Ему казалось, что сидел он в небольшой очереди, а впоследствии узнал, что многие люди завтраком не пожертвовали, поэтому свой шанс на скорое оформление упустили. Пока Алексий там прохлаждался, услышал рассказ о некоей женщине преклонного возраста, из отдыхающих. Как показалось рассказчице, она была из большой семьи (по всей вероятности, такой, где клювом не щелкают). Эта женщина в столовой санатория ела не так, как все, а словно у нее кто–то хотел отнять пищу: торопилась, низко наклоняла голову, чтобы минимально сократить расстояние от тарелки до рта. Было видно лишь мелькание ложки. Так продолжалось несколько дней, пока старушка не отъелась, и уже тогда, приосанившись, ела не спеша, как все нормальные люди. Видимо, сюда попадали старики из семей с неодинаковым достатком, разной культуры и недостаточного к ним внимания.
А во время обеда от соседки по столу Аллы, приехавшей из города Пушкин, Ленинградской области, Ветер услышал забавную историйку, связанную с белорусскими деньгами — «зайчиками». Когда Алла в присутствии местных жителей достала пачку белорусских «зайчиков», то кто–то из них, увидев стотысячную купюру, в шутку воскликнул:
— О-о, это большие деньги!
Но Алла шутки не поняла и повелась. И вот она пришла в санаторную кассу, чтобы оплатить процедуры, выложила на стол крупнорогатого «зайца» и с довольным видом ради приличия спросила:
— Этого достаточно?
Каково же было ее разочарование и изумление, когда кассир сказала:
— Будет достаточно, если вы выложите еще восемь таких бумажек…
Теперь Алла иронизировала по поводу этого случая, повторяя:
— Я сама себя способна так рассмешить, что даже в цирке не нуждаюсь.
В этот день погода была прекрасная, солнце светило ярко, правда, температура оставалась невысокой — около десяти градусов тепла. После обеда, когда были оформлены документы, Ветер записался на процедуры и пошел прогуляться к реке. От гидроузла направился вниз по течению Мухавца. Успев отойти на небольшое расстояние, услышал всплеск брошенного в воду булыжника. Он приблизился по направлению звука, посмотрел на воду, оглянулся в поисках того, кто бы мог это сделать. В пределах видимости никого не было, и, сколько он ни приглядывался к кустам, никакого движения не обнаружил. Стало ясно — это в реке так мощно плещется рыба. Действительно, продвигаясь дальше, он снова и снова слышал сильные всплески, будто кто–то с разгону бухался в воду, однако пловцов видно не было, только по поверхностной глади расходились круги от них, жителей этих вод, нырнувших вглубь.
Скоро он наткнулся на одинокого рыбака, который сидел со скучающим видом и, обрадовавшись прохожему, пожаловался на отсутствие клева. Далее набрел на небольшой песчаный пляж с двумя покосившимися грибками для тени. Этот уединенный уголок, окруженный кустами и деревьями, понравился Алексию своим неухоженно–живописным видом. Наверное, именно здесь с седьмого по десятое мая купался тот россиянин, который жаловался на погоду, устроившей ему такое, будто он «зря сюда приехал с севера, что ли». Тогда Ветер постарался его успокоить тем, что май в Беларуси обычно самый солнечный месяц и что все еще наладится.
Кстати сказать, в окрестностях санатория под названием «Буг» Алексий сделал одно маленькое открытие — в духе передач на Discovery Channel (канал Дискавери) — кроме Мухавца других рек вблизи не имелось и название санатория наличием реки Буг не обуславливалось. Загадка, почему его так назвали, «Буг», так и осталась не раскрытой.
На той прогулке вдоль речки его поразило многоголосие птиц. Не помнил он, чтобы когда–либо слышал такой замечательный птичий базар. Алексий медленно возвращался в санаторий, прошел мимо придорожного креста, вошел в санаторный лес, и вдруг почувствовал, что у него закружилась голова. Наверное, с непривычки от свежего воздуха, подумалось ему.
По возвращении в номер Алексий заперся и оставил ключ в замочной скважине, чтобы горничная не беспокоила его уборкой номера. И действительно через некоторое время кто–то безуспешно попытался отпереть дверь, а потом раздался стук. Полагая, что это горничная, Ветер подскочил к двери, чтобы дать ей от ворот поворот.
