– Ой, Дмитрий Николаевич, что это за любовь такая?!
– Есть у нее папки из архива графа Ростопчина. Московского генерал-губернатора времен войны с Наполеоном. Тогда же вместе с бежавшими из престольной жителями документы попали к нам в Нижний.
– А чего ж Ситникова их в архив не сдаст?!
– Мы люди старые, осторожные. Советским архивам не доверяем. Для нас мирное время в 1914 году закончилось. Несколько лет назад Наталья уступила мне двадцать три ростопчинские афишки. А остальное не продала. Теперь опять понадобились деньги, предложила папки с бумагами. Сегодня обещала отдать. Возможно, в них есть что-то интересное для меня про «русских» немцев, – мечтательно произнес Дмитрий Николаевич, постучал палкой по полу, улыбнулся, но лицо оставалось бесстрастным, только искорки в глазах пробежали.
Февралев переехал в этот город на Волге недавно. С полгода назад, в ноябре, он сошел с поезда и прямо с вокзала поехал устраиваться на работу. Трамвай вез его по незнакомым, а точнее, давно забытым улицам, которые он никогда в своей жизни и не вспоминал. Февралев добрался до завода, в отделе кадров которого ему, ни о чем не спрашивая, дали бланки анкет и сказали, что примут на работу, учитывая его специальность.
В этом городе Февралев родился сорок лет назад, здесь учился и здесь впервые переступил заводскую проходную. Сюда вернулся после армии, и снова – на завод. Работу любил, а по выходным гулял с парнями и девчонками в парке, стоящем на бывшем кладбище. Любовь вырвала его из беззаботного постоянства, дав жену и сына. С семьей он уехал в Тюмень, где провел пятнадцать лет. Трагедия отняла и жену и сына. И, чтобы ничто не напоминало о случившемся, хотя такое забыть невозможно, Февралев бежал в родной город. Последнее время он уже как бы и не жил, а просто что-то делал, повинуясь инстинктам и рефлексам. Как птицы почему-то возвращаются к своим первым гнездовьям, даже смертельно раненные, так и он, Февралев, не мог бы ответить, зачем вернулся в начало свое. В этом городе у него уже не было ни друзей, ни родни…Человек просто существовал, а жизнь шла рядом сама по себе.
На новой работе Февралев ни с кем не сходился, а окружающие, видя его омертвевшую душу, не приставали. После смены он, купив в магазине еду для ужина и завтрака, шел пешком домой, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Он шел в комнату, которую снял в центре города, в том самом центре, какие бывают в старых городах, – где неподалеку от новостроек сохранились полукаменные и деревянные, дореволюционной постройки домишки. Вот в одном из них, забаррикадированном помойками и сараями, и поселился Февралев. Хозяйка, старая и глухая, почти не разговаривала с ним, – жилец платил вперед, и в комнату к нему не заглядывала. Незачем было.
Работа, которая спасает и излечивает, для Февралева стала привычкой, выходные не были мучительными: он подметал дорожки во дворе, перекрывал крыши на сараях, а зимой убирал снег, колол дрова. Время шло, зализывая боль, не давая взамен ничего.
Лариса вместе с мамой жила в маленькой квартирке, от которой они получали все, что надо человеку, уставшему от работы или учебы: тепло, уют, отдых. Отца девочка не помнила и не знала, потому что встречаются на свете люди, которых не интересует, есть у них дети или нет. Лариса училась в третьем классе, любила маму и каждый день после уроков спешила к ней. Учась во вторую смену, Лариса возвращалась домой вместе со взрослыми, шедшими отдыхать и работать по дому для своих семей. На углу улицы по пути из школы ей часто встречался человек, который шел, сторонясь всех и всего. У него была удивительно спокойная походка, но при этом присутствовало состояние неуверенности и безразличия. Поравнявшись с ним, Лариса всегда немного волновалась и шла медленно, боясь его потревожить. Потом стала с ним здороваться, а он поднимал на нее глаза, голубые и сосредоточенные, но не слышал девочкино «здравствуйте» и не отвечал.
Познакомились случайно. Лариса, как всегда, бежала из школы вприпрыжку, распугивая усевшихся попить из лужи воробьев, а на углу, где пересекались улицы, поскользнулась и упала прямо под ноги дяденьки, остановившегося прикурить. Им оказался тот самый странный незнакомец, он помог ей подняться.
– Не ушиблась?
– Нет, – ответила Лариса, потирая колено, – меня зовут Лариса, а вас?
– Февралев.
– Прямо так, Февралев? – удивилась Лариса.
