- Постой, земляк, не торопись. Не надо монтировку. Директор я ваш новый, Лев Борисович Зарубин. Показать ксиву? Привыкай к сленгу тюремному.
- Не надо, - еле выдавил побелевший шофер.
- Так, мужики, кончай погрузку. Самосвал разгрузить назад. Как? Не знаю, ведрами, наверное, это ваши проблемы. Два часа даю. Погрузите, придете ко мне в кабинет, доложите.
Зарубин развернулся и пошел в сторону заводоуправления: «Да, Лев Борисович, работы у Вас, видимо, даже больше, чем вы думали, - снова подумал Зарубин. Это, наверное, здорово - чем больше и труднее дело, тем интереснее его выполнять. Вперед знакомиться с личным составом. Я уверен, и начальник охраны здесь есть. Обычно рабочих не хватает, должности занимают всегда», - весело улыбнулся Зарубин, поднял воротник пальто и зашагал быстрее.
В четверг началось слушанье по уголовному делу Владимира Матвеевича Новикова, который обвинялся по 102 статье (т.е. умышленное убийство). В 9.30 конвойные привезли Новикова. Владимир Матвеевич был явно болен: лицо черно-землистого цвета, он стал каким-то маленьким, сгорбленным. Наверное, никто, не зная его возраста, не дал бы ему сорок один год, а значительно больше. Хотя он явно готовился к суду: чисто выбрился, даже подстригся, наверное, сокамерник Фикса приложил все свое искусство парикмахера.
Из родственников была только его сестра Нина. Она приехала еще два дня назад, и вчера стараниями адвоката Митина, как он сам выразился, им пришлось стать на преступный путь – дать взятку. В результате Нина Никаноровна Сухорукова была прописана в однокомнатную квартиру брата по ул. Маршала Жукова. Даже квартира боевому гвардии майору досталась по улице боевого маршала. Но Новикову до вершин Жукова не дойти уже никогда.
Жена Шурупова Зоя Яковлевна и ее двое братьев лет двадцати пяти были потерпевшей стороной. После смерти Геннадия все дела вела жена и ее братья. «Семейный подряд Шуруповых» немного даже преумножил капитал – они прикупили газетный киоск в центре города. Газеты в эпоху перестройки были, наверное, товаром номер один. Продукты пропадали, а газеты росли как в тиражах, так и в новых названиях. Такое количество информации обрушилось сразу в головы бедных советских граждан, что просто удивляло, неужели это все можно прочитать?
Судебное заседание началось ровно в 10.00, как обычно, строго по судебному протоколу. Представление суда, других участников процесса, жалобы, отводы и так далее. Лариса Сергеевна, как председатель суда, начала непосредственно знакомить участников процесса с материалами уголовного дела:
- … марта 1989 года бывшие военнослужащие воины: интернационалисты майор запаса Новиков Владимир Матвеевич и старший прапорщик запаса Шурупов Геннадий Андреевич…
Процесс шел без особых эксцессов, если не считать пару выкриков братьев Зои Шуруповой с места: «Убийце самое суровое наказание».
Народный судья Андреева начала допросы свидетелей, все шло своим чередом. Внезапно Новикову стало плохо: он захрипел, стал задыхаться, упал со скамьи, изо рта пошла пена. Вызвали врача, судебное заседание перенесли до вторника по причине ухудшения здоровья подсудимого. Оказав помощь, врачи уехали, прописав постельный режим и необходимые лекарства. Митин дал список лекарств Нине Никаноровне, она ушла в аптеку в СИЗО, этих лекарств могло не быть. Когда судья Андреева пошла из зала суда к себе в рабочий кабинет, в коридоре ее догнал зампрокурора области Шейк, он был обвинителем на судебном процессе:
- Знаете, Лариса Сергеевна, если наш подсудимый не косит, а я думаю и даже уверен, что нет - зачем это ему - то, по всей видимости, ему не придется заслушать приговор из Ваших прелестных уст.
- Бог с Вами, Владимир Карлович, Новикову сорок один всего. Оклемается, наверное, переволновался, - почему-то вздрогнув от слов Шейка, проговорила Андреева, наверное, потому что пять минут назад думала то же самое, и Шейк озвучил ее мысли.
Новиков не просто сдал, он расклеился, как бумажный пакет в воде. Наверное, жажда мести концентрировали в его изуродованном организме остаток сил, и, выполнив свою миссию, которая четыре года была его смыслом жизни, майор расклеился. Хотя, может быть, он расклеился от противоположного: имел ли он право на эту миссию, кто ему дал это право? Для достижения цели человек способен собрать в кулак всю силу воли. Выписывая его из госпиталя четыре года назад, московские профессора оставляли ему по заключениям два, максимум три года жизни.
