"Владыка, — вдруг помимо воли вырвалось у меня, — вы какой институт закончили? Не философский ли факультет университета?"
Поп смерил меня высокомерным взглядом.
"Я закончил духовную академию…" — ответил он с достоинством.
"А до этого?.."
"Духовную семинарию…"
"А до этого?" — пытал я служителя Бога.
"А до этого, — он замялся, — до этого я закончил военно-политическую Академию имени Ленина…"
Я бросился бежать. Вслед мне неслось: "Запомните, сын мой, все ложь и обман! Все! Кроме любви! Да и любовь, если разобраться, тоже ложь!.."
— Да, хорош священничек, — задумчиво сказал Алекс, внимательно глядя на меня, — познакомь меня с ним. Если только ты его не выдумал… Где ты его нашел? Где это видано, чтобы священники рекомендовали прихожанам искать истину? Они всегда утверждают, что надо безоговорочно, беззаветно, безоглядно верить в Бога, а с поисками повременить. Сомнительный какой-то попик…
Я укоризненно посмотрел на Алекса.
— Как… ка-а-ак, йик! — я икнул, — как ты мог подумать такое?! Йик! — я опять икнул.
— Нет, но каков Шварц! — рассвирепел Алекс. — Хотел проклясть меня, Энгельгардта, с амвона! Нет, это ему даром не пройдет.
— Везде… йик! — я потянулся за водой. — Йик! Везде… йик… у, черт! везде-ссущий Шварц! И у горбуна он был, и у священника… Господи! Как унять эту чертову икоту?!
— Да, — посмотрел на меня Алекс, — как-то странно и слишком часто ваши пути пересекаются… Делай маленькие глотки, надо попасть в икоту. Да не так! Дуралей!
— Конечно, у тебя богатый опыт по это части, знаю! Йик! Помнишь свою отвратительную икоту, похожую на звук, который издает блюющий аллигатор? Помнишь ту пьяную ночь, когда ты испоганил своими солдатскими башмаками потолок в моей квартире? Кстати, ты не прекратил свои вечерние полеты перед сном, разминая таким нетривиальным способом онемевшие от безделья члены?
— Какие полеты?! — вытаращился на меня Алекс. — Ты что, с ума сошел?
— Не придуривайся! Скажи лучше, куда ты потом от меня подался, когда вылетел в окно? На север? Или — на запад? Я все глаза проглядел, выискивая тебя в предрассветном небе…
— Ты пьян…
Я замолчал. Не хочет — пусть не говорит.
— Что с Юрком? Я никак не могу его отловить.
Действительно, я несколько раз звонил Юрку, но телефон молчал.
— Плохо с Юрком, — помрачнел Алекс.
— Романы Короля перестали издавать? Или его вышибли с телевидения? Или, может, у Юрка лысина перестала блестеть?
— Вот ты смеешься, а его, на самом деле, с телевидения вышибли. И лысина не блестит… Помнишь, он говорил о своем больном сердце? Мы еще тогда издевались над его страхами…
— Это ты издевался…
Алекс бросил на меня укоризненный взгляд.
— В общем, Юрок в больнице… — сказал он.
— Опять? Сколько можно? Черт с ним, давай возьмем бутылку, навестим недужного…
— Он никого не хочет видеть.
— Меня — захочет…
— Не захочет…
— Что, правда, плохо?..
— Хуже некуда. Живым ему оттуда уже не выйти. Я по телефону разговаривал с главным врачом. Он сказал, что оперировать бесполезно. Назвал какое-то стремительно прогрессирующее заболевание с хитрым латинским названием и сказал, что сердце Юрка долго не выдержит… Поэтому все просто ждут, когда он отдаст концы…
— Скажи… — у меня вдруг пересохло во рту, — скажи, что ты пошутил!..
Алекс не ответил. Потом полез в карман, долго рылся в нем. Наконец выудил мятый конверт. Сердито протянул его мне.
Я вскрыл конверт. Там оказалось письмо Юрка ко мне.
"…Пока сохраняется неопределенность, остается надежда. Увы, я все знаю. Неопределенность стала определенностью, и надежды нет.
Никакой…
Как это страшно, знал бы ты…
Мне осталось совсем немного.
Очень долго я был уверен, что самое плохое случается с другими. Не со мной. Вокруг меня умирали люди. Среди них попадались знакомые, родные и друзья. Иногда я горевал, иногда сожалел, иногда злорадствовал… И бежал жить дальше. Теперь же это очень скоро произойдет со мной. И другие побегут по жизни дальше. Но среди бегущих не будет меня.
