Бу, весьма озадаченный, смотрит на Версо.
БУ: Нет, профессор Версо. Он ничего такого не хотел. Он думал, что рассказывает нам правдивую историю.
ВЕРСО: Ага, значит, вы делите истории на лживые и правдивые.
АЛЬМА: Мы все понимаем, что факты и вымысел — разные вещи.
ВЕРСО: Предположим. Какие жанры оперируют фактами? Исторические сочинения, биографии?
БУ: Научные статьи, истории болезней, договоры, контракты…
СВЕН: Руководства, инструкции — ну и так далее.
ВЕРСО: Энциклопедии? Философские трактаты?
АГНЕС: Да.
ВЕРСО: Библия? Коран? Тора?
БУ: В определенном смысле.
АЛЬМА: Ну конечно. Не понимаю, что вы хотите сказать.
ВЕРСО: Теперь давайте перечислим, произведения каких жанров мы относим к вымышленным.
БУ: Романы, поэмы, пьесы. Комедии, трагедии…
АЛЬМА: Сказки, фэнтези…
ВЕРСО: Возьмем Дидро. Он писал философские трактаты, энциклопедические статьи. Писал также пьесы, романы, рассказы. Это все одного типа произведения — или разного?
БИРГИТТА: Вы клоните к тому, что доклад и рассказ — одно и то же?
ВЕРСО: Я клоню к тому, что существует два разных метода построения нарратива и организации языкового пространства. Один мы называем фактологическим, другой — фантастическим. Я утверждаю, что Дидро это понимал не хуже нас. Поэтому большинство его произведений не содержит никаких утверждений, это просто истории, или пьесы, или диалоги — драматическое столкновение различных мнений.
БУ: Не понимаю, что вы пытаетесь доказать, профессор.
ВЕРСО: Пытаюсь доказать, что термины, которыми вы оперируете, несовершенны. Вы различаете тексты правдивые и фантастические. Я же различаю лишь способы работы с мыслью и языком. Некоторые произведения притворяются правдивыми, некоторые нет. Но помните, что говорил Дидро о задачах философа? «От меня требуется искать истину, а не находить ее».
БИРГИТТА: Значит, научный доклад и рассказ действительно одно и то же?
Альма сердито смотрит на нее.
АЛЬМА: Конечно нет. Под научное исследование можно получить фант, а под рассказывание небылиц — нельзя.
ВЕРСО: Функциональная разница, безусловно, существует. Но на самом деле все мы, историки, ученые, философы, актеры и романисты, плывем на одном корабле.
БУ: Во всяком случае, надеюсь, что не на этом. Да уж, профессор Версо… Вы совсем нам не помогли, только запутали еще сильней. Если все выступления будут как первые два, проект «Дидро» не состоится.
ВЕРСО: Ничего, состоится еще что-нибудь. Другой, настоящий проект «Дидро».
АЛЬМА: Не слушай, Бу. Это безобразие.
БИРГИТТА: А по-моему, все просто чудесно. Рассказы ведь интересней докладов.
АЛЬМА: Ведете себя как капризные дети! Если так будет продолжаться, вы испортите весь проект. Это все вы виноваты!
И Альма яростно тычет в меня пальцем.
Я: Я ничего не могу поделать…
АЛЬМА: Уже поделали!
БУ: Пожалуйста, прошу вас. Поспокойнее, это еще не конец света. Еще нет. Предлагаю прерваться и подумать, как мы можем использовать проект «Дидро». Но учтите, если позиция ваша окажется чересчур циничной, мы не сможем продолжать…
СВЕН: То есть не доплывем до Петербурга?
БУ: До Петербурга мы доплывем, Свен, в этом не сомневайтесь. У нас нет выбора: не могу же я изменить курс судна. Но работа наша будет нерезультативной, предназначенные для печати исследования непродуктивными, фант окажется под угрозой, и никакой книги не получится. Вот так-то. Альма, мы возвращаемся в каюту…
АЛЬМА: Видите, что вы наделали?! Вы все…
Бу и Альма отбывают. Оставшиеся переглядываются.
АНДЕРС: Нехорошо вышло…
АГНЕС: Просто ужасно.
БИРГИТТА: Может, нам не следовало…
ЛАРС: Все о'кей, друзья. Бу к утру поостынет. Он человек привычный.
ВЕРСО (обращаясь ко мне): Надеюсь, вы на меня не в обиде. Это все в высшем смысле, в интересах философии…
Я: Я с вами почти согласен. Вообще я практически то же самое мог бы сказать и сам.
ВЕРСО: Но ведь не сказали же! Вот вам пример. Каждому «я» нужен хотя бы маленький «он». Пойдемте в бар, посмотрим, как дела в России. Выпьем заодно по стаканчику «Джим-Бима».
