Я возвращаюсь в машину и молчу. Водитель ничего не спрашивает. Он решается заговорить со мной спустя несколько минут:
— Война — это тяжело. Всегда тяжело. Особенно когда она глупая, непонятная. Двенадцать лет прошло у нас, миром и сейчас состояние назвать тяжело. А непонятно почему и за что? Глупо, бессмысленно.
— Ради денег, наживы, рынков, капиталов, вот почему и за что, — тихо отвечаю я.
— А поехали, я тебе покажу, что мы пережили ради этих капиталов и сумасшествия политиков. Давай доедем до центра, все сам увидишь.
Мы остановились недалеко от бывшего здания министерства внутренних дел рядом с парком и детской площадкой. «Любовь есть любовь» гласила надпись на гофрированном заборе, сразу за которым возвышалась громада полуразрушенного здания. Снизу было хорошо видно место попадания авиабомбы. Она оставила рваную дыру в крыше, собрала все перекрытия и рванула внизу, обрушив сразу целый угол. Вторая уничтожила пристрой и выбила все стекла. Сносить строения не стали, обнесли оградой и оставили молчаливым памятником. Я медленно шел вокруг и чувствовал химический кисловатый запах взрывчатки, который въелся в стены вместе с копотью и спустя пятнадцать лет так до сих пор и не выветрился. Меня снова накрывало влажным хмурым небом, и находиться рядом со следами войны стало решительно невозможно.
Катастрофа несовершенства, злодеяния современных инквизиций — я пытаюсь осмыслить процессы внутри временного кокона на площади перед собором святого Савы, куда таксист меня увез от разбитого войной центра города. Я не обращаю внимания на попрошаек-цыган и заразительный громкий смех молодежной компании неподалеку. Передо мной теплая серая плитка соборной площади и ветреное солнце в отблесках купола.
«Непознати борац» — родственное звучание, но какой параллельный, скрытый смысл. Конечно же, он неопознан, неизвестен и почти забыт. Но в современном зеркальном лабиринте этот боец по-настоящему непознан.
Непознанный боец — это отчаянная попытка сделать добрее себя, врага и весь мир. Это нелепые записи на грязном листке от ощущения близости космоса к тебе, а тебя самого к вечности. Это попытка спастись не только физически, но и глобально из серой толщи спрессованной золы, которая сыплется с неба каждый день в ежедневном дыму пожарищ.
Непознанный боец — это одинокая вечность в попытках найти прежнюю радость. Это попытка счистить ржавчину с сердца и попытаться раздарить его по кусочкам. Берите, не жалко. Но вокруг по-прежнему лишь серая, бесприютная зима и никому не нужная настольная лампа в бессонном разуме.
Непознанный боец — это мы с тобой, потерявшие горизонт посреди картофельного поля. Мы постоянно учимся, хотим преодолеть звуковой барьер своих возможностей, но понимаем, что предназначение туманно от дыма современных костров в зазеркалье, многократно умножающем их жар. Удушливое пекло в оранжевых сполохах, запутанных и заросших тропах, где мы обязательно всё поймем и выберемся. Мы обязательно должны выбраться.
На колокольне собора святого Савы просыпается набат. Басовитый гул, словно проверяя готовность пространства, безродным рокотом пролетел между домами и растаял вдали. Будто убедившись, что мир готов, звонница заговорила раскатистым звучанием, которое тут же слилось где-то в зените в единую бронзовую взвесь тысячи голосов, среди которых уверенно лидировал один жизнеутверждающий, пробуждающий мир, радостный благовест.
Я застыл в растерянности и растворился в звуках. На сером граните появились несколько темных соленых клякс, которые были тут же растерты ботинком. Я медленно двигался в сторону машины, почти бесшумно сел, превратившись в тихий силуэт за спиной водителя. Он больше не задавал вопросов и молча вез куда-то за город.
Я опять вспоминал деда. «У нас была молодость и была война. Она кончилась и наступила жизнь, но многие этого так и не поняли. Они остались на войне в своей молодости, а жизнь прошла мимо, пролетела — глазом моргнуть не успели», — как-то сказал он. Я чувствовал жизнь и ее течение сейчас за городом, стоя на возвышенности над Дунаем. К монастырю тянулась вереница машин, спешили люди, река людей, гонимых проблемами, бременем забот, они стремились всплыть из глубин своей жизни поближе к солнечному свету. Внезапно стало очень тихо, замолчали птицы. Подняв голову к небу, я увидел четырех орлов, которые непостижимой мыслью парили высоко в прозрачной всеохватной бездне. Они спустились ниже, но потом вновь взмыли и скрылись из глаз. Зазвонил телефон. Это была Лена, которая сообщила, что они с подругой проснулись и готовы к прогулке.
