— Поэтому ты не хотела отпускать меня в Рим с Джеком?
— Поэтому и еще по другой причине. О, я тут выговаривала Джеку, что он слишком скрытен, а сама много о чем никогда тебе не рассказывала. Такого, о чем тебе хорошо бы знать… Когда я впервые познакомилась с Чемберсом, я была поражена. Верней сказать, ослеплена. Но кое-что мне удалось скрыть от него, хотя бы до той поры, когда это обнаружилось в Риме, после нашей женитьбы. Свою болезнь, эпилепсию, как это называется, психомоторного типа. Я рассказывала тебе, в чем это обычно выражалось — не столько в конвульсиях, сколько в ауре, головокружении, странных ощущениях: запаха, цветовых, световых. Чаще всего это проявлялось во внезапном непроизвольном оргазме, как ты бы сказала. Не смотри на меня так — это совсем не смешно. Эти приступы могли случаться неожиданно, как удар, не важно, где ты находишься, с кем в тот момент разговариваешь, и скрыть их было жутко трудно. До сих пор приходится принимать таблетки карбамазепина, чтобы справиться с ними… Он узнал об этом в Риме. Мы были в Пантеоне, смотрели на то отверстие в крыше, и тут — ба-бах! Дольше скрывать уже нельзя. Твой отец был поражен — еще бы ему не поразиться! Я разревелась: думала, он уйдет от меня. Но его это страшно заинтересовало… Это эпилепсия, но в необычной форме. Мне становилось трудно дышать, я видела что-то вроде вспышек света. Я рассказывала ему, что могу видеть странные цвета, и он всегда приставал, чтобы я описывала их, как они выглядят. Но, знаешь, когда такое случалось — этот свет, и цвет, и привкус во рту, — у меня не находилось слов описать их, и просто чтобы он отстал, я говорила: Индиго! Это индиго!.. Это превратилось в какое-то наваждение. Провели подробное медицинское исследование. Оказалось, причиной всему была деформация артерии в правой височной доле. Таблетки карбамазепина хорошо помогали, но твоим отцом овладела идея возможности вызывать у человека подобное состояние. Хотя я бы никому такого не пожелала. Потому что каждый раз, когда это случалось, мне было страшно.
— Но, мам. — спросила Луиза. — почему ты молчала, ничего не говорила мне об этом?
— Детка, — сказала Дори, желая закрыть тему, — ты в канасту играла? Представь, что ты в середине партии.
Луиза шагала по улицам, мощенным булыжником, раздумывая об откровениях Дори. На пьяцца Навона она села у Мавританского фонтана, запахнула поплотней пальто. Розовато-лиловые сумерки, как пряная приправа, сыпались на площадь, заполнившуюся влюбленными парочками, которые медленно прохаживались среди фонтанов. Белый мрамор фонтанных чаш отсвечивал необыкновенным оттенком, сквозь воду, старательно фильтрующую сумерки, а шпили Великомученицы Агнессы прокалывали небосвод, чтобы щедрей сыпался контрабандный розовато-лиловый пряный порошок.
Луиза думала о признании Дори, о том, как ей бывало страшно. Фигуры Бернини лили тонкие струйки воды, наклоняя кубки в виде витых рогов, и струи сквозь волны приглушенного городского шума, немолчного, бесстрастного и неотвязного, журчали: это Индиго это Индиго это Индиго.
Когда незадолго до полуночи Сара Бьюкенен — самозваная Натали — остановила свою «веспу» возле дома, звук работающего мотора не помешал ей и ее пассажиру услышать доносившуюся из дома музыку. Опера на полной громкости. Контральто. Опять эта Ферриер. «Орфей и Эвридика». Она выключила фару, соскочила с мотороллера и оглянулась на своего итальянского приятеля. Тот вынул изо рта недокуренную сигарету с марихуаной и швырнул окурок во двор. Бьюкенен смотрела на красный огонек окурка на земле, как на тлеющий бикфордов шнур.
Дверь была открыта. Они поднялись по ступенькам, заглянули в прихожую и увидели дюжину горящих свечей, чье пламя дрожало в струе сквозняка. Опасливо обойдя комнаты, они обнаружили еще несколько дюжин зажженных свечей: в салоне, в кухне и на каждой ступеньке лестницы на верхний этаж. Парень щелкнул выключателем, но он не работал. Попробовал другой, в салоне.
— Кто-то вывернул лампочку, — сказал он. — Может, Чемберс?
Сара прижала палец к губам и проверила темный чулан под лестницей. Ультрафиолетовая лампочка зажглась. В ее дрожащем бледном свете парень осмотрел салон и, пятясь, опрокинул стоявший там манекен. Голова манекена упала и, подпрыгивая, покатилась по полу, потеряв свои темные очки и берет. Парень осторожно, чуть ли не с суеверным страхом водрузил ее на место, прежде чем продолжить осмотр дома. Сара была уже на середине лестницы, и он последовал за ней.