Нина Никаноровна с большим трудом, объехав несколько аптек, купила все назначенные лекарства и, как ей говорил Митин, поехала в СИЗО. Адвокат предупредил главврача тюремной больницы, что сестра Новикова купит и привезет лекарства. Только вчера Митин спрашивал у главврача СИЗО о здоровье Новикова, на что врач ответил: «Сказать плохо – ничего не сказать, а чем мне его лечить? Аспирином?».
Нина приехала на КПП СИЗО и долго объясняла постовому, что ей надо вызвать главврача больницы. Наконец, молодой сержант уступил просьбам назойливой женщины и вместо казенного ответа: «Не положено. Все необходимые лекарства есть в санчасти изолятора» он набрал номер тюремной санчасти и был даже удивлен, потому что там давно ждали этого звонка. Вышел сам главный врач, взял лекарства. Быстро попрощался, поблагодарил и пошел назад.
- Скажите, как он? Он будет жить? – крикнула в спину уходящего майора Нина Никаноровна.
Врач остановился, не оборачиваясь, постоял несколько секунд, потом сказал, обернувшись:
- Должен жить, - и тише добавил: – По крайней мере, какое-то время, - и быстро ушел сутулой, не военной походкой, виновато опустив голову.
Нина Никаноровна постояла еще несколько минут. Сержант-контролер, так долго не хотевший звонить в санчасть, наверное, в качестве компенсации, начал ее успокаивать:
- Все будет хорошо. У них в СИЗО хорошие, просто отличные врачи, даже на воле таких нет. И оборудование хорошее, вот только последнее время с лекарствами стали перебои. Но это все перестройка.
Нина Никаноровна собралась уже уходить. Она не заметила, как на стоянку автомобилей около тюремных ворот подъехали белые «Жигули», и человек за рулем уже несколько минут наблюдал за ней:
- Нина! Нинуля! – услышала она такой знакомый голос, кольнувший в самое сердце. Но кто?
Из машины навстречу Нине Никаноровне шел располневший, полысевший, поседевший человек, но его она могла бы узнать из тысяч седых и лысых. Это был Ваня Захаров. Ее Ваня. Нина Никаноровна даже не почувствовала, как выпала из ее рук сумочка. Иван подошел, поднял сумочку. Он был бледен, руки его дрожали.
- Ты много пьешь? – был первый вопрос Нины. Она не нашла, что спросить лучше. – Почему у тебя дрожат руки?
- Нет, воробышек. Я не много пью. А дрожат они потому, что увидел тебя. Дрожат негодные – выдают старого лысого дурака, - Иван попробовал шутить.
- Что выдают? – не поняла Нина.
- Что будто пью много. Пошли, Нинуля, в машину, ты присядешь. Что ты разволновалась? На тебе лица нет? – Иван взял Нину под руку и повел к стоящим на стоянке «Жигулям».
Открыл заднюю дверь. Нина села. Иван прикрыл дверь, сам сел на переднее пассажирское место.
- Теперь здравствуй, Ниночка. Я вижу, узнала меня. Хотя тридцать лет прошло, - Иван говорил только потому, что ком в горле давил его: он боялся заплачет. События последних дней потрясли, казалось бы, человека из железа – Захарова Ивана Егоровича.
Нина молчала, только слезы скатывались по ее щекам, подбородку, на плащ, как и тогда, почти тридцать лет назад.
- Неужели надо прожить целую жизнь, чтобы понять, что ты любил? - пошептала она.
- Наверное, было надо, - тихо произнес Иван.
Они помолчали.
– Как ты? Муж? Дети? – первым заговорил Иван.
- Была замужем. Я долго не выходила – всё тебя ждала. Но время заглаживает, нет, не убирает совсем, а только заглаживает раны. Шрам остается, как после операции. Двое детей: старший в армии служит, младшему - шестнадцать, живет со мной, - Нина вздохнула.
- А муж? Ты о нем не говорила. Хороший человек? – снова спросил Иван.
- Был, - ответила Нина. – Муж умер два с половиной года назад. Молчун был, два слова в сутки. В душу не лез. Может, поэтому за него, на удивление всего колхоза, замуж вышла. Он агрономом у нас работал. Вот так и живем в глуши – в Тимирязевском районе, считай на Украине. Работа у меня всю жизнь заменяет: с утра до вечера, прихожу - темно. Сын вырос, помогает по дому, - Нина снова вздохнула.
- Ты же не старая, Нинуль. Так нельзя, должна у тебя и личная жизнь быть, - Иван достал сигареты, спросил у Нины разрешения закурить.
- Да кури. А у меня, Ванюш, наверное, и не было никогда личной жизни этой, одна общественная. Надо замуж – вышла. Я баба, значит, детей должна рожать – родила двоих защитников Отечества. А любовь – одна она у меня была в жизни. Как искорка вспыхнула и светит мне всю жизнь. Сначала ярко, потом все тусклее и тусклее. Я тебя, Ваня, всю жизнь ждала. Даже поначалу боялась с мужем спать. Назвать Иваном боялась, его Николаем звали.
