Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

Я услышала, как отворилась и затворилась входная дверь, глянула в зеркало и увидела, как Уэйн пошел наверх с одной из постоянных клиенток. Сид поставил свою любимую музыку, саундтрек к Джеймсу Бонду, «Голдфингеру». Довольно слащавая штука, остальные парни часто подшучивали, с какой это радости Сид так часто его ставит.

Я не собиралась устраивать Марджи допрос: какого дьявола она сюда притащилась, почему ставит под угрозу свой прекрасный брак, да еще в такой момент, когда им с Биллом нужно крепче обычного держаться друг за дружку? Я не доктор Фил[22]. Я решила призвать на помощь единственный свой навык, в котором была уверена, — материнский.

— Хочешь поесть? — спросила я.

Не дав ей ответить, отрезала ломоть самодельного хлеба, сунула его в тостер, налила ей горячего чая с лимоном, переставила второй стул, чтобы перекрыть ей дорогу в гостиную. Сид только что отправился наверх с единственной нашей посетительницей, которой на вид было чуть больше двадцати. Тим с грохотом спустился вниз, я предложила ему составить нам компанию.

Познакомила их, сказав, что Марджи — мой агент и инвестор. Второе было враньем, но слово вылетело как-то само собой. Я надеялась тем самым обозначить ее недосягаемость, а преуспела ли — не знаю. Мне не хотелось и близко подпускать Марджи к месту действия, это нарушало мою анонимность, мое положение простого поставщика услуг. Кроме того, я была знакома с Биллом. И очень хорошо к нему относилась. Меня коробило от одной мысли, что Марджи отправится наверх с одним из моих работников. Может, то было лицемерием — делать исключение для людей, которых я знала как пару, но ведь Марджи и Билл были счастливы вместе, были редкостью и радостью.

Я, не скупясь, намазала кусок поджаренного хлеба маслом, разрезала пополам и подала им на двух тарелках. Рассчитывала я на то, что пресловутая Тимова неразговорчивость оттолкнет Марджи от мысли о себе как о потенциальной клиентке.

— Тим учится на ботаника, — сообщила я, пока Марджи жевала и, соответственно, не могла говорить. Марджи посмотрела на него с дружелюбным любопытством. Даже слишком дружелюбно и слишком любопытно. — Попробуй поджаренный хлеб, — предложила я. — Сама делала.

Марджи посмотрела на меня как на чокнутую — кто бы сомневался, что это я поджарила хлеб, прямо у нее на глазах. И тем не менее откусила.

Я следила, как масло обволакивает ее вкусовые рецепторы. Лоб ее разгладился. Морщинка между глаз, возникавшая раз в полгода, когда заканчивалось действие ботокса, куда-то пропала.

Она откусила еще, побольше, задумчиво пожевала. Я заметила — она перевернула ломоть вверх ногами, чтобы масло попадало прямо на язык.

— Боже, плюнь мне в рожу, — высказалась она. — Какая вкуснятина. Как это называется?

— Масло, — просветила ее я. — От коровы, которая живет вон там, чуть подальше. Ест сено вон на том выпасе на косогоре.

Я ткнула пальцем в нужную сторону, нарочно просунув руку между ее грудью и Тимовым взглядом.

Тим пялился на нее. Я еще ни разу не видела, чтобы он сосредотачивал свое внимание на человеке, а на Марджи он таращился, как на орхидею нового вида.

Марджи откинулась на спинку стула, вытянув шею, и указала на меня подбородком:

— Похоже, «Малыша Рута» мы пристроили.

Тим держал в огромном кулаке кусок хлеба. Масло капало сквозь пальцы на колени. Он смотрел на Марджи, и зрачки его все расширялись — вот-вот родят. Марджи, видимо, знала, какое производит впечатление, — подобающим образом скрестила ноги и легла грудью на стол, усыпанный крошками.

— Кто? — спросила я.

— Кто? — эхом откликнулся Тим.

— У тебя что, нет домашней работы? — цыкнула я на него.

Он медленно встал, постепенно расправляя огромное тело, намеренно затягивая момент, в который его ширинка оказалась на уровне Марджиного уха.

Когда он вышел, Марджи улыбнулась:

— Кто бы мог подумать, что в тебе есть деловая жилка.

— Марджи, ну не тяни ты.

Марджи сказала, что издательство «Спортсмен» согласилось напечатать роман. Вообще-то, у них спортивный ассортимент, в основном книги о бейсболе. Они хотят выпустить «Малыша Рута» побыстрее, к началу бейсбольного сезона, потому что большую часть своей продукции продают с лотков на стадионах. Марджи сообщила, что авансов «Спортсмен» не платит, но роялти предлагает неплохие.

— О том, как именно будет выглядеть книга, они тебя не спросят.

— Она будет в твердой обложке? — спросила я.