Кто-то всплакнет на моих похоронах, другие плюнут…"
(Тут Юрок как в воду глядел. Но об этом позже…)
"…кто-то вообще, — читал я дальше, — обойдется без эмоций. Но все, повторяю, побегут дальше. Будто меня и не было! Какая вопиющая несправедливость!
Когда-то я хотел узнать ответы на все вопросы до своей смерти…"
Дойдя до этого места, я вздрогнул. На долю секунды мне показалось, что эти строки написаны мной.
"Но сейчас понял, меня ничто не удерживает на этом свете, тем более что меня — я прямо чувствую это! — подталкивают в спину и требуют, чтобы я не тормозил очередь. Это действуют служащие Чистилища и Преисподней, наместники Бога и Дьявола на земле. Я слышу их громкое понукание и щелканье хлыста. Они в нетерпении покрикивают: "Не прерывай поступательное движение очереди, после все узнаешь! Проходи, красивый, что застрял в дверях, не мешай пасти стадо новопреставленных!"
Ах, если все было бы так весело!.."
Я перестал воспринимать посторонние звуки. В мире существовали только я и слова, которые горели перед моими глазами…
"…Я жил мечтами, — читал я дальше, — когда же узнал, что болен и что у меня нет будущего, я лишился надежд, и мечты сами собой стали бессмыслицей.
Я и писателем стал только потому, что жил мечтами, а теперь…
Как много упущено! Сколько лет потрачено на поиски легкой жизни! У меня же был дар, я его чувствовал, но… всепобеждающая лень и многолетнее прокисание в болоте, которое именовалось Советским Союзом, сделали свое черное дело. Я раскочегарился лишь под занавес, не зная, что спектакль под названием "Жизнь Юрия Короля" подходит к концу…
Как это пошло — завершать жизнь такой банальной фразой!
Ты скажешь, Юрок написал несколько книг и даже успел прославиться. Увы, мой друг, мой успех — это успех однодневки. С прискорбием признаю это.
Нельзя создать новое, лишь критикуя умерших оппонентов и поливая грязью выскочек вроде сегодняшних кумиров толпы. Лишь одному человеку удалось создать нечто совершенно новое, используя такие дешевые приемы: это был В.И. Ленин. Да и тот, как мы знаем, плохо кончил.
К сожалению, останется незавершенной моя последняя книга. Это был бы шедевр!
Представь себе, в наше время живет король. Где-нибудь в центре Европы. И вот он решил построить у себя в королевстве идеальное общество. У него есть дочка… А у нее хахаль из простых.
Ну, в общем, начало, как в сказке. Просыпается как-то утром король и отправляется на прогулку по своему королевскому дворцу. И на мраморном полу зала для приема иностранных послов видит, что пол не совсем чист. Что на нем что-то навалено.
Он присматривается и видит, что это лошадь навалила… Как лошадь? Почему лошадь в королевском дворце? Короче, велит он казнить главного дворцового говночиста… А это приведет к мятежу, и… А тут еще его дочка вертится с этим ёбарем из народа… В общем, ужасно все было бы это интересно, но, боюсь, никто не узнает, как там дальше события развернутся… Не успеть мне.
На прощание не могу удержаться от проклятий. Будь все проклято! — кричу я солнцу, Богу и людям! Именно так, а не иначе, должен подыхать настоящий мужик. Побольше шума, треска, пушечной пальбы и грохота рвущихся из умирающего тела страстей!
Князь Андрей умирал в блаженном осознании слитности, сопряженности своего внутреннего мира с миром других людей, любя всех людей! И в полном согласии со своей совестью. Счастливый человек…
Я же умираю с ожесточенным сердцем, озлобленным на весь мир! И повторяю — будь все проклято!
Пусть мои проклятья пронижут насквозь земную кору и достигнут ее огненной сердцевины и взорвут землю со всеми ее обитателями!
Я ухожу из жизни неудовлетворенным, неуспокоенным, нераскаявшимся, непонятым. Я и сам не понял многое из того, что мне преподнесла жизнь. Я нахожусь в страшном смятении и неуверенности. Эти чувства во мне бушуют с такой силой, что с ними справится только смерть. Будь она проклята!
Если бы у меня была возможность, я без намека на сожаление испепелил бы весь мир вместе с младенцами, святыми старцами и юными прекрасными женщинами!
