«Ин зэ сан», — как на духу признался, перевел на итальянский: «Il sole», — и для убедительности показал рукой на солнце.
Лёка Ж. подняла взгляд и заморгала.
— Иль соле эзистэ пэр тутти, — наконец-то правильно выговорила она свою любимую фразу, впервые наполнив ее хоть каким-то смыслом.
Джованни тоже посмотрел на солнце и объяснил, что сегодня в Италии мало верующих — люди проснулись.
Я иронично заметил, что до них наконец-то дошло: религия — опиум для народа.
— Ah! Carlo Marx, — узнал Джованни.
— Да. Карл Маркс, — оживилась Лёка Ж. и неожиданно спросила: — А тебе нравится новый папа римский? Он такой милый!
Джованни лишь ухмыльнулся. Религиозная тема наскучила ему. Мне, честно говоря, тоже.
Он направился к скутеру, по-прежнему не расставаясь с кейсом.
— Зачем он таскает с собой этот дипломат? — поинтересовался я у Лёки Ж. — У него там что, предметы первой необходимости?
— У него там… — начала она, но спохватилась. — Ой. Я не могу тебе сказать. Это не моя тайна.
— Да мне и неинтересно, — хмыкнул я. — Ну пока.
— Ты куда? — напряглась Лёка Ж.
— Пойду искать действительное счастье, — процитировал я Маркса.
— А я-а-а? — растерянно протянула Лёка Ж.
— А ты катайся с Джованни на скутере, — порекомендовал я. — Мне эти гонки по вертикали уже поднадоели.
— Но сегодня Джованни пригласил на семейный ужин… — растерялась Лёка Ж.
— Желаю счастья в личной жизни, — сказал я и попрощался: — Чао!
Я развернулся и пошел куда глаза глядят.
Хватит рубить мне хвост по кусочкам.
Я побрел по брусчатому тротуару. Сзади кто-то посигналил — Джованни вез Лёку Ж. на своем «Беверли 500». Лёка Ж. помахала рукой. Я махнул в ответ и даже улыбнулся. Они понеслись дальше. Вот и всё. Теперь я совершенно свободен.
Продвигаясь по лабиринту тихих и безлюдных улочек, я даже не пытался заглянуть в карту и выяснить, где нахожусь и куда направляюсь. Римские пейзажи сменялись сами собой, совершенно не мешая состоянию транса, в которое я погрузился.
Пришел в себя, лишь когда снова оказался на площади «Уст истины». Скользнул взглядом по длиннющей очереди к античному канализационному люку, которая вытянулась на весь квартал. И не сразу понял, что мы с Лёкой Ж. были здесь всего лишь сегодня утром.
Я разозлился. На Лёку Ж., которая прыгает от одного типа к другому как стрекоза-непоседа. На себя, позволяющего ей это. На то, что без конца задаюсь одними и теми же дурацкими вопросами вместо того, чтобы хоть что-то предпринять.
Я двинулся дальше, мимо пальм и античных развалин Римского Форума, мимо многотонного соска Алтаря Отечества и фаллической Траянской колонны, мимо арок проходов и решетчатых окон…
Так я оказался на крохотной виа дель-Джезу, где обнаружил неприметный супермаркет «DiperDi». Мортаделла, прошутто, брезаола, десятки видов сыров, десятки видов хлеба, молока и молочных изделий, сотни сортов вина — по доступной цене, и все это, как я выяснил, посмотрев на карту, в двух шагах от Пантеона и пьяцца Навона!
На полках с вином я, к своему удовольствию, нашел пятилитровую бутыль «Fontana di Papa» — Джованни демонстрировал нам такую же. Пять литров удовольствия за пять евро — перед таким соблазном я не мог устоять. Взял три прозрачных пакета с гордой зеленой надписью «Eco rispetto» — «Уважение к природе», поставил их друг в друга для крепости, поместил внутрь бутылку вина с пластиковыми стаканчиками и отправился с этим грузом на пьяцца делла-Ротонда, к Пантеону, храму всех богов.
Я присел на ступеньки у фонтана Пантеона, в центре которого возвышался красногранитный обелиск из Гелиополя, изготовленный для Рамзеса II. Достал пластиковый стаканчик, открутил крышку бутылки, плеснул себе вина и раскрыл свой замечательный путеводитель. В большинстве электронных гидов, которые я просматривал перед поездкой, сообщалось о неком художнике, который приехал в Рим и был поражен Пантеоном настолько, что больше никуда в Вечном городе и не ходил. Каждый его день начинался и заканчивался в Пантеоне, поскольку в нем и был весь Рим. Имя художника я так и не запомнил — память у меня не настолько хорошая, как у Лёки Ж., — и решил поискать его в моем путеводителе.
