— Скажи моему шоферу, что я пойду пешком.
Сын Жана-Гю поворачивает свою очкастую физиономию к главарю, молчаливо спрашивая его санкции, а затем подбегает к «мерседесу» и с важным видом выполняет поручение. Альфонс опечаленно захлопывает дверцу, надевает берет, и роскошная колымага за ненадобностью уезжает прочь.
— Тортоцца хочет тебя спросить, — говорит Марко, указывая пальцем на толстяка со стрижкой-ежиком.
— А ты можешь говорить со своим отцом вот сейчас, когда он на том свете? — спрашивает тот.
Люсьен, не ожидавший такого, быстро находится и небрежно отвечает:
— Ясно, могу.
— Врешь небось, — поддевает его Тортоцца.
— А вот и нет! — заводится Люсьен. Он победил самого Марко, а тут какой-то жирдяй будет к нему цепляться — еще чего! — И он, если хочешь знать, меня слышит.
— Да-а? Может, еще и отвечает?
Ребята остановились посреди двора, ветер треплет им волосы. Все выжидательно уставились на Люсьена, он же, засунув руки в карманы, с самым скромным видом отвечает:
— Бывает и так…
— Стакан, что ли, двигает? — Тортоцца насмешливо подмигивает приятелям. Но Люсьен ухватывается за эту подсказку:
— Конечно, а ты как думал?!
Тортоцца почтительно присвистывает:
— Здорово! А давай попробуем сегодня в шесть часов у меня дома. Тащи все что надо. И вы все приходите, парни, ладно?
Парни кивают.
— Учти, у меня флюиды что надо! — продолжает Тортоцца. — Сестра говорит, еще лучше, чем у нее.
— Твоя сестрица уродина, — замечает Марко.
— Зато у нее флюиды что надо. У нас это семейное. Моя сицилийская тетка умеет гадать по куриной печенке. Пусть только Лормо не удивляется, если стол вдруг сорвется с места и взлетит.
Люсьен пожимает плечами с бывалым видом.
— Пошли жрать! — командует Марко и направляется в столовую. Компания идет за ним, приотстав на три шага.
До скорого, парни! — кричит Люсьен. — Приятного аппетита!
Он вышел из ворот и шагает, счастливый, держа ранец за ремни. Но радость омрачается тревогой: он вляпался сгоряча в дело, о котором не имеет понятия. Толстенные подошвы его ботинок месят ледяную грязь на тротуаре, и в ритме шагов ему представляются диковинные картинки — с говорящими блюдечками, летающими столами и куриными печенками, — которые могут иметь отношение к загадочным словам «флюиды» и «медиум». Он напевает для храбрости «Побоище» — песенку Брассанса, которой я научил его, когда ему исполнилось семь лет, там некая мегера истребляет полицейских — лупит их своим огромным выменем. Встречные прохожие глядят на него с неодобрением, они не знают, что эти куплеты объединяют нас с сыном больше, чем «Отче наш».
От Окружного бульвара до Курортной улицы такое запутанное движение, что Люсьен пешком по прямой добрался до дому скорее, чем Альфонс на «мерседесе». Из-за угла трейлера он глядит, как старик ставит машину в гараж и заходит на склад металлических товаров, чтобы прибраться там, пока все на перерыве.
Переждав из деликатности пару минут, мальчуган входит туда же. Альфонс разматывает моток проволоки для изгородей и вместо обеда жует карандаш. Люсьен подходит к нему с виноватым видом:
— Привет, Альфонс, как дела?
— А, ты уже пришел, — не оборачиваясь, говорит старик. — Ну да, молодому пройтись по улице — одно удовольствие. Надеюсь, ты не простудился? Иди к себе — я там развесил картины.
— Спасибо, что приехал за мной на «мерседесе», — шепчет Люсьен, усаживаясь на ящик.
— Ему было полезно проветриться.
Они помолчали. Было слышно только, как бренчит проволока — Альфонс разматывает виток за витком, чтобы потом смотать как следует.
— Этот малый из Гренобля, который поступил в ученики, — ворчит он, — вроде бы и старается, но в нашем деле из него ничего не выйдет — нет хватки. Вот посмотри на эту проволоку — кто так отрезает!
— Как ты думаешь, у меня получится вызвать папу стаканом?
Альфонс кладет моток на верстак и опускается на корточки рядом с ящиком заклепок, по которому Люсьен стучит пятками.
— Очень может быть. Я не знал, что ты в этом разбираешься.
— А как это делается, Альфонс? — Люсьен хватает спасителя за руку.
Старик смотрит на эту ручонку, вцепившуюся в его рукав. Может быть, первый раз Люсьен вот так потянулся к нему. От волнения у него перехватывает горло, так что он не может сразу ответить и оттягивает время, перекладывая жеваный карандаш изо рта за ухо.
