Виктор Пожидаев - Чистые струи

— Ну, сейчас что-нибудь учудит Васька! — Марина высвободила руку и занялась устройством прически. Из сенец послышались глухие удары кулака. Левая половина ожила: разом проснулись все выходящие на улицу окна.

— Ну, Васька! Ты у меня сейчас получишь! — послышался звонкий голос. — Сразу и целоваться! Вот скажу Марине…

Николай поднимался по ступеням медленно. Он уже ощущал легкую неловкость вторжения. Дверь в квартиру оставалась открытой. Там смеялись женщины, что-то громко говорил брат, а он не решался переступить порог.

— Да где же он?! — нетерпеливо спросила веселая Валентина. — Николай! Что же вы не проходите? Ох уж эти плотники!

Она была молода и, что приятно удивило Николая, — одета так, будто ждала их: не в какой-нибудь там легкий воскресный халатик без пояска, а в длинное, почти до пола, шуршащее платье. Белые туфли на высоких каблуках приподнимали ее, делали похожей на красивую заморскую птицу.

— Да вы меня просто боитесь! — сказала она шепотом.

Это было не только забавно, но и тревожно-волнующе, как бывало когда-то, в годы студенчества — время неожиданных и радостных знакомств, случайных вечеринок, тайных взглядов и сладкого ожидания чего-то необъяснимого.

На такой вечеринке Николай и познакомился со своей будущей женой Верой — в меру общительной, серьезной девушкой, решившей посвятить свою жизнь экономике предприятий легкой промышленности. Николая устраивало в ней все, ее будущая профессия — тоже, потому что всеми нитями была связана с городом, из которого он не уехал бы ни под каким предлогом. Но родители ее, познакомившись с будущим зятем, неожиданно настроились против него.

Свадьба была студенческой. Поздравления от Вериных родителей они не дождались. Когда разошлись друзья и Николай обнял Веру, та сказала сухо:

— Учти! У твоей матери я тоже побываю только один раз.

Время шло. Оно похоронило жестокие слова молодой жены. Но однажды Николай получил от матери письмо. Она собиралась к ним в гости и спрашивала, что привезти внучонку.

— Нет! — отрезала Вера. — Ответь ей, что нечего у нас делать.

Это было похоже на дурной сон. Несколько дней он ходил сам не свой. И он решился. Сел писать матери — приглашать не в гости, а насовсем.

— Не трудись! — остудила его Вера. — Я уже написала.

Внешне у них все оставалось по-прежнему. Но испарилась радость совместного существования. Иногда он всерьез думал о разводе, но на этот шаг не хватало характера, а может — и уверенности в своей правоте. К тому же засасывала работа — сначала на стройке, потом в тресте. И мысли о разводе отодвигались, а после похорон матери вовсе как-то испарились. Ему было теперь все равно.

Иногда его бесило, что сын липнет к Вере, а с ним становится скованным, будто испуганным. Старался не замечать этого, но не очень-то получалось.

Вера стала хорошим экономистом. Легко поднималась по служебной лестнице. А он узнавал о ее повышениях как-то случайно, не от нее самой. Это угнетало. Ему стало казаться, что она вообще ведет неизвестную ему жизнь. Иногда снилось, что у нее есть еще один ребенок, не от него. И этот ребенок живет сейчас у того, кто имеет к нему прямое отцовское отношение.

— Что вы загрустили? — спросила Валентина. — Главное — это перешагнуть порог.

Они сидели с братом в креслах, отделенные журнальным столиком, и при мягком свете низкого торшера смотрели на впечатлительного князя Мышкина. Из кухни доносился веселый разговор вперемешку со смехом. Внимание Николая дробилось. Кино он воспринимал слабее, чем все остальное: бесшумные появления Марины, приносящей что-то то в глубокой, то в мелкой фарфоровой посуде, вкрадчивое мурлыканье трущегося об ногу котенка, груду пластинок в ярких конвертах на голубом паласе, огромный аквариум с зеленоватой подсветкой.

— Васюша в своем амплуа! — сказала Марина, поднося к столику два мягких стула. Николай взглянул на брата. Тот безмятежно спал, уткнувшись подбородком в грудь.

— Вот так мы и поженились,. — Марина переставляла тарелки и улыбалась, видимо вспоминая что-то забавное и приятное. — Прихожу как-то в кино — садится рядом вот этот молодой человек. И — на тебе! Головку мне на плечо… Посапывает… Ну, не будить же!

— Сейчас я его разбужу! — Валентина стояла позади Николая, облокотившись на кресло. Она выключила телевизор и присела возле радиолы. — Заодно помучаю и ваше одинокое сердце.

— Этому сердцу и так прошлой ночью досталось. Так и утухли в обнимку! Ты знаешь, сколько они выкурили?! Ужас!

