— Придётся заняться и ею тоже, — мрачно заметил Коп.
— Думаю, у нас нет выбора…
— Что ты хочешь сказать? — Венсан, внезапно очнувшись, повернулся к Учёному.
— Думаю, нам вряд ли стоит рассчитывать на её молчание. Если сбросить оба тела из окна, с трехсотметровой высоты, то от них останется месиво; меня очень удивит, если полиция будет настаивать на вскрытии.
— Это может выгореть… — произнёс Коп после некоторого размышления. — Я хорошо знаком с шефом местной полиции. Если я ему скажу, что и раньше видел, как они лазают по отвесному склону, и пытался объяснить им, насколько это опасно, а они рассмеялись мне в лицо… К тому же это вполне правдоподобно, он был любителем экстремальных видов спорта, по-моему, он по уикендам совершал восхождения без страховки в Доломитовых Альпах.
— Хорошо, — только и сказал Учёный. Он коротко кивнул Копу, они вдвоём подняли тело итальянца, один за плечи, другой за ноги, и сбросили в пустоту; все произошло так стремительно, что ни я, ни Венсан не успели даже среагировать. Учёный вернулся к Франческе, с сокрушительной силой подхватил её под мышками и поволок по ковру; она снова впала в апатию и реагировала не больше, чем какой-нибудь тюк. Но в ту минуту, когда Коп подхватил её за ноги, Венсан не своим голосом закричал: «Эээээ!…» Учёный положил итальянку на ковёр и в бешенстве обернулся к нему.
— Не можешь же ты это сделать!
— Интересно, почему?
— Это же убийство…
Учёный не ответил, скрестил руки на груди и смерил Венсана спокойным взглядом.
— Конечно, это весьма прискорбно, — в конце концов произнёс он. И ещё через несколько секунд добавил: — Однако я полагаю, что это необходимо.
Длинные чёрные волосы итальянки падали вдоль её бледного лица; карие глаза перебегали с одного из нас на другого, по-моему, она абсолютно не понимала, что происходит.
— Она такая юная, такая красивая… — прошептал Венсан умоляющим голосом.
— Я так понимаю, если бы она была старая и уродливая, ты бы счёл её уничтожение более простительным…
— Нет… нет, — смущённо возразил Венсан, — я не это хотел сказать…
— Ты именно это хотел сказать, — безжалостно возразил Учёный, — но не суть важно. Скажи себе, что она — просто смертная, смертная, как и все мы до сих пор: всего лишь временная комбинация молекул. В данном случае мы, скажем так, имеем дело с красивой комбинацией молекул; но она не плотнее и не прочнее, чем морозный узор на стекле, который исчезнет при первом же потеплении; и, к несчастью для неё, её уничтожение стало необходимым для того, чтобы человечество могло двигаться дальше по уготованному ему пути. Но мучиться она не будет, это я тебе обещаю.
Он вынул из кармана рацию, произнёс вполголоса несколько слов. Через минуту двое охранников принесли чемоданчик из мягкой кожи; он открыл его, вынул стеклянную ампулу и шприц для инъекций. По знаку Копа оба охранника удалились.
— Погоди, погоди, погоди, — вмешался я. — Я тоже не собираюсь становиться соучастником убийства, тем более что у меня нет для этого никаких причин.
— Есть, — сухо возразил Учёный, — у тебя есть весьма веская причина: я могу ещё раз позвать охрану. Ты тоже неудобный свидетель; ты у нас человек известный, и твоё исчезновение, вероятно, создаст больше проблем; но ведь и знаменитости когда-нибудь умирают, а у нас в любом случае нет выбора. — Он говорил спокойно, глядя мне прямо в глаза, и я был уверен, что он не шутит. — Она не будет мучиться, — тихо повторил он и, быстро склонившись над девушкой, нашёл вену и впрыснул жидкость.
Я, как и все, не сомневался, что это снотворное, но через несколько секунд её тело вытянулось, кожа посинела, а потом она перестала дышать. Я услышал, как у меня за спиной по-звериному жалобно заскулил Юморист. Я обернулся: он трясся всем телом, испуская только обрывочные «А! А! А!…». Спереди на брюках у него расплывалось пятно, я понял, что он напустил в штаны. Коп, выйдя из себя, тоже вынул из кармана рацию и отдал короткий приказ; спустя несколько секунд в комнату вошли пятеро охранников с автоматами и окружили нас. По приказу Копа нас отвели в соседнюю комнату, где стоял стол на железных ножках и металлические каталожные шкафы, и заперли за нами дверь.