— Этот метод описывает Ламартин в письме племяннице Валентине весной пятьдесят третьего года. Берешь лист картона, пишешь на нем алфавит, переворачиваешь стакан или рюмку, потом несколько человек прикладывают к нему пальцы, и пробегает такой легкий ветерок…
— Флюид?
— Вот-вот. Ты становишься чем-то вроде антенны и улавливаешь то, что передает покойник, а потом, по законам физики, это переходит на стакан и он начинает двигаться от одной буквы к другой. Ты задаешь вопросы — он отвечает. Ламартин рассказывает, что Виктор Гюго таким манером записывал стихи, которые ему диктовал один англичанин — Шекспир. Я и сам пробовал, но в одиночку плохо получается. И потом, у меня дома и так все всегда дрожит и двигается — из-за поездов.
— И ты думаешь, с папой может получиться?
— Если он захочет говорить, то заговорит. И насколько я его знаю, за ним дело не станет.
— Классно!
— Только может оказаться, что он занят другими вещами. Ну, понимаешь, не оттого, что не хочет с тобой говорить, а просто ему же надо там освоиться, он только что прибыл…
Но у Люсьена сразу стал такой расстроенный вид, что Альфонс берет свои сомнения обратно и задорно хлопает его по колену:
— Хочешь, попробуем вместе, ты да я, на пару?
Мальчишка смотрит на него, не зная, что ответить, и, по-моему, раздумывая, как бы не слишком дать Альфонсу почувствовать, что они неравны. Да, не поспеши я убраться на тот свет, мне бы надо было кое-что подправить в воспитании сына.
— Спасибо, но мы с ребятами собрались заняться этим у Тортоцца, сегодня в шесть часов. Он говорит, у него сильные флюиды.
— Это сын автомеханика? — Альфонс удивлен. Люсьен сокрушенно разводит руками. Проглотив разочарование, Альфонс снова вытаскивает из-за уха карандаш.
— Сегодня вечером я бы все равно не смог — у меня Комитет. Тебе наверно, нужен расчерченный лист — ладно, я сделаю. Только не показывай маме. Вообще-то ты еще не дорос до таких вещей.
— Клянусь! — Люсьен поднимает варежку.
Альфонс отрезает кусок крафта и пишет по кругу алфавит. Внутри круга столбиком цифры от нуля до девяти и слова «да» и «нет» в рамочке.
— Это для ответов на однозначные вопросы — так скорее. Карандаш опять отправился за ухо.
— А что лучше взять: стакан или рюмку?
— Я советую стаканчик от горчицы. Рюмка на ножке не такая устойчивая. И может разбиться при резком вираже. Но иди — мама ждет тебя обедать.
Он берет с этажерки стаканчик, на котором нарисованы утенок Дональд и его друзья с удочками, вытряхивает из него окурки, вытирает и протягивает Люсьену.
— Расскажешь потом, — вздыхает он и снова принимается за проволоку.
Люсьен обещает, благодарит и выбегает во двор. Я устремился было за ним, но придержало какое-то новое чувство. Страх. Люсьен, упоенный, с улыбкой до ушей, прижимает к себе портфель, куда бережно поместил стаканчик и сложенную вдвое расчерченную карту. Альфонс забыл нанести букву W — постараюсь обойтись без нее.
На кухне, как всегда, для Люсьена был приготовлен обеденный прибор, салфетка и таблетка глюконата. Но его ждали также целых два сюрприза: у плиты стояла Одиль, а за столом сидел со стаканом томатного сока Гийом Пейроль.
— Мама ушла в бассейн, — торжествующе доложила, смакуя каждое слово, Одиль.
Люсьен поставил портфель на пол и удивленно переспросил:
— В бассейн?
— Да. Она пошла плавать. — Одиль подкрепила слова гребком по воздуху, с удовольствием призывая постороннего человека в свидетели недостойного поведения вдовы.
— Мама вольна делать что хочет, — одернул ее Люсьен. — Что сегодня на обед?
— Я поджарила тебе гольца, — с важностью ответила кассирша. — Ты знаком с месье Пейролем из полиции? Он хочет с тобой поговорить. Это Люсьен, мой крестник.
Крестник заглянул в сковородку, где шипела в разогретом масле длинная, тонкая, страшно костлявая рыбина, гордость нашего озера.
— Какая гадость, — сморщился Люсьен. — Я хочу рыбных палочек.
— Рыбных палочек! — вздохнула Одиль, ища сочувствия у гостя. — Они все на этом помешались. Думают, что все эти мороженые штучки так и ловятся в сети. Ты будешь есть то, что дают, и никаких разговоров.
— Я здесь дома, а ты на службе, — отчеканил Люсьен и, повернувшись к ней спиной, обратился к гостю: — Вы меня ждете?
— Здравствуй, Люсьен. Меня зовут Гийом, мы виделись вчера на кладбище… Я хотел купить картину твоего отца, и твоя мама сказала, что я могу посмотреть их у тебя.
