Остаток дня мы ехали по горам и холмам Адирондака. К вечеру местность выровнялась, немного помрачнела, и ранним вечером мы закатились в Саратогу, выехав сразу на улицу, имевшую наглость называться Бродвеем. Но при ближайшем рассмотрении, оказалось, что на то были некоторые основания – городок действительно напоминал старый Нью-Йорк, или то, как он должен был выглядеть в старые дни. Вдоль улицы стояли цивильные магазины с нью-йоркскими названиями и полосатыми тентами, полу-приспущенными в свете заката, с людьми, не спеша гуляющими вдоль аллей, совершенно не похожих на аллеи Онондаги – не было фермеров, не было их урчащих, гремящих грузовиков – только изящные седаны, с шоферами в фирменных кепках. Люди, очевидно, не обремененные заботами о деньгах, сидели вдоль длинных выступов отелей и все, как один, читали газеты. Я подумал, ну не странно ли, в самый разгар вечера они не нашли никаких иных развлечений, кроме чтения прессы.
Мы заехали в наш отель, «Гранд-Юнион», самый лучший из имеющихся; мальчишка-посыльный взял наши вещи, другой отогнал машину на стоянку, и тут я понял что за газету читал весь город – «Бега» – стопка лежала на приемной стойке. Газета была датирована завтрашним числом. В ней была только информация о бегах, карточки участников и ничего более. В августе в Саратоге все интересовались только лошадьми, газеты соответствовали настрою публики, вынося в заголовки имена лошадей, публикуя статьи о погоде в дни забегов и лошадиные гороскопы. Саратога, казалось, была населена одними лошадьми. Были, правда, и какие-то чудаковатые человеческие существа, приближенные к лошадиному царству.
Осмотрев лобби, я обнаружил двух персон, чей интерес к бегам был явно фальшив. Они сидели на спаренных стульях и только притворялись, что читали газеты. Клерк узнал мисс Дрю и был страшно рад ее появлению, хлопоча вокруг нее, улыбаясь, и я понял, что номер отеля был снят для нее на целый месяц, независимо от того, будет она пользоваться им или нет. В это место она могла приехать в любое время, невзирая на желания мистера Шульца. Мы поднялись наверх в громадные апартаменты; насколько убогими и жалкими показались удобства отеля «Онондага» по сравнению с истинной роскошью: огромная корзина с фруктами на кофейном столике, рядом – карточка с пожеланиями от персонала отеля, в стену был встроен бар с рядом тонкостенных бокалов и великолепным набором красных и белых вин, ведро со льдом и несколько квадратных бутылок. На горлышках бутылок поблескивали золотистые цепочки с табличками: «Бурбон», «Скотч», голубая бутылка зельтцерской воды. Завершал картину поток света из окна в потолке и медленно крутящийся, обвевающий прохладным воздухом огромную кровать, большой вентилятор. Странно, но мистер Шульц упал в моих глазах, потому что здесь от него ничего не зависело.
Дрю понравилась моя реакция на роскошь: раскинув руки, я упал спиной в белизну кровати. Она радостно запрыгнула на меня, и мы начали кататься по кровати, проверяя силу друг друга. Хлипкой я бы ее не назвал и справился с ней только спустя минуту, положив ее на лопатки. Она взмолилась: «О! Нет, нет, только не сейчас. Сегодня вечером у меня большие планы. Я хочу показать тебе нечто восхитительное!»
Мы переоделись: я – в немножко помятый белый льняной костюм, который она заказала мне в магазине в Бостоне, она – в изящный голубой блейзер и белую юбку. Мне понравилось, что между комнатами для переодеваниями не было двери и наши раскрытые до конца взаимоотношения позволяли видеть друг друга без перегородок. Потом мы спустились вниз, в лобби, где скучающие постояльцы читали все те же газеты, где все так же смотрели в газеты два типа, вышли на улицу, от мостовых валил жар, Дрю предложила пройтись.
Мы пересекли авеню и я заметил, что полицейский-регулировщик одет в белую рубашку с короткими рукавами. Таким образом одетый полицейский совершенно не внушил мне уважения. Я не знал, что это за замечательное место, куда Дрю собралась меня отвести, но понимал, что мне пора прекратить витать в облаках и спуститься на грешную землю. Конечно, прекрасно наслаждаться любовью на фоне дикой природы, но эта страница перевернута – мы в городе, здесь улицы, дома, особняки, здесь строгие лужайки и парки – здесь очень дорогой и вылизанный курорт. Меня вовсе не подмывало оглянуться, так хорошо и спокойно было вокруг, все проходящие считали своим долгом уставиться на нее и я испытывал законную гордость, мы держались за руки, и теплота ее руки, я ощущал даже потоки крови в ней, как бы говорила мне, что вокруг опасность, наконец заставила меня сказать:
– Не хочу показаться грубым, но, по-моему, мы должны вникать в ситуацию. Не надо бы нам держаться за руки.