Оказалось, что это пришел обретенный сосед по номеру — к Алексию подселили жильца. Это оказался высокий мужчина шестидесяти четырех лет, солидной наружности, со стройной фигурой. И все же согласно прожитому сроку он был сдобрен излишней порцией серебра в волосах. Познакомились. Петр Яковлевич в недавнем прошлом занимал руководящую должность по линии легкой промышленности в Бресте. Друг на друга оба произвели благоприятное впечатление. Впоследствии Алексий зафиксировал у себя еще одно сравнение — нынешний его сокамерник оказался гораздо более приятным, чем прошлогодний. Несмотря на возраст и кучу болезней Петр Яковлевич был веселым любителем шуток и розыгрышей, легким на подъем. На предложение Алексия совершить традиционный обряд знакомства сакраментальным омовением уст и желудков высокооктановым напитком высокой очистки он откликнулся без фанатизма, но с должным энтузиазмом. Для осуществления сего замысла две соединенные случаем души прогулялись в магазин, который оказался самым близким к корпусу Любви объектом (видать, не зря).
Пока шли, Петр Яковлевич рассказал занятную историю. В прошлом году он отдыхал в санатории «Надзея», который находится примерно в полутора километрах от «Буга». В одном номере с ним поселился отдыхающий из Москвы. Для удобства воспроизведения ситуации назовем его Фридрихом. Возраст московского гостя уже перевалил далеко за семидесятилетний рубеж, однако это не мешало ему быть охочим до женского полу. Следствием этого жизненно важного интереса явилось знакомство Фридриха с молодой, примерно сорока пяти лет, горничной, которая занималась уборкой его номера. И стал он со всей возможной прытью своего преклонного возраста ухаживать за нею, благо количество российских денежных знаков позволяло произвести впечатление щедрого мецената. При этом старый повеса поражался дешевизне, которая царила в белорусских магазинах, поэтому сорил деньгами, не стесняясь и без зазрения совести.
Так как ухаживание ради самого процесса не удовлетворяло его, то Фридрих обратился к неожиданной избраннице с конкретным предложением. Девушка от руки и сердца своего воздыхателя не отказалась, однако для убедительности попросила материального изъявления его чувств — потребовала тех самых российских денежных знаков, которые в избытке водились в его карманах, словно в качестве обмена верительными грамотами. Заряженный на победу, Фридрих–завоеватель к встречному условию отнесся с пониманием — как к необходимой боевой потере при взятии чужой крепости. В чем, кстати, он ошибся, так как сия потеря оказалась невосполнимой, а главное, была усугублена ощущением ее напрасности.
Итак, наступило, как говорят военные, время «Ч», когда эта соблазнительная фортеция должна была пасть к ногам завоевателя с выбрасыванием белого белья как флага капитуляции. Для обеспечения торжественности момента и почетных условий сдачи неприступной цитадели неискушенный сердцеед накрыл стол переговоров, который должен был стать преамбулой любовных утех. За помощью он обратился к многоопытному в подобных делах маркитанту Петру Яковлевичу, чтобы тот закупил необходимые для успешного ведения военных действий и для сервировки стола продукты. А тот, хоть и был уверен, что все это дело как–то подозрительно пахнет, тем не менее, взялся оказать посильную помощь находящемуся на грани ума и помешательства кавалеру.
И таки правым оказался искушенный жизнью Петр Яковлевич. В самый последний момент, когда уже казалось, что вожделенные крепостные ворота готовы вот–вот распахнуться вовсю ширь своего проема и наш рыцарь, в торопливой спешке сбрасывая на ходу доспехи, проникнет в женскую твердыню с чаяниями, желаниями и победным гласом, случился непредвиденный форс–мажор. Вдруг по какому–то «невероятному стечению обстоятельств», внезапно и — ах! — так некстати из командировки вернулся муж горничной. Обескураженный Фридрих–завоеватель из состояния приподнятости резко спикировал в настроение глубокого уныния. Ко всему прочему ситуация была усугублена невозвратом со стороны горничной полученного за безоговорочную сдачу своей крепости подарка, и это легло горьким (а кому и подслащенным) осадком (а кому и радости) на его душу. Фридрих, больше не завоеватель, в расстроенных чувствах обратился к горничной с вопросом:
— А когда же я получу обещанное?
Ответ хитрой горничной–фортеции оказался прост до банальности:
— А вы приезжайте к нам еще, и в следующий раз обязательно получите все, что пожелаете.
При этом московский Фридрих пытался апеллировать к уже произведенному вспомоществованию в фонд неприступной крепости, сопротивляемость которой после финансового вливания резко возросла. На что ему в благожелательной форме и весьма многообещающе было предложено:
