Ознакомительная версия.
А пока в ярко освещенном просторном холле отеля Хаммер долго рассказывал ему про свой тяжелый перелет из Сан-Франциско, про жуткую воздушную яму, в которую самолет провалился на полкилометра, и приступ паники у его соседа, про несъедобный сэндвич, и в конце концов Биэрд, не в силах больше терпеть призывы мочевого пузыря, извинился и ушел по надобности. Вернувшись, он застал друга с ноутбуком за стойкой администрации – Тоби писал мейлы.
– Приезжают ребята из «Сайнтифик америкэн», – сказал он, не прерывая работы. – И этот тощий из «Нью-Йорк таймс».
– Дай бог, чтоб все сработало, – отозвался Биэрд; отбойный молоток отбрасывал свою зловещую тень.
– Какой-то местный бизнес соорудил грандиозный неоновый щит: Лордсбург с восклицательным знаком. Они собираются поставить щит в полукилометре от нас и зажгут его, как только мы врубим свет.
– Если проложат полкилометра кабеля.
Хаммер отложил в сторону свой ноутбук. Выглядел он уставшим, даже немного подавленным.
– Этот щит должен гореть всю ночь. А торговая палата обеспечила армейский духовой оркестр из Лас-Крусес.
– Мне казалось, что будет играть оркестр школьниц.
– В штате Нью-Мексико или, по крайней мере, в этой его части все начинается с военных. Еще должен пролететь самолет с местной базы ВВС. Школьницы появятся позже, а мы, само собой, должны обеспечить работу их усилителей. – Словно решив себя взбодрить, он двинул Биэрда кулаком в плечо. – Солнечный свет, вода и деньги дадут электричество, а электричество даст еще больше денег! Дружище, все сработает.
Они договорились пораньше поужинать, заночевать здесь и выехать сразу после визита Биэрда к врачу.
– Послушай, шеф, – сказал Хаммер, когда они уселись в пустом ресторане. – Только не позволяй ему сделать из себя больного. Время для этого не подходящее.
– Вот-вот. Диагноз – это такое современное проклятье. Если ты не нанесешь им визит, то не получишь конфетку, которую они тебе приготовили.
Кто с вином, а кто с водой, они подняли бокалы за гениальные мысли, а затем продолжили разговор, который вот уже несколько месяцев вели по электронке. Человеку со стороны их беседа показалась бы верхом коммерческого занудства, но для этих двоих речь шла о неотложных вопросах. Какой промышленный заказ панелей снизит себестоимость настолько, что позволит им реально заговорить о средней руки электростанции на фотосинтезе, способной производить такую же дешевую электроэнергию, как тепловая? Энергетический рынок крайне консервативен. За добродетель, за то, что ты не гнобишь окружающую среду, тебе вознаграждение не выписывают. Заказ на семь тысяч панелей – такая у них выходила расчетная цифра. Многое будет зависеть от того, сумеют ли они обеспечивать Лордсбург и окрестности надежным энергоснабжением изо дня в день, на протяжении года, в любых погодных условиях. А еще от китайцев, от того, как быстро они развернутся и насколько убедительно выйдет шантажировать их перспективой потери заказа. В этом смысле рецессия пойдет на пользу, а с другой стороны, из-за нее упадет спрос на панели, если не на энергию вообще. Они покрутили эту тему так и эдак, ссылаясь на цифры, а иногда беря их из воздуха, а затем Хаммер подался вперед и конфиденциальным тоном, так, что услышать его мог разве что одинокий официант в другом конце ресторана, сказал:
– Слушай, шеф. Как на духу. Это правда, что идет глобальное похолодание?
– Что?
– Ты все время повторяешь, что споры закончились, но это не так. Я постоянно слышу разные аргументы. На прошлой неделе какая-то женщина, профессор, занимающаяся изучением атмосферы, так прямо и заявила на общественном телеканале.
– Не знаю, кем там она себя называет, но она ошибается.
– То же самое я слышу от людей бизнеса. Такой растущий снежный ком. Они говорят, что ученые опростоволосились, а теперь боятся в этом признаться. Сколько карьер и репутаций поставлено на карту.
– А доказательства?
– Повышением на ноль целых семь десятых градуса со времен промышленной революции, то есть за двести пятьдесят лет, говорят они, можно пренебречь, это в пределах обычных флуктуаций. А в последние десять лет температура была ниже среднестатистической. Несколько суровых зим работают против нас. А еще, добавляют они, у тех, кто разбогатеет на подачках и налоговых послаблениях Обамы, нет резона говорить правду. Ну и не забудем про ученых, включая мною упомянутую, которые передали сенатскому меньшинству доклад о климатических изменениях. Ты наверняка его видел.