Я никак не мог до конца поверить, что все происходит на самом деле, и недоверчиво поглядывал на Венсана, который, казалось, пребывал примерно в таком же состоянии; ни он, ни я не произнесли ни слова, тишину нарушали лишь подвывания Жерара. Через десять минут в дверях появился Учёный, и я внезапно понял, что все случилось на самом деле, что передо мной стоит убийца, что он перешёл черту. Я глядел на него с инстинктивным, бессознательным ужасом, а он казался совершенно спокойным, он явно полагал, что совершил всего лишь техническую операцию.
— Я бы пощадил её, если бы мог, — произнёс он, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Но, повторяю, речь шла о смертной; а я не думаю, что мораль имеет какой-то реальный смысл, когда объект её приложения смертен. Мы достигнем бессмертия, и вы войдёте в число первых людей, которым оно будет даровано; в некотором роде это станет платой за ваше молчание. Полиция будет здесь завтра; у вас есть целая ночь на размышления.
Последующие дни мне помнятся как-то странно: мы словно перенеслись в принципиально иное пространство, где перестали действовать все привычные законы, где в любой момент могло произойти что угодно — и самое лучшее, и самое худшее. Задним числом, однако, нужно признать, что во всём этом была некоторая логика, логика, заданная Мицкевичем: его план осуществлялся пункт за пунктом, вплоть до мельчайших деталей. Во-первых, шеф полиции ни на миг не усомнился в том, что молодые люди погибли в результате несчастного случая. Действительно, глядя на их изувеченные тела с размолотыми костями, кровавой лепёшкой распластавшиеся на скалах, трудно было остаться хладнокровным и заподозрить, что их гибель могла иметь другую причину. А главное, это вполне банальное происшествие быстро померкло в свете исчезновения пророка. Перед рассветом Коп и Учёный оттащили его тело к расселине, выходившей в кратер небольшого действующего вулкана, и оно сразу же погрузилось в кипящую лаву; чтобы его извлечь, пришлось бы выписывать из Мадрида специальное снаряжение, а о вскрытии, естественно, не могло быть и речи. Тогда же ночью они сожгли окровавленные простыни и вызвали мастера, обслуживавшего территорию секты, вставить разбитое стекло, — короче, развили весьма бурную деятельность. Инспектор полиции, поняв, что имеет дело с самоубийством и что пророк намеревался через три дня воскреснуть в молодом теле, задумчиво потёр подбородок — он краем уха слышал о деятельности секты, в общем, знал, что это сборище придурков, поклоняющихся летающим тарелкам, на том его сведения кончались, — и решил, что лучше поставить в известность начальство. Именно на это и рассчитывал Учёный.
Уже на следующий день о происшествии кричали аршинные заголовки газет — не только в Испании, но и во всей Европе, а вскоре и во всём мире. «Человек, считавший себя бессмертным», «Безумное пари богочеловека» — примерно так назывались статьи. Через три дня у ограждения дежурили человек семьсот журналистов; Би-би-си и Си-эн-эн выслали вертолёты, чтобы снимать лагерь сверху. Мицкевич отобрал пятерых журналистов из англоязычных специальных журналов и провёл короткую пресс-конференцию. Первым делом он решительно пресёк всякие попытки проникнуть в лабораторию: официальная наука, заявил он, его отвергла, вынудила стать маргиналом; он закрепляет за собой это право и обнародует результаты своих исследований тогда, когда сочтёт нужным. В юридическом плане его позиция была практически неуязвимой: речь шла о частной лаборатории, работающей на частные средства, он имел полнейшее право никого туда не пускать; территория, впрочем, тоже является частной собственностью, подчеркнул он, её облёт и съёмки с вертолёта представляются ему действиями довольно сомнительными с точки зрения закона. Что касается всего прочего, то он работает не с живыми организмами и даже не с эмбрионами, а всего лишь с молекулами ДНК, причём с письменного согласия донора. Безусловно, размножение путём клонирования во многих странах запрещено или строго ограничено; но в данном случае о клонировании речь не идёт, а искусственное создание жизни никакими законами не запрещено: законодатели попросту не подумали об этом направлении исследований.
Конечно, вначале журналисты ему не поверили: все их воспитание и образование не позволяло принимать всерьёз подобную задачу; но я заметил, что они невольно оказались под впечатлением от самой личности Мицкевича, его точных и строгих ответов; к концу пресс-конференции, уверен, как минимум у двоих возникли сомнения: этого с лихвой хватило для того, чтобы сомнения эти перекочевали в изрядно раздутом виде в информационные издания широкого профиля.
