Я считаю такое открытое выражение мнения в важнейшем международном вопросе своим нравственным долгом, так же как открытые выступления в защиту свободы убеждений, национального равноправия, прав политзаключенных и узников тюремных психиатрических больниц. Я призываю к немедленной политической амнистии и к демократическому решению проблемы свободы выезда. С последним вопросом я обратился также с открытым письмом к Конгрессу США.
Моя позиция встречает понимание и одобрение самых широких кругов почти во всем мире. Лишь в нашей стране была, к сожалению, развязана кампания «осуждения», которая своими чертами дезинформации и мелочных придирок никак не способствовала росту престижа страны. Эта кампания действительно вредила разрядке. По моему мнению, эта кампания — попросту позор».
И это все — в дремучем 1973 году! Бред какой-то! Невозможно поверить, что это написал родной отец нашей советской водородной бомбы! « Что-то у него с головой, это жиды его попутали, подослали к нему Елену Боннэр», — это я вам цитирую одного офицера КГБ СССР. В общем, до публикации этого текста страна наша дозрела только в 1991 году. Неудивительно, что Сахарова попытались нейтрализовать.
И вот настал июнь 1986-го. Некто Дюрр, немецкий — это, Ашк, тебе привет — профессор, написал письмо Горбачеву. И отдал его в советское посольство в Бонне.
Текст достоин цитирования. Да и профессор, конечно, был не случайный, не простой. Автор коротко перечислил свои регалии:
«Я поддерживаю контакты и с Комитетом советских ученых в защиту мира, против ядерной угрозы при АН СССР, который объединяет 25 выдающихся и активных ученых под руководством Евгения Велихова, вице-президента АН СССР».
После пару комплиментов Горби: «Разумное и целенаправленное поведение завоевало для Вас немало симпатий в Западной Европе».
Замечательно и то почтение, с которым профессор взирает на нашего генсека — августейшую особу: «Простите мне смелость моего обращения. Меня побудила к нему Ваша новая решимость улучшить шансы на мир в нашем мире». Не хватает только обращения «Ваше Величество».
И по существу:
«Я не знаю непосредственных причин его (Сахарова) принудительного пребывания в Горьком, но должен усиленно подчеркнуть, что многие граждане ФРГ и особенно те, кто искренне поддерживает разрядку между военными блоками, весьма обеспокоены неразрешенным „делом Сахарова“.
Не прошло и месяца, — вы будете смеяться! —ив июле наши посольские передали профессору ответ! Правда, устный, но очень мощный. Они сказали о «положительной реакции на это письмо со стороны М.С. Горбачева» и даже о «возможном положительном решении».
И вот в декабре 1986-го Сахаров вернулся в Москву…
А как тогда ждали возвращения Солженицына! Какой мощный потенциал восторга в этом был скрыт! Вот, соберутся в Москве титаны мысли, отцы русской демократии, и такое настанет счастье, что весь оставшийся мир нам позавидует. Но Солженицын все не ехал. Нет, он не говорил: «Отстаньте, зачем я вам? Все равно вы будете врать, воровать, лениться, пьянствовать, предавать, преклоняться перед Западом, сниматься на видео в саунах, сходить с ума из-за денег, двигать Мавроди в президенты…» Такого он не говорил. Исаич долго к нам не ехал под благовидным предлогом — вот, книжки начатые надо дописать; щадил нас. Но потом он, конечно, не выдержал и, как всякий порядочный человек, приехал. Ну и что, сильно ли он нужен русским?
Такое впечатление, что Солженицын знал тогда это все наперед, как он знал, например, что коммунизм рухнет. А что ж сегодня он знает про нас и про страну такое, что мы поймем с новым опозданием?
Комментарий
Сахаров. Смешной нелепый старик. А, впрочем, он был в то время совсем не старый — 64 года. Выглядел плохо. Больной весь. Голодовки, нервотрепка и т.д. Силком кишку с питательным бульоном впихивали. В целях укрепления демократии.
Оказался совсем не оратор. Заикался, говорил банальности. Метал бисер перед… сами знаете кем. Его социальные теории были абсолютной калькой с заезженных к тому времени западных теорий конвергенции. Эти теории родились в 60-е годы, когда Запад обосрался от успехов Совка в космосе и разгула т.н. «национально-освободительных движений».
Гэлбрейт, Ростоу и пр. гаврики родили эту теорию как реакцию левой профессуры на укрепление коммунистического блока. Главный тезис этой теории был капитулянтским — Совок вечен, значит, надо с ним как-то уживаться. Отсюда, потом появился «социализм с человеческим лицом» и паскудная «рой-медведевщина».
