Тупо разглядывая толпу, Билл не увидел ни одного знакомого лица, хотя и узнал некоторых знаменитостей. Окружающие тоже узнавали их, хлопали в ладоши и обменивались удовлетворенными взглядами, потягивая вино из бокалов, — вальяжные мужчины в парадных костюмах и ослепительные дамы в вечерних туалетах. Что он делает здесь, на этой никчемной вечеринке? У него нет ничего общего с этими людьми. Он сделает то, что задумал, и уйдет. Но где Мелисса?
В зале развлечений мужчины обступили бильярдные столы, время от времени подзывая официантов и требуя новых порций виски и пива. Какая-то женщина, заливаясь смехом, сидела в углу и разговаривала по телефону.
— Я в Марбополисе, — кричала она. — А ты где?
Внезапно рядом, перекрывая визг женщины, раздался мужской голос, настолько похожий на голос Харви Штумма, что ошибиться было просто невозможно.
— Харв! — закричал Билл. Какой-то парень, сложением напоминавший Штумма, вынырнул в зал, и толпа тотчас поглотила его. Билл поспешил следом. Вокруг, словно пчелы, суетились официанты. Нет, спасибо. Нет, спасибо, не надо. Вишневое желе? Нет, благодарю вас. От тошноты закружилась голова. Едва не потеряв сознание, он прислонился к мраморному пьедесталу и взглянул на цифровой экран. Под изображениями бежали буквы титров. «Молочница», Вермер Дельфтский. «Девушки из Авиньона», Пикассо. Билл закрыл глаза. Ему вдруг смертельно захотелось спать. Какой вызывающий голос у этого Штумма, подумал он. Вызывающий во всей своей умопомрачительной вежливости. Это не человеческий голос, это шум машины. Штумм — робот беспощадной, безжалостной эффективности. Куда делся этот робот? Билл медленно открыл глаза, посмотрел на папоротники, расставленные по углам внутреннего дворика, и сразу же увидел робота в противоположном конце зала.
Вскоре совершенно неожиданно для себя Билл понял, что находится в пустом конференц-зале. Куда делся Штумм? Тяжело дыша и снова прикрыв глаза, Билл принялся мысленно произносить свою речь. Он предоставит Штумму говорить первым. Но тот, конечно, ничего не скажет. «Я работаю в вашем учреждении девять лет, — начнет Билл, — и все девять лет я отдавал всего себя…» Да, это подходящее начало. Штумм, пораженный искренностью Билла, ответит какой-нибудь вежливой, но уклончивой фразой. Но что это? Штумм отвечает, аккуратно двигая губами, выделяющимися на его маленьком белом личике. Что это? Билл ведет себя как мальчишка, который вымазался, играя в футбол, а теперь просит дочиста его отмыть. К горлу подкатила тошнота, Билла потянуло на рвоту — его рвало от прозака, — но нет, он удержит внутри всю свою желчь до тех пор, пока не поговорит со Штуммом. «Я скажу тебе, как я себя веду, — ответит он Штумму. — Ваша контора давно обделалась, и ее до сих пор несет. Несет все здание, несет метро, несет весь истеблишмент». Господи, но Штумм ведь ничего не поймет.
Билл медленно выпрямился и приоткрыл первую попавшуюся дверь. Он увидел примыкавшее к залу помещение, опущенное на пол-этажа. Видимо, это был какой-то узел связи: за расставленными столами сидели неподвижные, как манекены, люди, уставившиеся в экраны компьютерных мониторов. С первого взгляда Билл понял, что Штумма здесь нет, но, словно загипнотизированный, продолжал смотреть на ряды столов с компьютерами. В этот самый момент Билл вдруг услышал тот самый жужжащий шум, который он уже слышал в офисе, правда, на этот раз шум был намного громче. Согнувшись, как от удара, Билл хлопнул себя по ушам и крадучись, пока его не заметили, попятился прочь.
Он снова услышал голос Штумма, на этот раз сквозь одну из дверей под хорами. Каждые несколько секунд дверь приоткрывалась и из нее вылетало маленькое облачко дыма. Билл поднялся по винтовой лестнице и вошел в тренажерный зал и сауну, где тоже было полно пьющих и курящих гостей, облепивших беговые дорожки и тренажеры. На некоторых были купальные костюмы, и они благодушно плескались в овальной ванне, от которой поднимался смешанный с клубами сигаретного дыма пар.
— Харв! — крикнул Билл и закашлялся.
Он медленно пошел вдоль стен, приглядываясь к каждой кучке полупьяных гостей, хотя и не смог ничего рассмотреть за густой пеленой дыма. Под ногами хрустели разбросанные по полу кубики льда. Какой-то человек чиркнул спичкой, и Билл заметил яркую оранжевую вспышку.