Подождав, пока он закурит, девочка, пристроившись, пошла рядом. До ее двора, который разделял их маршруты, не произнесли ни слова; попрощавшись, Лариса побежала снова вприпрыжку к себе домой.
Непосредственность детства – достоинство, ведущее к взаимопониманию.
На другой день Лариса ждала Февралева на углу, а увидев, побежала навстречу.
– Здравствуйте, Февралев. Вы сегодня задержались, а у нас сегодня был урок физкультуры, и мы…
До самого двора Лариса торопливо рассказывала о школе, учителях, одноклассниках. У ворот крикнула:
– Будь здоров, Февралев!
И тут этому усталому от жизни человеку вдруг показалось, что он улыбнулся, а ведь уже забыл, как это делается.
С тех пор они дожидались друг друга на перекрестке ради короткого совместного пути. По дороге говорила в основном Лариса, а когда задавала вопросы, то Февралев, ломая свою окаменевшую душу, отвечал. Последнее время он ясно почувствовал необходимость любить эту жизнь, которая, возможно, и состоит-то вся из боли.
Весна беспрекословно выпускала зелень, заполняя собой все вокруг, запахи дурманили людей, заставляя раствориться в этом празднике природы. Февралев после работы возился во дворе, что-то подправлял и укреплял, а потом шел домой читать газету, чтобы знать мир, в котором решил еще пожить.
На заводе он вошел в коллектив, а за внимание к людям был выбран в местком, чтобы отдавать общественному делу силы и время.
По-прежнему они встречались с Ларисой, шли, делясь событиями очередного дня, чувствуя обоюдное понимание и радуясь этому.
Недоумение, обида, волнение, боль посетили Февралева: вот уже несколько дней он не видел Ларису. Что-то случилось с попутчицей. Через неделю, не в силах сдерживать беспокойство, он отправился ее разыскивать. Вошел в калитку знакомых голубых ворот и сразу увидел сидевших на лавочке и что-то неторопливо обсуждавших трех старух.
– Здравствуйте все, – сказал смущенно Февралев и замолчал. Старухи тоже замолчали, переключив свое внимание на незнакомого человека. – Мне надо найти Ларису, она где-то здесь живет.
– Лариса, говоришь… Сколько ей лет?
– Она живет с мамой и учится во втором классе.
– А, это из белого дома, Лидина дочка, пойдем, покажу, – тетка встала и поплелась впереди Февралева в глубь двора. Когда обогнули пахнувшие плесенью деревянные, черные от сырости сараи, взору неожиданно открылся беленький двухэтажный домик, окруженный со всех сторон деревьями, готовыми со дня на день взорваться молодой листвой.
«Как, наверное, красиво здесь летом», – подумал Февралев и увидел Ларису. Она медленно шла по дороге навстречу ему, задумчивая и грустная. Такой он никогда ее не знал.
– Здравствуй, Лариса.
– У меня мама болеет, я не учусь, ухаживаю за ней, а сейчас иду в магазин.
– Пойдем вместе, – Февралев почувствовал, что ему дорог мир забот чужого ребенка.
Они миновали старух, поглядевших им вслед и, видимо, делавших какие-то свои предположения. Молчали. Потом Лариса сказала:
– Это из-за меня мама заболела.
– Почему так?
– Я виновата, хочешь, расскажу? – И, не дожидаясь ответа, девочка поспешила выговориться: – Мы с классом смотрели кино про безногого летчика, и учительница велела прочитать книгу «Повесть о настоящем человеке»; у нас дома книг много, штук сто, целый шкаф, а этой нет. Я взяла в школьной библиотеке, прочитала и одному тут отдала, а он зачитал.
– Да, дела, – комментировал Февралев.
Они купили продукты и пошли обратно. Лариса продолжила свой рассказ:
– Наш библиотекарь, его ребята почему-то зовут Звездочетом, не ругался, а велел взамен принести другую. Он добрый, хромой, как Маресьев.
– Ну вот, все хорошо.
– Февралев, знаешь, что я наделала? Отнесла в школу мамину любимую книгу.
– Зачем ты это сделала?
– Отнесла эту книгу, потому что название у нее похоже на утерянную: «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», не думала, что маме дорого какое-то старье – 1831 года.
– Надо сходить и забрать книгу.
– Легко сказать, Звездочет взял ее у меня, всю просмотрел и сказал, что томик принадлежит профессору Карпову и что он, библиотекарь, сам его вернет законному владельцу. А мне надо принести другую книгу, не краденую.
– Он прав, хотя и грубо.