— А что, этот каноник Кант — реальное лицо? — поинтересовался Версо, когда мы отыскали себе местечко в переполненном баре «Московия».
— Вполне реальное, — ответил я. — Не зря ведь говорят, что реальность фантастичней…
— Фантастичней чего? — рассеянно спросил Версо, уставившись в телевизор, как и вся собравшаяся в баре толпа.
Эге, что-то новенькое стряслось в России-матушке. Танки на квадратной площади, где по-прежнему гуляет ветер, дружно просыпаются и наводят пушки на Думу. И стреляют — залп за залпом, извергая огонь и дым. Снаряды разрываются перед огромным белым зданием, а махины с орудийными башнями идут и идут, сметая все на своем пути. Через минуту безобразное белое сооружение перестает быть белым. Во все стороны летят осколки мрамора и гранита, густой дым и языки пламени вырываются из окон и лижут стены. Солдаты собравшегося внутри странного войска палят по противнику. «Господи Иисусе, что делается! На наших глазах творится история!» — ахает Жак-Поль Версо, не отрывая глаз от экрана.
Лопаются одно за другим оконные стекла. Официальные документы, основная валюта бюрократии и демократии, кипами вываливаются наружу. Ветер подхватывает и уносит бумаги, размахивая ими, как знаменами какой-то неопознанной армии. А снаряды рвутся и рвутся. Белый дом, который Ельцин отстоял двумя годами раньше во время первого путча, вот-вот падет под натиском второго. Он превращается в готовый вспыхнуть погребальный костер, в серый от пепла склеп. Государственное здание приносится в жертву во имя сохранения государства. Перед Белым домом падают мертвыми повстанцы и зеваки, попавшие под перекрестный огонь. Из оконных проемов машут белыми флагами; стрельба на минуту прекращается. Тем временем в раззолоченном кремлевском зале лыбится перед камерами царь Ельцин. Седые волосы, плоское лицо, а глаза сияют.
«Он уверен в победе», — говорит Версо. Возможно, Ельцин и вправду победил. Из горящего здания медленно, друг за другом, выходят депутаты в куртках, белых рубашках, неформальных свитерах. Камера всматривается в них. Взгляды вызывающие, руки подняты. Как и прочие российские политические авантюристы-самозванцы — Пугачев, Петрашевский, Узник Номер Один, — они попытались вскарабкаться на царский престол и потерпели неудачу. Впрочем, кто знает, конец это или начало, взлет или падение ждет их завтра. Потому что конец на самом деле еще не конец, и много удивительного записано в небесной Книге Судеб.
Люди в баре «Московия» кричат и ругаются — кроме двух мужчин, которые спокойно играют в шахматы в уголке. Наш корабль, покачиваясь и подпрыгивая на балтийских волнах, идет в бейдевинд, поспешая домой, в Россию. Версо вдруг вскакивает — и я вижу Татьяну из Пушкина с ярко нарумяненными щеками и в коротком крестьянском платьице. Версо ведет барышню в бар выпить, а у меня появляется шанс избавиться от него. Я хочу отыскать элегантную и загадочную каюту, в которой, так я, по крайней мере, думаю, провел прошлую ночь. По коридорам, по лестницам — и наконец я нахожу ее на верхней палубе. Перед дверью на сходном трапе стоит чемодан, а в нем собственные мои костюмы, снова аккуратно упакованные. Сверху кто-то заботливой рукой положил экземпляр «Жака».
Я стучу в дверь. Открывает, как следовало догадаться. Ларс Пирсон. Он без шляпы, рубашка расстегнута, в руке бокал с пенящимся розовым шампанским.
— Я хотел бы увидеть диву, — говорю я нерешительно.
— Сожалею, но мадам Линдхорст в данный момент очень занята. Ей надо утрясти кое-какие детали расписания российских гастролей. А также написать доклад.
— Она пишет доклад? О Дидро?
— Кажется, что-то о плутоватых слугах из пьес и опер. О Фигаро, Керубино и так далее. Она обратилась ко мне — как к знатоку театрального искусства — и попросила сегодня вечером помочь ей с докладом.
— Я думал, мы больше не будем следовать программе. Разве Бу не решил обойтись без докладов?
— Ну, может быть, ее доклад не является докладом. В любом случае она просила вам сказать, что занята. Очень-очень занята. Надеюсь, вы понимаете. Вот ваш багаж.
— Да-да, понимаю, — говорю я и, захватив свой багаж, покидаю просторную загадочную каюту и плетусь в собственную металлическую безоконную клетку на нижней палубе.
День третийОНА восседает на кушетке, заменяющей трон в ее личных покоях, на носу у нее миниатюрные очки, она просматривает какие-то бумаги. ОН заходит, энергично потирая руки, весь дрожа. ОНА обращает на него свой взор.
