Только через минуту она подняла руку, чтобы мы обе могли посмотреть на картинку.
— Сзади на ней написано: «Тибурон, Ю. К.», — сказала я.
Августа перевернула картинку.
— Наверное, Дебора это и написала. — Что-то, похожее на улыбку, пробежало по лицу Августы. — Это так на нее похоже. У нее был альбом фотографий, и на обороте каждой из фотографий она надписывала место, где это снималось, даже если это был ее собственный дом.
Она отдала мне картинку. Я провела пальцем по слову «Тибурон».
— Кто бы мог подумать, — сказала Августа.
Мы вновь уселись на качели и стали раскачиваться, легонько отталкиваясь от пола ногами. Августа смотрела прямо перед собой. Лямка от платья упала с ее плеча, но она этого даже не заметила.
Июна всегда говорила, что большинство людей откусывают больше, чем могут прожевать, но Августа прожевывала больше, чем откусывала. Июна любила дразнить Августу тем, как та обдумывает разные вещи, как она может с тобой разговаривать, но уже в следующую секунду погрузиться в свой собственный мир, где переваривает то, от чего простой человек мог бы задохнуться. Мне хотелось сказать: Научите меня этому. Научите, как во всем этом разобраться.
Над деревьями пророкотал гром. Я подумала о чаепитиях моей мамы, о крошечных бутербродиках для кукольных ртов, и это повергло меня в печаль. Может быть, оттого, что мне так хотелось самой все это увидеть. А может, оттого, что все бутерброды наверняка были с ореховой пастой, любимым лакомством мамы, а я была к нему совершенно равнодушна. Еще я подумала о стихотворении, которое Августа заставила ее выучить, — помнила ли его мама и после замужества? Лежала ли она в постели, слушая храп Т. Рэя, повторяя стихотворение про себя и мечтая убежать куда-нибудь с Робертом Фростом?
Я покосилась в сторону Августы. Мои мысли вернулись к тому моменту в спальне, когда я признавалась ей во всех смертных грехах. Выслушав это, она сказала: Я тебя люблю. Так же, как любила твою маму.
— Хорошо, — сказала Августа, словно бы мы и не прерывали беседу. — Картинка объясняет, как ты оказалась в Тибуроне, но как ты нашла меня?
— Это было просто, — сказала я. — Мы бы сюда так и не попали, если бы я не заметила ваш мед «Черная Мадонна» и на нем не было точно такой же картинки, как у моей мамы. Черной Мадонны Богемских Брежничар.
— Ты произносишь это просто отлично, — сказала мне Августа.
— Я тренировалась.
— И где ты увидела этот мед?
— Я зашла в универсальный магазин Фрогмора Стю на окраине города. Я спросила того человека в галстуке-бабочке, откуда у него этот мед. И он сказал, где вы живете.
— Это, должно быть, был мистер Грэди. — Она покачала головой. — Клянусь, мне кажется, что тебе было просто предначертано сюда попасть.
Мне было предначертано, в этом у меня нет сомнений. Только хотелось бы знать, куда мне предначертано попасть дальше? Я взглянула на наши ноги, на то, как мы обе держали руки на коленях ладонями вверх, словно бы ожидая, что в них должно что-то упасть.
— Раз так, почему бы нам не продолжить разговор о твоей маме? — сказала она.
Я кивнула. Каждая косточка в моем теле стонала от желания поговорить о ней.
— Как только ты захочешь остановиться и сделать перерыв, сразу же мне говори.
— Хорошо, — сказала я. Трудно было вообразить, что сейчас будет. Что-то, требующее перерывов. Перерывов на что? Чтобы я могла потанцевать от радости? Чтобы Августа могла привести меня в чувство, когда я грохнусь в обморок? Или смысл перерывов был в том, что во время них я смогу переварить плохие новости?
Вдалеке залаяла собака. Августа подождала, пока лай прекратится, затем сказала:
— Я начала работать у матери Деборы в 1931 году. Деборе было тогда четыре года. Милейший ребенок, но с заморочками. Я хочу сказать — действительно с проблемами. Например, она ходила во сне. Как-то ночью она вышла на улицу и залезла на лестницу, которую кровельщики оставили прислоненной к дому. От этих ночных хождений ее мама просто сходила с ума. — Августа засмеялась.
