Ева выключила фары и вышла из машины. Она дрожала, но не сильно, поскольку понимала, что сама только что чудом избежала смерти, так что выбора у нее не было. Ева не чувствовала ни страха, ни ужаса оттого, что убила человека. Она заставила себя не думать на эту тему и постаралась сосредоточиться. «Что теперь? Что делать дальше? Убежать? Возможно, не поздно еще что-то спасти. Ну же, напряги мозги, — говорила она себе, — думай, Ева, думай».
Она снова забралась в машину и проехала в ней несколько метров по дороге, миновала заросли деревьев, после чего остановилась и выключила фары. Сидя в темноте рядом с мертвым мексиканцем, она методично просчитывала варианты. Включив внутренний свет над зеркалом заднего вида, Ева с помощью носового платка, чтобы не оставить отпечатков пальцев, взяла револьвер, распахнула полу пиджака мексиканца и вложила оружие в кобуру под мышкой. Из его раны все еще не вытекло ни капельки крови — просто конец карандаша торчал из немигающего глаза.
Ева проверила его карманы и нашла бумажник и удостоверение на имя Луиса де Бака, младшего инспектора полиции. Там было также немного денег, письмо и чек из скобяной лавки в Сьюдад-Хуарес. Все это она положила обратно. Ее убийцей должен был стать мексиканский полицейский: это казалось лишенным всякого смысла. Ева снова выключила свет, продолжая думать: какое-то время ей ничего не грозило, она понимала это, сейчас легко можно скрыться тем или иным способом, нужно только замести следы.
Ева снова вышла из машины и принялась ходить вокруг нее, размышляя и составляя в уме план. Месяц на небе почти не светил, становилось холодно. Она обхватила руками грудь и присела: мимо нее по дороге в сторону Леопольда прогромыхал грузовик. Свет его фар не достал ее. У Евы постепенно начал формироваться план, и она прокручивала его в голове, по нескольку раз возвращаясь к одним тем же вопросам, возражая самой себе, взвешивая все за и против.
В багажнике обнаружились банка масла, веревка и лопата. В бардачке лежали фонарь, сигареты и жевательная резинка. Похоже было, что Луис де Бака приехал на собственной машине.
Ева прошла несколько шагов в сторону Леопольда до поворота дороги и обнаружила, посветив фонарем, что сухое русло в этом месте образовало глубокий колодец, до дна тут было метров шесть. Ева завела машину, включила фары и подъехала к самому краю, газуя так, что колеса вовсю разбрасывали гравий в стороны. Остановив автомобиль, она поставила его на ручной тормоз. Потом осмотрела все еще раз, взяла сумочку и вышла из машины, сняв ее с «ручника». Автомобиль медленно двинулся вперед, а Ева подталкивала его сзади. Машина перекатилась через край обрыва и носом полетела вниз, раздался глухой удар и лязг металла. По звону осколков девушка догадалась, что вылетело ветровое стекло.
Светя фонарем, она спустилась к разбитому автомобилю. Одна фара еще горела, капот согнулся и открылся. Пахло вытекающим из бака бензином, машина накренилась на сорок пять градусов в сторону пассажирского места. Ей удалось рывком открыть дверь водителя и поставить рычаг передачи на четвертую скорость. Во время падения Луис де Бака упал вперед и разбил лоб об инструментальную панель. Тонкая струйка крови стекала теперь из его глаза прямо на усы. Усы намокли, и кровь сочилась на рубашку. Ева оттащила его на водительское место, заметив при этом, что одна нога у него выглядела сломанной, поскольку торчала под каким-то странным углом. «Очень кстати», — подумала Ева.
Она достала из сумочки карту и осторожно оторвала от угла большой кусок со словом «LUFTVERK» и стрелками, указывающими на Сан-Антонио и Майами. Затем Ева убрала карту, достала ручку и, разложив оторванный кусок на капоте, написала на нем по-немецки: «Wo befinden sich die Ölreserven für den transatlantischen Verkehr?»[41] и «Der dritte Gau scheint zu gross zu sein».[42] На полях она написала несколько чисел: 150 000 + 35 000 = 185 000, и несколько бессмысленных сочетаний букв и цифр: LBF/3, XPD 77, после чего потерла бумагу о запачканную кровью рубашку де Бака, скомкала ее и подсунула полицейскому в правый ботинок. Ева положила в бардачок под дорожную карту три тысячи долларов и руководство по эксплуатации автомобиля. Потом вытерла своим платком все поверхности, в том числе и руль, а особенно тщательно — рукоятку переключения скоростей. Наконец она подняла де Бака и прислонила его к рулю так, чтобы ей было видно его лицо. Сейчас предстояло сделать самое тяжелое, но она так увлеклась инсценировкой несчастного случая, что действовала почти автоматически, не задумываясь, по-деловому. Набросав на тело осколков ветрового стекла, Ева отломила щетку дворника, оторвав от нее резиновую полоску.