Биэрд, поколебавшись, попросил еще вина. Беда с этими калифорнийскими красными винами, они такие мягкие, такие легкие, что пьются как лимонад. При своих шестнадцати градусах. Биэрд не мог отделаться от ощущения, что этот разговор недостоин мыслящего человека. Он навевал такую же скуку, как рассуждения о религии или филиппики против нее же, как разглагольствования о происхождении гигантских кругов на пшеничных полях и о летающих тарелках.
– Во-первых, не семь десятых градуса, а восемь, – сказал он, – а во-вторых, таким повышением, когда речь идет о климате, пренебречь нельзя, тем более что основной скачок произошел за последние три десятилетия. Десяти лет недостаточно для определения тренда. Нужно по крайней мере двадцать пять. Один год жарче, другой холоднее, чем предыдущий, и если нарисовать график среднегодовых температур, то выйдет ломаная, но идущая вверх синусоида. Если ты возьмешь за точку отсчета особенно жаркий год, то почти наверняка увидишь понижение, по крайней мере в течение нескольких лет. Это старый трюк под названием кадрирование или избирательный подход. А что касается ученых, подписавших альтернативный документ, то они составляют абсолютное меньшинство, Тоби, один к тысяче. Орнитологи, эпидемиологи, океанографы, гляциологи, рыбаки, операторы подъемников на лыжных курортах – подавляющий консенсус. Некоторые недоумки журналисты время от времени пишут опровержения, полагая, что таким образом демонстрируют независимость суждений. И конечно, какой-нибудь профессор со своим «особым мнением» привлечет к себе повышенное внимание. Существуют недобросовестные ученые точно так же, как существуют безголосые певцы или никчемные повара.
Лицо Хаммера выражало скепсис.
– Если глобальное потепление – миф, то мы в заднице.
Подливая себе вино, Биэрд подумал: как странно, столько лет деловые партнеры и так редко касаются главной темы. Их внимание всегда сосредоточено на бизнесе, на конкретной проблеме. А еще он подумал, что уже прилично набрался.
– Вот тебе хорошие новости. По оценкам ООН, каждый год на земном шаре от климатических изменений умирает триста тысяч человек. Бангладеш уходит под воду, потому что в океане из-за потепления поднимается уровень воды. В тропические леса Амазонки приходит засуха. Из сибирской вечной мерзлоты выделяется метан. Ледниковый щит Гренландии подтаивает, о чем стараются не говорить. Яхтсмены-любители проплыли северо-западным маршрутом из Атлантики в Тихий океан. Два года назад мы потеряли сорок процентов арктических льдов, наблюдаемых в летний период. Теперь тает восточная Антарктика. Будущее, Тоби, уже наступило.
– Ну да, – буркнул Хаммер. – Похоже, что так.
– Ты не веришь. Вот тебе наихудший сценарий. Предположим невероятное – один прав, а девятьсот девяносто девять не правы, все данные сфабрикованы, потепления нет. Среди ученых существует массовое заблуждение или заговор. Все равно остаются старые испытанные доводы: энергетическая безопасность, загрязнение окружающей среды, исчерпанность нефтяных запасов.
– Никто не купит у нас навороченную панель только потому, что через тридцать лет закончится нефть.
– Что с тобой? Неприятности дома?
– Ничего такого. Просто я столько вкалываю, а потом на телеэкране появляются ребята в белых халатах со словами, что никакого глобального потепления нет. И у меня начинается нервный тик.
Биэрд положил руку на плечо другу, верный знак того, что предел его терпения исчерпан.
– Тоби, послушай. Мы имеем дело с настоящей катастрофой. Расслабься!
К половине десятого их обоих, уставших с дороги, потянуло в постель, и они вместе вошли в лифт. Биэрд должен был выходить первым. Он попрощался с Хаммером и покатил чемодан по длинным коридорам, то и дело сворачивая под прямым углом и бормоча под нос номер комнаты, чтобы не забыть; иногда он останавливался перед очередной табличкой на стене и, покачиваясь, читал: «309–331». Поскольку его номер – 399 – всюду отсутствовал, то он брел дальше и в конце концов выходил к лифту с другой стороны, или это был похожий лифт с точно такой же песочной пепельницей, в которой лежал точно такой же потемневший огрызок яблока. С нарастающим чувством обреченности он снова пускался в путь и, рано или поздно, вновь оказывался перед лифтом. Только во время третьего захода до него дошло, что он держит пластиковую карточку вверх ногами, а его комната – 663 – на другом этаже. Он поднялся на лифте, нашел свою комнату, бросил чемодан в прихожей и, взяв из мини-бара бутылочку бренди и огромную плитку шоколада, присел на край кровати.
Ознакомительная версия.