— Об этом я могу договориться, — великодушно предложила Марджи, будто владелец похоронного бюро, дающий позволение хоронить в закрытом фобу.

Она пошла, покачивая бедрами, обратно к двери, потом обернулась:

— Ты свое дело сделала, остальное в руках судьбы.

Когда она ушла, мне полегчало. Парни следили за каждым ее движением. Я чувствовала: они в полной готовности. Будто, как сказал бы Руди, выскочили по команде «свистать всех наверх!».

Когда дверь за Марджи закрылась, я осведомилась у парней, что означает буква «Р».

— Разговоры, — ответил Уэйн. — Они много разговаривают.

— А вы что делаете?

Его явно озадачил мой глупый вопрос.

— Слушаем.

Сид сказал:

— Иногда такое можно услышать. Тайны. Которых никому еще никогда не открывали.

— Все началось, когда она впервые сказала мне, чего ей хочется, — сказал Дженсон. — А потом начала пересказывать все, чего ей когда-либо хотелось.

— А почему? — поинтересовалась я.

— Говорит — я ее понимаю.

Машина приказала долго жить на обратном пути из Онеонты, куда я отвозила детей. Джон вызвался за ними приехать, предупредив, что моему «рыдвану» такое путешествие не по силам, но я хотела каждую мыслимую секундочку провести с детьми. До Онеонты мы добрались, но, когда я собралась обратно и сдавала назад от дома Джона, раздался какой-то скрежет. Еще до того, как показался указатель «Добро пожаловать в Онкведо!», машина начала издавать такие звуки, что я поняла: это конец. Я сделала то, чего делать не положено: сняла номерные знаки, запихала их в сумку, погладила машину по капоту и бросила ее на обочине. Шагая прочь и побрякивая сумкой, я некоторым образом скорбела, но меня совсем не удивляло, что давний папин подарок наконец проделал свой последний путь.

Была вторая половина дня, поддувало — наконец пришла оттепель. В Онкведо первый вестник весны — грязь. В придорожных канавах шумела солоноватая талая вода. В лужах плавали червяки, заполняя воздух утоплым запахом, а я шагала по пустынной дороге. Шагала быстро и целеустремленно, будто я в большом городе. Я понятия не имела, далеко ли до дому и доберусь ли я туда до темноты.

Потом я увидела знакомое экспериментальное картофельное поле вайнделлского биофака, а за ним — лес, где несколько раз гуляла с Матильдой. В прошлом году здесь экспериментировали с каким-то удобрением, после чего все лягушки в окрестных канавах окрасились в голубоватый цвет. Теперь на столбах по краям поля висели объявления, предписывающие мыть обувь и не устраивать здесь пикников. Я обошла поле по краю и устремилась в лес.

Лес был серо-коричневым, зелень пока не проклюнулась. Голые ветви. На земле — подмерзшая местами грязь. Если выкинуть из палитры цвета грязи, весь окрестный пейзаж исчезнет. Я сообразила, что знаю дорогу домой, знаю, как пройти через лес, — благодаря прогулкам с Матильдой. Мне даже был знаком замерзший ручей, рядом с которым петляла тропинка, его извивы, плоские камни по берегам. Я слышала, как лед потрескивает под напором бурлящей снизу воды. Из дупла выглянул дятел, уставился на меня. Я замерла и уставилась на него. Чувствовала, как кровь течет по жилам, будто вода подо льдом.

Людей вокруг не было, и в кои-то веки мне это пришлось к душе. Быть в лесу одной — мне это казалось правильным. Страха не было. Нет, я не чувствовала себя здесь собой, но, в отличие от прилизанного города, лес был диким, вольным, неуправляемым. Я подумала об этом. Мой дом стоит у леса, рядом с дикой природой. Мне это нравилось, гармонировало с моей натурой. Здесь может произойти все что угодно.

Я вышла из лесу с противоположного конца, совсем рядом с домом. Соседи хмуро прогуливали собак вдоль обочин. Было то самое время года, когда из людей вылезает все дурное. Новогодние обещания уже забылись. Никто не бегал трусцой. Я буквально слышала, как пыль оседает на абонементах в фитнес-клубы, как размораживают шоколадные торты, как орут на супругов. На миг мне вдруг стало приятно от мысли, что от меня никто ничего не ждет — ни стройной талии, ни доброго отношения.

Дома, даже не сняв куртки, я налила себе чаю и, набравшись храбрости, позвонила Грегу — пригласить его к маме на свадьбу в качестве моего кавалера. Я рассчитывала, что оставлю ему на автоответчике сообщение с номером своего телефона, а потом, когда он перезвонит, не подниму трубку. Я знала, что все это против правил: так не назначают свиданий и уж всяко так не назначают третье свидание. Он познакомится с детьми и с моей матерью, увидит меня в дурацком платье — все сразу.