Мне лучше не бросать его, если хочу деньги.
И в тот самый момент я понимаю, что это на самом деле. Что я в действительности здесь делаю.
Это не разговор о наших отношениях.
А деловые переговоры.
Со скрипом оживает интерком, и из спикеров раздается голос пилота:
— Извините за задержку, мистер Милош. Похоже, взлетно-посадочную полосу очистили и мы готовы к вылету. Поэтому я попрошу сейчас Вас и мисс Ларраби пристегнуть ремни.
Я смотрю на Менди, как он отключает свой БлэкБерри, застегивает ремень безопасности и вытягивает вперед свои длинные ноги, откидывает голову назад и закрывает глаза. Пока наблюдаю за ним, таким умиротворенным, беззаботным и совершенно довольным идеей полететь со мной через мир без колебаний, я знаю, что пилот на самом деле не просит меня пристегнуть ремень. Он спрашивает, действительно ли я хочу сделать это. Действительно ли хочу такого будущего. Вот так Вы желаете провести остаток своей жизни, мисс Ларраби? По прихоти другого непредсказуемого и, быть может, даже бесчувственного человека? Потому что если Вы застегнете этот ремень безопасности, если я отправлю этот самолет в воздух, то все. Назад дороги нет.
Он предлагает мне ультиматум. Говорить сейчас или замолкнуть навеки.
Да и когда я вообще держала язык за зубами?
Я беру Холли под мышку и встаю с места, переступаю через протянутые ноги Менди, чтобы выбраться в проход.
— Мне жаль, — говорю я. — Я не могу этого сделать.
Менди открывает глаза и смотрит на меня с удивлением.
— Что?
Я тянусь к камере хранения над головой и достаю свой ноутбук.
— Мне нужно идти. — Затем кричу стюардессе: — Извините? Не могли бы вы сказать пилоту, что мне нужно сойти с самолета?
Я вижу, как Менди старается вести себя со мной спокойно. Этот взгляд мне хорошо знаком. В последний раз я видела его за пятнадцать минут до того, как влетела на Мерседесе в окно мини-маркета.
— Детка, — говорит он, вставая и беря меня за руку, — присядь. Ты слишком драматизируешь. Слушай, давай полетим в Европу и посмотрим, как все пойдет. Ты не можешь прожить свою жизнь в переживаниях, что же будет дальше. Тебе нужно просто закрыть глаза и перестать волноваться.
Я вытягиваю свою руку и прикасаюсь к его лицу. Кладу ладонь на щеку и в последний раз впитываю его тепло.
— Мне жаль, Менди, — тихо говорю я. — Но уж лучше я проведу свою жизнь с широко открытыми глазами.
После чего вытягиваю у него из рук номер «Fortune» и ухожу с самолета.
Менди не идет за мной следом. Не то чтобы он когда-либо так делал. Но впервые за наши драматичные двухлетние отношения я за это благодарна. Мужчина, стоящий у стойки регистрации в ангаре, спрашивает, нужна ли мне машина. Он указывает на длинный черный лимузин, на котором мы с Менди приехали, и сообщает, что водитель мистера Милоша будет рад отвести меня, куда бы ни потребовалось. Я качаю головой и спрашиваю, может ли он просто вызвать мне такси.
Он кажется удивленным моей просьбой, но не спорит. Он делает быстрый звонок, после чего информирует меня о том, что такси приедет через десять минут.
Не зная, чем заняться, и с тремя сумками богатства, собранного для путешествия, у меня не остается иного выбора, кроме как присесть на верхушку одного из чемоданов и ждать.
Я открываю журнал в руке, и перелистываю его на историю с обложки — о моем отце. Не знаю точно, почему мне так интересно, но что-то заставляет меня взглянуть на нее.
Статья состоит из трех страниц, с целым предисловием о предстоящем слиянии с «ЛяФлер Медиа». В ней говорится о том, какой влиятельной станет «Ларраби Медиа» как только объединятся две компании, и о том, как мой отец представит это слияние перед акционерами, чтобы заполучить их голоса.
В принципе, то же самое, о чем мне вчера рассказывал Люк.
Боже, неужели это было только вчера?
А кажется, будто месяцы тому назад. Поразительно, как много всего может случиться за один день. Меня разоблачили перед прессой, продали, причем руками отца, ошеломили появлением Менди, утащили от Люка и теперь бросили на взлетно-посадочной полосе в аэропорту. Хотя, по правде говоря, последнее было делом выбора.
И теперь я не знаю, что мне делать.