Она щелкнула выключателем в одной из спален, но, видно, кто-то вывернул все лампочки в доме.
— Спустись и выключи эту чертову музыку, — прошипела она и исчезла в спальне.
Парень остановился на верхней площадке лестницы в растерянности, словно почувствовав что-то неладное. Внезапно послышался странный звук, будто хлопнула пола пальто, потом он почувствовал сильный удар в поясницу и покатился по ступенькам. С грохотом приземлившись внизу, ударился головой о кафельный пол и долго лежал, поскуливая. Когда Сара снова появилась на верхней площадке, он уже поднялся на ноги и стоял, прижав к боку ушибленную руку и потирая голову. Он что-то пробормотал по-итальянски.
— Vattene! — зашипела она на него. — Пошел вон! Никчемный тип!
Он запротестовал.
— Vattene! Vattene!
Парень, хромая, вышел. Секунду спустя затарахтел мотор «веспы», потом взревел, и скоро его вой замер вдали.
— Он уехал. — объявила она на весь дом. — Я отделалась от него. Ты ведь этого хотел?
Она сидела на ступеньках, упрямо не желая уходить.
— Можешь и показаться. — сказала она мягче.
По-прежнему тишина. Только поскрипывал дом.
За плечом как будто послышался вздох. Одна из свечей потекла и погасла. Она резко обернулась. Расширенными глазами перебегала с предмета на предмет, потом уставилась на манекен в противогазе, торчавший на верхней площадке лестницы. Манекен пошевелился.
Джек стащил с головы противогаз, вылез из шинели и бросил то и другое на пол.
Сара взъерошила волосы.
— Ни к чему было сбрасывать его с лестницы. Ты мог убить его.
— Он столкнул меня в реку. Это он мог убить меня.
— Как ты мог подумать, что я имею к этому какое-то отношение? И парень клялся, что не сделал тебе ничего плохого.
— Он ревновал. Ты трахалась с ним и одновременно забавлялась со мной.
— Неправда! — Она вскочила и шагнула к нему. Руки у нее дрожали, лицо исказилось гримасой страха. — Ты бросил меня! Я связалась с ним только потому, что пыталась забыть тебя, Джек! Я страдала!
На взрывное мгновение, на атомарный промельк времени его пронзило желание вернуться к ней. В ушах возник какой-то звук, может вздох крови, комнату застлал туман, и она предстала ему в безбрежном сиянии небывалого цвета. Он мог бы пойти за ним. Но справился с собой.
— Эй! Я чуть не назвал тебя Натали! Натали!
Он бросился вниз по лестнице. Бежать от нее, быстрей! Но она не отставала, умоляя:
— Поговори со мной! Где ты был все это время? Что делал?
— Знаешь, что ты меня чуть не убедила?
— Послушай! Мы были там. Были. Ты и я. Пыль Индиго сыпалась с неба. Повсюду вокруг нас. Ты просто не мог этого видеть! Ты смотрел слишком напряженно, потому и не видел! — Она обхватила ладонями его лицо и повернула к себе, так что волей-неволей пришлось смотреть ей в глаза. — Послушай меня, послушай. Индиго был повсюду. Я люблю тебя, Джек: это самое невероятное, что я видела в жизни. Не представляла, что такое случится. Я не владела собой. В первый раз я поняла, что такое Индиго. Я могу видеть его повсюду.
— Индиго не существует, Сара. Ты сама мне так говорила!
— Можешь думать обо мне всякие гадости, но ты должен поверить: он был там, Джек. Был, даже если теперь исчез. Ты лжешь себе, говоря, что его не было.
Он не мог заставить себя посмотреть на нее. Глаза его не могли выдержать огонь Индиго в ищущем взгляде Сары.
Позже они сидели за последней бутылкой вина из запасов Тима Чемберса. Джек рассказал о своем посещении настоящей Натали Ширер в психиатрической лечебнице и о смерти Николаса Чедберна в Чикаго. Бьюкенен знала их всех: Ширер, Чедберна, Анну Марию Аккурсо. Она сказала, что ей жаль Чедберна. Она всегда питала к нему слабость.
— Мы были кружком посвященных, — сказала она. — Хотя сильно друг к другу привязаться не могли. Твой отец следил, чтобы такого не произошло. Анна Мария была итальянкой, из высшего общества. Она всегда относилась к этому спокойно. У Натали нервы уже были никуда. Ник Чедберн — талант! Но в конце концов он просто сломался.
— Не хочешь рассказать, что все-таки случилось?
Она встала, допила свой стакан.
— Идем.
Бьюкенен отвела его в темную комнату под лестницей, включила ультрафиолетовый свет. Отодвинув стоявшее посреди комнаты кресло, скатала коврик, под которым оказалась крышка люка. Подняла ее, и глазам открылась короткая лестница, уходящая в темноту. Джек заглянул в люк.