Водитель оставил меня недалеко от хостела, получил деньги и со словами «живела Русия» лихо сорвался с места в транспортный поток. Подруги ждали меня на выходе, и я повел их в старую крепость, на то место, откуда открывается незабываемый вид на слияние рек. Они что-то без перерыва щебетали, то и дело фотографировались и отправляли снимки в социальные сети, собирали лайки, читали комментарии и смеялись. Выйдя из парка, мы спустились на Скадарскую улицу, где средний возраст местных кофеен перевалил за столетие. Тающая во рту телятина, залихватская, но грустная сербская лирика под баян и гитару. Я улетаю уже утром. Ксения просит меня прислать фото аэропорта, и я обещаю это сделать. Война давно кончилась. Идет жизнь: рядом, вокруг и внутри нас. Быть может, это ее самые счастливые и запоминающиеся моменты. От осознания этого мне становится легко. Мы выходим из ресторана и сливаемся с праздной вечерней толпой на бульваре. Нам свободно и радостно.
Иногда все в этой жизни меняется. Точно по щелчку. Еще полгода назад ты зачем-то написала мне письмо, вспомнив нашу юношескую историю. Но я слабо верю в случайности, ведь наши мысли — это наш путь. Как мало прошло с нашей новой встречи на перекрестке и как много мы успели пройти, взявшись за руки. В один прекрасный день наступили перемены, мы убегали от каких-то проблем, учились с ходу на своих же ошибках. Но главное, мы встретились и решили больше никогда не расставаться. Даже на расстоянии я всегда помнил твое письмо, где ты рассказывала про дощатый, прогретый солнцем пол, про то, как здорово слизнуть с пальца кусочек медового теста, и мой дом становился сразу теплее. Сегодня у нас за окном опять соловей, а в окнах солнце, деревянный теплый пол и пахнет рекой. Мы стараемся как можно меньше вспоминать начало нашей дороги, которое чуть было не стало концом: безрадостную московскую зиму, продрогший балкон, где вечерами я тихо беседовал с нашими ангелами, которые, так и не увидев свет, миновали землю и ушли сразу на небо. Набирает скорость наша жизнь, мы двигаемся по ней иногда бездумно, но все же неразрывно. Я точно знаю, что скоро, как и обещал старец Симеон, нас ждет тот самый загадочный греческий город и древняя церковь. Нас ждет смирение, терпение и рождение. Мы вырвались из бешеного водоворота и ритма, уединившись в старом городе на берегу Волги, и наконец обрели сами себя. Здесь не место войне — с окружающим миром, с небом и с самим собой. Здесь есть только могучие воды и течение жизни, которое простирается далеко в белесую дымку и скрывается из вида. Это мы с тобой сейчас, завтра и всегда. В центре нашей страны, к которой приросли с детства. В сердце друг друга. В каждом вздохе и жесте. Мы просто живем в своем мире без уродливых отражений, став зеркалом друг для друга. Дед говорил про то, что кончилась война и началась жизнь, а я продолжу эту мысль для своих внуков. Началась жизнь и пришла любовь, ведь без нее все бессмысленно.
Ночью опять поднялся сильный ветер, и навалилась бессонница. Я выбрался из многолетней толщи травмоопасных видений. Мне больше не снятся разбитые войной города. И Бабай больше не снится. Только тихий дом и беспокойные поиски старого камуфлированного рюкзака в кладовой. Он где-то там до сих пор пылится. Так, на всякий случай. Временные вещи, лишь ночь обязательно меняется рассветом, и так будет еще очень долго, гораздо дольше, чем продлится наш земной век. А пока только темная тишина. Беспокойно расплескал по дороге в суетливой качке туманные желтые пятна фонарь. Где-то в смене времен снова зашевелилась и ожила наша расстрелянная память, но она вылечилась, окрепла и выросла доброй и человечной. В ее темных глубинах маленьким компьютерным светодиодом пульсирует свет веры, любовь и отрицание войны. Ночной сладкий кофе и мягкие щелчки клавиатуры превращаются во второй рахманиновский концерт, а с первыми лучами солнца ставится точка. А что дальше?
Пора собираться. Уже ждет очередное случайное такси. Дальше будет неземной и красивый высотный рассвет в иллюминаторах раннего рейса, гул колес по взлетке родного аэропорта и самый первый утренний экспресс. Будет тихое родное пристанище в лесу возле озера и теплый праздник с самыми родными людьми. Со светом в окошке, с налипшим желто-красным листом на продрогшем стекле и детскими подарками.