Потом она вынула из глаза убитого карандаш. Он вышел легко, как по маслу, и тут же из глазницы хлынула кровь и потекла по веку. Ева воткнула отломанный дворник в рану и отошла. Она оставила дверь открытой, проверив все в последний раз при свете фонаря. Потом взяла сумочку, вскарабкалась по обрыву и направилась в сторону дороги № 80. Пройдя с километр, она сошла с дороги и закопала остатки карты, фонарь и карандаш под камнем. Ева видела свет фар на шоссе и огни на главной улице Бердино. Она снова пошла. Было ясно, что делать дальше: сейчас она позвонит в полицию и, не называя себя, расскажет о машине, упавшей с обрыва между дорогой № 80 и Леопольдом. Затем расплатится в мотеле по счету и поедет по ночной дороге в Альбукерке. Казалось бы, Ева сделала все, что могла, но, входя на заправку «Тексако» на окраине Бердино, она продолжала повторять про себя: «Нужно смотреть правде в лицо: кто-то, каким-то образом меня предал».
10
Встреча с Лукасом Ромером
Я СТОЯЛА ПЕРЕД ПОРТРЕТОМ Лукаса Ромера работы Дэвида Бомберга не меньше двадцати минут. Интересно, как выглядел этот человек, когда моя мать встретила его в 1939 году? Мне самой встреча с Ромером предстояла в 1976-м. Безусловно, он очень изменился, но какие-то характерные детали наверняка остались.
Портрет был написан, очевидно, в натуральную величину. Черная деревянная рама, простая и широкая, заставляла небольшую картину выглядеть более солидно, хотя вообще-то ее засунули куда-то в коридор на верхнем этаже Национальной портретной галереи. В данном случае художник был явно важнее модели: таблички на стене рассказывали только о Дэвиде Бомберге. О том, кто был изображен на портрете, говорилось лишь: «Лукас Ромер, друг художника», ниже шла дата — предположительно 1936 год — то есть за три года до того, как Ромер встретил Еву Делекторскую.
Картина была этюдом, о чем можно было судить по гладким густым мазкам. Возможно, этот этюд потом планировалось доработать, сделать его более выразительным, но Ромеру было недосуг позировать. Картина мне показалась очень неплохой — в ней был характер, хотя я, разумеется, и не могла судить, насколько портрет похож на оригинал. Лукас Ромер на холсте смотрел на зрителя в упор выразительным взглядом. У него были блеклые серо-голубые глаза, рот энергичный, но с некоторой ухмылкой, что отражало нежелание Ромера позировать, его нетерпеливое стремление покончить с этим неподвижным сидением. Волосы уже начали редеть, как и рассказывала мне мать; на нем были белая рубашка, синий пиджак, почти в тон его глазам, и трудно поддающийся описанию зеленовато-бежевый галстук. Внутри рамы поместился только узел этого галстука.
Бомберг выделил голову густым черным мазком, в результате чего добился определенного эффекта, заставлявшего глаз концентрироваться на том, что было изображено внутри этой границы. Стиль письма был свободным: синие, зеленовато-голубые, зеленовато-желтые, свежие розовые, коричневые и угольно-черные тона, — и все это сочетание ради того, чтобы показать цвет кожи Ромера и его уже выступившую густую щетину. Мазки кисти широкие, импульсивные, уверенные, жирные. Я моментально почувствовала личность — сильную, возможно, высокомерную — хотя не исключено, что тут сыграло свою роль то, что я уже знала об этом человеке. Большие припухлые глаза, заметный нос; пожалуй, единственный признак слабости — полные, довольно вялые губы, поджатые от временной необходимости терпеть. Забияка? Излишне самонадеянный интеллектуал? Сложная художественная натура? Кстати, вполне возможно, что нужно обладать всеми этими качествами, чтобы стать профессиональным контрразведчиком, ведущим за собой целую шпионскую команду.
Я направилась по коридору портретной галереи в дамский туалет и привела себя в порядок перед зеркалом. Что говорил этот портрет о модели? Я внимательно посмотрела на себя. Волосы распущенные, густые, длинные и недавно вымытые. Губы подкрашены бледно-розовой помадой, а глаза подведены обычной темной тушью. На мне в тот день были совсем новый черный брючный костюм с нарочито белой строчкой по шву и накладными карманами и туфли на платформе. Я и так приличного роста, но сегодня мне хотелось быть по-настоящему высокой. И мне показалось, что я чертовски симпатична. Потертый кожаный портфель, по моему ощущению, вносил в картину приятный диссонанс.