– Но мне нравится.
– Как-нибудь потом. Пожалуйста. Это ведь неспроста, за нами, по моему профессиональному мнению, следят.
– Зачем? Ты уверен в этом? Так драматично! – сказала она, оглядываясь,
– Ну и где? Я никого не вижу.
– Вот оборачиваться не надо. Ты никого и не увидишь, поверь мне на слово. Где это место, куда мы идем? Здешним полицейским, коль скоро все деньги сюда текут прямо из Нью-Йорка, верить ни в коем случае нельзя.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду защиту добропорядочных граждан, которыми мы с тобой вроде как являемся.
– А от чего нас надо защищать?
– От наших же коллег, от бандитов.
– Я – тоже из бандитов?
– Ну, постольку-поскольку. Ты, по большому счету – подружка гангстера.
– Я – твоя подружка, – сказала она, подумав.
– Ты – подружка мистера Шульца, – сказал я.
Мы шли по тихой улице.
– Мистер Шульц – вполне заурядная личность, – сказала она.
– А ты, кстати, знаешь, что он владеет Брук-клабом? У него очень приличные связи с этим городом. У тебя не ощущения, что, когда ты не рядом с ним, он тебе не доверяет?
– Но ведь именно поэтому ты здесь. Ты – моя тень.
– Но ведь ты попросила, что я ехал с тобой. А это значит, что следить будут за нами обоими. Кстати, он женат. Ты знала это?
Подумав, она ответила:
– Да, наверно, знала.
– Остальное додумай сама. Есть идеи? Хочу напомнить про его ошибку, когда он вместе с Бо взял из ресторана и тебя.
– Подожди, – сказала она. Потом встала и повернулась ко мне, рассматривая мои глаза внимательно.
– Ты думаешь он – заурядный? – продолжил я, – Все, кто так думали – мертвы. В ту ночь, помнишь, я затолкал тебя обратно в комнату. Помнишь, как я укладывал тебя в постель?
– И что?
– Они убирали труп. Помнишь того здоровяка с тросточкой? Он что-то украл у них. Разумеется не очень много. Я не имею также в виду, что наш прекрасный мир здорово пострадал от этой потери. Но они убили его.
– Бедный мой мальчик. Так вот почему ты был такой нервный.
– О моем носе. Мистер Шульц приказал Лулу разбить мне нос, чтобы хоть как-то оправдать пятна крови на ковре.
– Ты меня защищал! – Я почувствовал ее прохладные губы на своей щеке. – Билли Батгейт. Мне так нравится твой псевдоним. Ты знаешь как я люблю своего птенчика, Билли Батгейта?
– Мисс Престон, я еще не совсем сошел с ума, чтобы не видеть явной опасности. Но я говорю даже не об этом, я еще и думать об этом не начал. Приехать сюда – вообще плохая мысль. Может нам выбраться отсюда. Этот человек убивает окружающих регулярно.
– Попозже мы поговорим об этом, – сказала она и, взяв меня снова за руку, повела за угол. Открылся крытый павильон, освещенный и яркий. Сновали люди и машины. Царил непонятный мне праздник.
Мы стояли под навесом, освещенным длинными лампами, и смотрели вниз на лошадей, которых прогуливали по грязной площадке по кругу. На каждой лошади было маленькое вельветовое одеяло, на котором был начертан номер, и люди, стоящие вокруг, сверяли эти номера с программками, читали о достоинствах и недостатках лошадок. Лошади были молодые, их еще не выводили на бега, здесь они были на продажу. Дрю объяснила мне тихим голосом, будто мы были в церкви. Мне все эти животные жутко не понравились и я почти ненавидел Дрю за то, что притащила меня сюда. Она никак не могла понять, что сейчас важнее вовсе не эти лошади. Ее мозг не работал как надо. Крупы лошадей блестели, хвосты у них были причесаны; время от времени некоторые поднимали головы и дергались, пытаясь вырваться от жесткой уздечки, другие шли с опущенной головой. В общем все они вели себя по-разному, но одно у них было одинаковым
– тонкие-претонкие ноги и отточенность ритма поступи. Их вели, повесив нечто железно-кожаное на морду, они были выращены для бизнеса, они были натренированы и натасканы на бега, их жизни принадлежали не им, но у них была природная грация, выглядящая мудростью движения и я их зауважал. В воздухе стоял тонкий запах конюшни и этот запах подтверждал их великую природную сущность. Дрю прямо-таки прикипела к ним взглядом. Увидев одну, особо изящную, она, ничего не сказав, просто показала на нее пальцем. И вздохнула от восхищения. По каким-то непонятным причинам я ее возревновал.
