина плохая примета.
- Твой буксир скоро тоже пойдет ко дну, - огорчил я Глухих.
Но шкипер не огорчился. Вместо этого он протянул мне фаянсовый заварной чайничек работы мастера Дарьи Шагаловой. Взял второй на сервере-западе разбитого компаса с погнутой стрелкой.
- Мин раза. Теперь все вещи на верхней палубе. Брезент натянул, шатер поставил. Согрейся, эфенди.
- Дус, - поправил я шкипера. - Господа в магистрате.
- Друг, - согласился Глухих. - Мин раза.
Вьюн, присев на корточки, терпеливо ждала, когда я приму ее. Мы с Глухих выпили самогону за новоселье. Закусили сырыми флотскими семечками, которых штук семь наскреб в кармане шкипер.
- Еще мин раза, - я перекрестился и поднял чайничек. - За Генку-мученика. Прими Господь его душу.
- «Мин раза» по-татарски «согласен», - пополнил Глухих мои лексические запасы, добрым глотком помянув армянского сантехника.
- Согласен, - я отставил именную посуду на юго-восток и сурово принял мою нерадивую послушницу.
- Ты где шатаешься? В городе наводнение, а ты шатаешься.
- Строгость. Они это понимают, - Глухих одобрительно кивнул.
- Я полы отжимала тряпкой, - Вьюн, обиженная лишней нотацией, в отместку опустошила залпом юго-восточный чайничек.
- Сказывали, только плац пострадал.
- А через окна? Там щели - зверь. Лавочка приказал дневальному проклепать замазкой, так это когда я тазов тридцать наружу выплеснула.
- Умница ты моя. Дай же я тебя расцелую, - накатило на меня внезапное умиление.
- Обойдешься? - спросила Вьюн с участием.
- Обойдусь. Теперь плыви в барак, отыщи там Виктора Сергеевича Пугачева. Скажи, епископ консолидирует оппозицию на флоте. Пусть он к полуночи зеленых подпольщиков у буксира соберет. Условный стук в пробоину два коротких и длинный. Пароль: «Здесь принимают на работу?». Отзыв: «А наша работа завершена». Запомнишь?
- Запомню. Утром ты меня к Владимиру посылал.
- Владимира нет. А ты плыви в барак, отыщи там Виктор Сергеевича Пугачева, Скажи, епископ…
- Вода сошла, пока вы самогонку здесь гоняете, - перебила меня Вьюн.
- Хорошо. Тогда иди в барак, отыщи там Виктор Сергеевича Пугачева. Скажи…
- Я запомнила, - перебила меня Вьюн.
- Тогда с Богом, - ласково отпустил я исправную послушницу.
- Распущенность. Перебивает. Поучить ее надо, - Глухих осуждающе покачал козырной своей фуражкою, напяленной задом наперед, когда Вьюн покинула мостик. Я снял с него фуражку и оторвал козырек. Вместо кокарды на околыше у татарина был приколот значок «ГТО». Это древний значок. Молодежь уже не знает его значения. «ГТО» в переводе с татарского языка на русский значит «Готов к труду и обороне».
- Зачем оторвал?
- Бескозырка, - пояснил я шкиперу. - Мятеж. Офицеров на рею. Сезонных строителей в расход.
И тогда я допил его северо-западный чайничек.
- Еще мин раза на посошок. Схожу Зайцеву рыло начищу.
- Оно чистое, - сказал татарин. - Оно моется трижды в день. Схожу, прилягу.
- Чтобы эта падаль жену эвакуировала.
- У него лодка с мотором казенная, - сказал татарин. - Пусть он лучше Дарью Шагалову эвакуирует. А я лучше прилягу. А жену не обязательно. Шайтан с ней.
Жены посуду бьют. Капризные. Поучить их надо.
Глухих, высадившись из рубки, закатился в шатер на палубе. Я побрел искать редактора. Зайцев отыскался в кабинете бургомистра на пресс-конференции по случаю ликвидированных последствий наводнения. Пресс-конференция уже близилась к закату. Журналистов осталось мало: я и Зайцев. На вопросы зала отвечали Хомяков и глава комиссии Вика-Смерть. Я пересек зал по диагонали, достигши Хомякова угла. На гранитной столешнице я издали заметил полный графин зеленой жидкости. Графин был накрыт стеклянной вазочкой для мороженого. А мне надо было срочно тонизировать себя. Протрезветь, сколь возможно, и я обернулся к бургомистру.
- Зеленый чай?
Хомяков презрительно скис. После того, как я укрыл его от пули наемников, он бы мне, умирающему, и стакан воды не подал. Я наполнил вазочку чаем до краев, опорожнил без откладки внутрь себя и задохнулся. Оказалось, коньяк азербайджанский. Я и раньше замечал, что азербайджанский коньяк отчего-то зеленый. Восстанавливая дыхание, я слегка нагнулся и, точно, приметил под креслом пустую бутылку с тремя звездочками на бумажном полумесяце, огибавшем основание горловины. Ни я, ни Хомяков, однако, виду не подали, что нам известно пристрастие бургомистра к дешевому благородному напитку. Количеству звездочек доверять нельзя. Это как в гостиничном бизнесе. Звездочки говорят лишь о тщеславии, либо же застенчивости хозяев отеля. Скажем, на флаге отеля Вьетнам одна звезда. Это свидетельство застенчивости хозяев. Но звезда очень крупная. Это свидетельство тщеславия. На флаге хозяев отеля США пятьдесят белых звездочек. Это свидетельство чего? Но звездочки очень мелкие, уважаемый читатель. Застенчивость. Я вернулся к редактору, дружелюбно взял его за холку и заглянул в левый глаз. Правый скрывался под моноклем, переделанным из линзы раздавленных очков.