К моменту появления Сахарова как активной политической фигуры, т.е. в 70-х, эти идеи уже подванивали, а в 80-е, под ударами неоконсерваторов, они уже были прочно похоронены и даже не смердили.
В этом отношении Сахаров был неисправимый шестидесятник. Как, впрочем, и Горбачев.
Кстати, о Горбачеве в связи с Сахаровым есть один пикантный эпизодик.
Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 29 августа 1985 года
«…Че бри ко в. …По мнению специалистов, если Сахарову дать лабораторию, то он может продолжить работу в области военных исследований. Поведение Сахарова складывается под влиянием Боннэр.
Горбачев. Вот что такое сионизм!..»
Ветеран Великой Отечественной войны, лейтенант медицинской службы, имеющая ранение, Елена Георгиевна Боннэр — агент мирового сионизма! А что, мысль достойная автора перестройки и нового мышления. Ну да бог с ним. Мы сейчас не об этом.
Сейчас мы о Сахарове. Да, взгляды, даже по тем временам банальные, затрапезные какие-то. Мы уже к тому времени читали книжки и похлеще. Тот же Солженицын, например.
Но ведь чем-то меня Сахаров тронул. Какую-то струнку в моей цинической душе задел. Чем же?
Попробую ответить. С высоты сегодняшнего дня это сделать проще. Во-первых, потому, что сам стал умнее. Во-вторых, потому, что прочитал его «Воспоминания» и многие вещи, которые тогда только чувствовал на уровне интуиции, сейчас начал понимать.
Прикосновение первое
Во-первых, какая-то невероятных масштабов скромность. Причем скромность не только чисто бытовая, но и скромность на уровне эмоций. Он как бы стеснялся своих чувств. Боялся показать людям свои переживания. Считал, что публике это не должно быть интересно. Вот как, например, он описывает свою первую любовь.
«…Для контроля своих определений я отдал какое-то количество сомнительных образцов в химическую лабораторию. Некоторые из этих анализов поручили Клаве. То ли по неосторожности, то ли из-за неисправности вытяжного шкафа она отравилась сероводородом. Этот инцидент послужил одним из толчков к нашему сближению зимой 42/43 года.
(Д. Сахаров. Воспоминания. Глава 4. «На заводе в годы войны».)
Это все. Каково? Так описано событие, которое определило его семейную жизнь на многие годы. Эта женщина подарила ему троих детей, которых он сильно любил.
Вы думаете, что его, двадцатилетнего юношу, не обуревали страсти? Ошибаетесь. Наверняка обуревали. Просто он думал, что неприлично показывать людям свои переживания. Некрасиво это. Людям неинтересно, а ты лезешь со своими эмоциями. Люди будут просто из вежливости читать.
Или вот как он описывает там же свое поступление в аспирантуру.
«…В конце декабря 1944 года мне пришел вызов в Москву в ФИ АН, к известному физику-теоретику Игорю Евгеньевичу Тамму, для экзаменов в аспирантуру. Вызов был послан после того, как мой папа обратился к Игорю Евгеньевичу с соответствующей просьбой (тогда же я послал свои работы). И.Е. знал папу еще с 30-х годов и относился к нему с большим уважением и доверием…»
Вот как бы обычный человек описал это событие. Он бы написал правду. Мол, я послал Тамму свои работы. Тамм прочитал, обалдел и срочно вызвал меня в аспирантуру, несмотря на то что шла война и я нужен был на оборонном заводе с изобретенными мною приборами контроля качества снарядов.
Но человек такой патологической скромности, как Сахаров, этого написать не мог. Физически. Не мог — и все. Он, наверное, подумал — как это я напишу, что Тамму понравились мои работы? Еще решат, что я хвастаюсь, какой я талантливый и умный. Нет, лучше я напишу, что я поступил в аспирантуру по протекции. Читатель меня поругает, скажет, и Сахаров такой же, как все, но зато никто не скажет, что я хвастун и страдаю манией величия. Наговорить на себя — это правильно, сказать как есть, то есть назваться великим ученым — нескромно, нельзя. Нельзя до чесотки, до судороги. Вот нельзя, и все.
Третий эпизод. Как Сахарова включили в группу, которая занималась оборонной тематикой.
«…Что касается моей кандидатуры, то до меня дошел рассказ, что якобы директор ФИАНа академик СИ. Вавилов сказал:
— У Сахарова очень плохо с жильем. Надо его включить в группу, тогда мы сможем ему помочь…»
Ну вот нормальный человек будет это рассказывать? Что его по блату включили в привилегированную группу для того, чтобы помочь решить жилищный вопрос? Нормальный — нет. А Сахаров — да.