Вернуться к работе, наверное. Закончить свой пятидесятидвухнедельный приговор, забрать чек и свалить отсюда к чертям собачьим.
Я начинаю перелистывать журнал, но на глаза попадается фотография, и я останавливаюсь.
На ней мужчина с широким лицом, длинным носом, волосами с проседью и очками с роговой оправой. Это одна из тех корпоративных рекламных фотографий на безликом фоне. По сути версия тех ужасных портретов, которые заставляли делать в младшей школе, только для людей постарше.
Но мне, если честно, все равно, что это за фотография. Меня больше волнует тот, кто на ней.
Я его знаю.
Но откуда?
Читаю надпись под фотографией: Паскаль ЛяФлер, основатель и Генеральный директор «ЛяФлер Медиа».
А, точно. Это тот самый чувак, с которым они обсуждают сделку о слиянии. Можно сказать, французская версия моего отца. Наверное, поэтому он кажется таким знакомым.
Но чем дольше я смотрю на его лицо, тем больше сомневаюсь.
С чего вдруг я узнаю парня, который ведет дела с моим отцом? Я ведь не слежу за подобными вещами. Это скорее по части Люка. Разве Люк показывал мне как-то его фотографию? Не думаю. Или, может, я видела его по новостям или типа того? Люк говорил, что история неделями обсуждается по «CNBC».
Я фыркаю от этой мысли.
Чтобы я смотрела «CNBC»? Ну да. Как раз в моем духе.
Ну, может, Горацио смотрел канал на кухне, а я зашла и мельком увидела лицо этого парня.
Нет, протестует что-то в моей голове. Дело не в этом.
Я знаю его откуда-то еще. Его лицо я видела раньше. Недавно. И даже могу почти услышать его голос.
И почему-то вспоминаю, как он говорил о выселении шеф-повара...
Да! Точно!
Он был хозяином вечеринки, на которой я работала той ночью. Тем, чей разговор на французском с группой людей я подслушала, пока разносила закуски. До того, как каждый представитель СМИ на планете сфотографировал меня за уборкой мусора с тротуара.
Я содрогаюсь при воспоминании об этом и быстро переворачиваю страницу, чтобы подавить его.
Но даже во время чтения остальной части статьи лицо того мужчины не покидает мои мысли. Складывается впечатление, будто здесь что-то не так. Мои инстинкты говорят мне, что во всей этой ситуации замешано что-то еще.
Я возвращаюсь на страницу с фотографией ЛяФлера и внимательно смотрю на нее, пытаясь понять, что же упустила. Если он действительно французская версия моего отца, тогда у меня есть все основания не доверять ему.
Но, к несчастью, я понятия не имею, почему. Так что еще раз переворачиваю страницу и продолжаю читать.
Мои глаза бегло просматривают остальной текст, пока не доходят до части, в которой описывается, как мой отец начинал свою карьеру в копировальной комнате маленькой новостной газеты в Фресно и двинулся дальше, чтобы построить свою империю. Я перестаю читать и изумленно смотрю на страницу. Но в конкретный момент меня интересует не то, что написано в статье — я и так уже слышала эту историю миллион раз, — а боковая колонка возле самой статьи. Сделанная в виде списка.
Списка успешных людей, которые начинали с самого нуля. Как мой отец.
И мои глаза не могут сразу охватить список целиком.
Майкл Делл, основатель и руководитель компании «Делл», начинал с мытья посуды в китайском ресторане, прежде чем открыть одну из самых крупных компьютерных компаний в мире. Уоррен Баффет работал в продуктовом магазине до того, как стать всемирно известным предпринимателем с миллиардным состоянием. Барак Обама и Мадонна работали в фаст-фуде. Уолт Дисней сперва работал разносчиком газет. Роб Стюарт был могильщиком. Джерри Сайнфелд был продавцом по телефону. А Дональд Трамп — сборщиком арендной платы.
Я чуть не падаю со своего чемодана.
Список состоит из тех же работ, что и тот, который теперь валяется на дне моего мусорного ведра.
Список 52-причин-моей-ненависти-к-отцу.
Случайные, как казалось, работы, которые я должна была выполнять последние несколько месяцев, были далеко не случайными. А тщательно отобранными. Из-за людей, которые когда-то начинали с них свою карьеру. Успешных, влиятельных людей, которым удалось пробиться к верхам благодаря этим работам.
Я сижу посреди пустой бетонированной площадки аэропорта, совершенно ошеломленная. И затем кое-что всплывает в моей голове.