Пластинка вращалась мягко, без шороха, и возникла еле слышная мелодия. Она подкрадывалась, росла, наполняя просторное и уютное жилое помещение. Потом, через паузу, будто ударился о стену хрупкий стеклянный шар. Крупные и мелкие осколки разлетелись, стали дробиться, осыпаясь на пол и издавая отчаянно веселые, бесшабашные звуки.

— Во! — встрепенулся Василий. — Душа вразнос. Валик?!

— Мужчины, вина! — взмахнула легкой рукой Валентина. Николай замешкался, не в силах оторваться от ее счастливо разгоревшегося смуглого лица, а Василий уже держал длинную прозрачную бутылку и осуждающе смотрел на хозяйку.

— Я ведь все равно Марину не брошу! — ухмыльнулся он.

— Ладно, посмотрим… — Валентина озорно и зазывно взглянула на Николая.

— Ну, Валентина! Пришиваешь человека к креслу, — шутливо рассердилась Марина. — Брось свои цыганские выходки!

— А что я могу поделать, если он мне нравится и если я действительно цыганка?

— Что делать, что делать! — комично заерзал Василий. — Смотри на меня! Как же я теперь буду, Валик?

— Не знаю…

Николай смотрел на хозяйку и против своей воли перемещался в давно прошедшее время.

— …Правда, Николай?

Он очнулся и посмотрел на Валентину.

— Здравствуйте! Где же это вы были?

— Простите, задумался.

— Тоже за жизнь?

— Да! За самое ее начало.

— С удовольствием бы послушала! Нет, честное слово… Да не толкай ты меня, Марина!

Николай встал и направился к радиоле. Валентина оказалась рядом, придержала его руку.

— Нет, нет! Это не то, что способно растопить лед, в который… Пожалуй, вот это! В который заковано мужественное и одинокое…

— Я вам ничего такого не говорил, — Николай старался не глядеть ей в глаза.

Она тут же опустила иголку.

— Ни на что уже не надеясь, приглашаю вас и… только вас на этот белый танец.

Василий и Марина уже танцевали, отдалившись к телевизору, и о чем-то тихонько говорили.

Валентина была легка в движениях и, то отстраняясь от него, на секунду выпрямив обнаженные и лежащие у него на плечах руки, то будто сдаваясь и безвольно приникая к его груди, будила в нем какое-то почти неведомое до этого наслаждение. Ему очень хотелось, чтобы она перестала играть, посмотрела в глаза прямо и ясно, и немного боялся этого, потому что рядом танцевали брат с женой, от которых ничто не укроется. Дурацкое положение, думал он, ощущая под вспотевшей ладонью гибкий стан. На частых городских сборищах его солидных уже друзей тоже много танцевали и веселились, флиртовали с женщинами и шутливо ревновали. Но это было устоявшимся и привычным и не волновало.

— Валя-Валентина, — сказал он тихо, стараясь придать голосу тот шутливый оттенок, который при необходимости помог бы ей продолжить начатую игру. — Я смешон, правда?

— Очень, — ответила она тотчас.

— Даже очень?!

— Еще бы! Вбили себе в голову, что я хочу окрутить вас…

— Да вы что! — он остановился и изумленно посмотрел на нее. Ответный взгляд ее был прям и ясен.

— Разве не так? Да танцуйте же, танцуйте! Не устраивайте сцен… Пусть я не нравлюсь вам, но я ведь хозяйка! Вы обязаны хоть для виду поухаживать за мной…

— Только для виду?

— Вы способны на большее?!

Она заводила его, и было не понять — для продолжения начатой ею игры или с цепким умыслом, на который способны женщины, которым решительно нечего терять, кроме опостылевшего одиночества. Но она была молода, красива и энергична, поэтому он не мог заподозрить ее в коварном умысле.

— Я не думаю, что в таких делах нужны особые способности.

— В каких делах? — она смотрела удивленно и настороженно.

— Я что-то сказал не так?

Музыка смолкла, и Валентина отошла от него. Василий выключил радиолу. Стало совсем тихо.

— Николай! — окликнула Валентина повеселевшим голосом. Он подошел и сел рядом. — Вы надолго… к нам?

— Нет, — ответил он и почему-то смущенно посмотрел на Марину. — Завтра уезжаю.

— Хотите — погадаю на дорогу?

— Вы серьезно?

— Вполне! Дайте руку… Ну, не бойтесь! Я не роковая женщина, хотя и цыганка… Какая рука! Интересно, скольких несчастных женщин она обнимала?

Он чуть было не отдернул руку.

— Вот… Ну хорошо, хорошо, пусть это будет нашей тайной! Все равно вы не любили их.