— Харв! — снова позвал он.
Ощутив прилив гнева, Билл вдруг подумал о том, что, может быть, в этом доме нет и не было ни Митракиса, ни Штумма.
Оркестр замолк.
— Это Марблуорт, — крикнул какой-то мужчина, указывая на один из вездесущих телевизионных мониторов. В тренажерном зале наступила тишина. Все уставились на мерцающий экран. Стало видно, как, легко двигаясь по мозаичному полу зала приемов, к сцене идет Эдвард Марблуорт, пятидесятилетний высокий, слегка лысеющий мужчина. Оркестр заиграл «Боже, благослови Америку». Даже видя Марблуорта всего лишь на экране телевизора, Билл испытал прилив волнения. Толпа расступалась перед магнатом. Когда он поравнялся с Дереком Эдмундсоном, тот подобострастно выступил вперед, и Марблуорт удостоил его рукопожатием.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, — заговорил Марблуорт, взойдя на подиум. Его голос транслировался по всему дому площадью тридцать тысяч квадратных футов. — Добро пожаловать в Марбополис. Спасибо всем, кто пришел ко мне. Я очень рад вас видеть.
Раздались аплодисменты. Люди, сидевшие в тренажерном зале, тоже захлопали в ладоши. Марблуорт сделал паузу.
— Вы, вероятно, знаете, что у меня не самый легкий в мире характер, — произнес он, усмехнувшись. — Что делать, я люблю выигрывать.
Люди одобрительно засмеялись и снова зааплодировали. Жена Марблуорта, стоявшая рядом с ним, сверкая бриллиантами, украшавшими ее волосы, тоже рассмеялась и поцеловала мужа.
— Сегодня я хочу сделать важное заявление.
Ослепительная фотовспышка. В зале произошло движение. Какую-то женщину сбили с ног, и охранники выпроводили из зала дюжину гостей. После того как собрание утихло, миллиардер продолжил свою речь:
— Я хочу объявить сегодня о создании новой компании. Она будет называться «Картина жизни».
Магнат выдержал новую паузу.
— В качестве первого шага мы приобрели права на копии свидетельств о рождении каждого американца, включая и рукописные свидетельства, выписанные домашними врачами.
Еще одна пауза длительностью несколько секунд, чтобы публика переварила сказанное. Толпа ахнула. Билл ощутил, что вся скопившаяся за вечер желчь начала требовать немедленного выхода. «Мы приобрели права на копии свидетельств о рождении каждого американца, включая и рукописные свидетельства, выписанные домашними врачами». Слова сами собой повторились в смятенном сознании. Какая надменность, какой разврат, какое неуважение к… к чему? Что происходит?
Прижав руку к животу, Билл оглядел лица окружающих, ища на них признаки испытываемого им отвращения, но увидел только восхищение, смешанное со страхом. Все эти мысли и чувства прошли сквозь его пошатнувшийся разум в течение каких-то микросекунд. Невероятно, но этот Марблуорт продолжал говорить как ни в чем не бывало.
— С этого момента, — вещал в монитор миллиардер, — не будет больше никаких задержек с получением государственных копий свидетельств о рождении. С помощью «Картины жизни» можно будет немедленно загрузить в любой компьютер эти копии. Эти данные могут передаваться вместе с другими персональными данными, если этого потребует пользователь… Такова Америка, и я люблю ее за это.
Репортеры, потерявшие после такого заявления остатки выдержки, начали выкрикивать вопросы, но миллиардер улыбнулся и поднял руку.
— В настоящее время я могу добавить к сказанному только одно: мы надеемся, что наша система со временем станет глобальной.
Какой-то мужчина, стоявший рядом с Марблуортом, пожал протянутую ему руку. Потом Марблуорт исчез в плотном кольце своих помощников и телохранителей. Через несколько секунд оркестр заиграл «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
В этот миг Биллу показалось, что Джордж Митракис и Харви Штумм — сущие ничтожества. Они были всего лишь порождением Марблуорта. Именно Марблуорт был суперроботом, супермашиной, которая управляла работой других машин. Как блестяще он распространяет в массу людей свою власть, как блестяще, делая с устрашающей неизбежностью и неотвратимостью один рациональный шаг за другим. Билл и сам совсем недавно следовал в фарватере этих шагов, не думая о них и даже обожая магната. Теперь он ненавидел себя за это так же сильно, как ненавидел Эдварда Марблуорта. Ведь он и сам был соучастником преступлений Марблуорта.
Он снова всмотрелся в лица окружавших его людей. Восхищенные улыбки, страх, всхлипывания восторга, подогретого джином и клубами пара, висевшего над овальной массажной ванной. Здесь все были сообщниками Марблуорта.