В книге сообщалось, что первое здание Пантеона было построено предположительно в 27 году до нашей эры при консуле Марке Випсании Агриппе, зяте императора Августа. Агриппа вошел в историю Вечного города тем, что очистил акведуки и городскую канализацию, устроил бесплатные раздачи еды и посещение бань в течение года, прогнал иноземных астрологов и жрецов, а также завершил многие объекты античного долгостроя, начатые еще при Юлии Цезаре.
Первый Пантеон, четырехугольный, серьезно пострадал во время пожара 80 года нашей эры. Храм был восстановлен, но в 110 году удар молнии уничтожил его до основания.
Предположительно в 125 году на месте разрушенного храма император Адриан возвел новый Пантеон, известной нам цилиндрической формы с полусферическим куполом и девятиметровым в диаметре отверстием сверху. Диаметр купола, выполненного из бетона, прослоенного кирпичами, почти равен высоте храма — примерно 43 метра.
Понтифики на свой лад пытались приспособить языческий Пантеон к нуждам папского Рима. Урбан VIII распорядился снять бронзовые скульптуры, барельефы, потолочные покрытия и переплавить их. Папский любимчик Бернини использовал античную бронзу для создания балдахина над алтарем в соборе Святого Петра.
Тот же Бернини по заказу того же Урбана VIII пристроил над входом в Пантеон миниатюрные башенки, которые римляне прозвали «ослиными ушами» — именно на них намекал Борромини, когда поставил каменные ослиные уши напротив окон Бернини. «Что не сделали варвары, сделали Барберини» (слово «barbari» — «варвары» — созвучно с фамилией Барберини) — язвили горожане. В 1883 году «ослиные уши», ко всеобщему удовольствию, снесли.
Про художника, приходившего в Пантеон каждый день, я так ничего и не узнал. А был ли художник-то?..
Я налил себе еще вина, выпил, закрутил бутылку и вошел в Пантеон. Сто сорок кессонов ступенчатого сечения пятью концентрическими кругами уносили к небосводу сферический купол. Пространство храма прошивал косой столб солнечного света. Из внутренней полутьмы свет казался матовым. Широкий луч падал под углом, образуя большой овальный зайчик на стене в метре от пола. Я двинулся к нему, но, когда проходил под отверстием купола, луч неожиданно исчез, в небе громыхнуло и прямо на меня полился дождь. Не прогневал ли я чем-нибудь божество Джованни?
Я вышел под дождь и побрел к метро. Холодные капли стекали за ворот, прошивая дрожью всё тело.
Вернувшись в номер, я открыл бутылку вина и начал пить. Как-никак праздник нынче.
Бьется в тесной печурке огонь…
— запел я и хлебнул вина. —
Мне в холодной землянке тепло
От твоей негасимой любви.
Как там дальше-то?.. Что-то не пошла песня.
Я включил маленький обшарпанный телевизор. На экране появился хор итальянских старушек, которые пели что-то забористое, пока группа бодрых старичков изображала на танцполе нечто похожее на буги-вуги.
На другом канале шел итальянский час рекордов, в котором, судя по заставке, собирались претенденты на то, чтобы попасть в анналы Книги Гиннеса. В анонсе передачи одно за другим мелькали лица. Потрепанная мускулистая женщина, которая садилась на шпагат на шесте, карлица-индуска, целиком умещавшаяся на одной руке ведущего, негритянка, которая умела вываливать белки глаз на полтора сантиметра, японец, протыкающий тыквы пальцем…
Я щелкнул пультом. Огромный белый слон в панаме ехал на одноколесном велике. В панаме слона сидел мальчик в костюме клоуна. Он сбивал из рогатки воздушные шары и считал от одного до десяти:
— Uno! Due! Tre! Quattro! Cinque! Sei! Sette! Otto! Nove! Dieci!
Интересно, Лёка Ж. уже освоила итальянские числительные? Надеюсь, Джованни ей помог?
Я выпил еще вина и громко запел:
Ты сейчас далеко-далеко…
До тебя мне дойти нелегко…
В стену гулко постучали.
— Эх, Лёка, Лёка! Зачем ты так далёка! — вздохнул я и понял, что должен это записать, пока не забыл.
Я схватил путеводитель, ручку и стал карябать на чистых страницах результат моего вдохновения…
— Вставай, алкоголик, — услышал я сквозь сон знакомый до боли голос.
Это что, слуховая галлюцинация?
Я разлепил глаза и, щурясь, разглядел кучерявое облако пшеничных волос.
— Похоже, ты вчера перебрал, — сказала Лёка Ж., кивнув куда-то на пол.
Я проследил за ее взглядом и увидел пустую пятилитровую бутылку.
— Как ты сюда попала? — поинтересовался я, даже не пытаясь изобразить любезность.
— Сказала, что твоя жена, меня и пустили.