— И у твоей мамы была воображаемая подружка. У тебя когда-нибудь была такая? — Я помотала головой. — Она звала ее Тики Ти. Она разговаривала с ней, словно бы та действительно была рядом, а если я забывала приготовить за столом место для Тики Ти, Дебора закатывала истерику. Иногда я накрывала на стол для Тики Ти, а Дебора говорила: «Что ты делаешь? Тики Ти здесь нет. Она пошла в кино». Твоя мама обожала фильмы с Ширли Темпл.
— Тика Ти, — сказала я, желая попробовать это имя на вкус.
— Эта Тика Ти была что-то, — сказала Августа. — С чем бы у Деборы ни были трудности. Тика Ти делала это просто безупречно. Тика Ти делала все свои уроки, получала золотые звездочки в воскресной школе, заправляла постель, мыла свою тарелку. Люди советовали твоей бабушке — ее звали Сара, — чтобы она показала Дебору в Ричмонде доктору, специализирующемуся на детях с отклонениями. Но я ей сказала: «Не беспокойтесь об этом. Просто она делает все по-своему. Со временем она перерастет Тику Ти». Так и произошло.
Как же случилось, что у меня не было воображаемых друзей? Я видела в этом смысл — скрытая часть тебя выходит наружу и показывает, кем бы ты стала, приложив немного усилий.
— Кажется, мы с мамой были совсем непохожи, — сказала я.
— О нет, вы похожи. У нее была одна черта, которая есть и у тебя. Иногда она делала что-нибудь, что другим девочкам и не снилось.
— Например? Августа улыбнулась.
— Однажды она убежала из дому. Я даже не помню, что ее так расстроило. Мы искали ее полночи и наконец нашли в сточной канаве крепко спящей.
Опять залаяла собака, и Августа замолчала. Мы слушали, словно это была какая-то серенада, и я, сидя с закрытыми глазами, пыталась представить мою маму в канаве.
Через какое-то время я спросила:
— Как долго вы работали у… моей бабушки?
— Весьма долго. Больше девяти лет. Пока не нашла ту работу учительницей, о которой я тебе рассказывала. Но мы поддерживали связь и после того.
— Готова поспорить, что они были не в восторге, когда вы переехали сюда, в Южную Каролину.
— Бедная Дебора плакала и плакала. Ей уже было девятнадцать, но она плакала, словно ей было шесть.
Качели остановились, и никому из нас не пришло в голову раскачать их снова.
— А как моя мама оказалась здесь?
— Я жила тут уже два года, — сказала Августа. — Занималась медом, а Июна преподавала в школе, когда Дебора мне позвонила. Она рыдала, говорила, что ее мама умерла. «У меня не осталось никого, кроме тебя», — повторяла она.
— А что случилось с ее отцом? Где был он?
— Ну, мистер Фонтанель умер, когда она была совсем маленькой. Я никогда его не видела.
— Значит, она переехала сюда, чтобы быть с вами?
— У Деборы была подруга по колледжу, которая незадолго до этого переселилась в Силван. Именно она убедила Дебору, что Силван — подходящее для нее место. Она рассказала ей, что там есть работа и много мужчин, вернувшихся с войны. Так что Дебора переехала. Но я думаю, что это во многом было из-за меня. Думаю, она хотела, чтобы я была неподалеку.
Кое-что начинало проясняться.
— Моя мама приехала в Силван, — сказала я, — встретила Т. Рэя и вышла замуж.
— Именно так, — сказала Августа.
Когда мы только вышли на веранду, небо сверкало мириадами звезд, а Млечный Путь светился, как настоящая дорога, по которой можно пройти и в конце ее встретить свою маму, стоящую уперев руки в боки. Но теперь влажный туман вкатился во двор и навис над верандой. И минуту спустя из тумана полился дождь.
Я сказала:
— Чего я, наверное, никогда не пойму, это почему она за него вышла.
— Не думаю, что твой отец всегда был таким, как сейчас. Дебора рассказывала мне о нем. Ей нравилось, что он был награжден во время войны. Он казался ей таким храбрым. Она говорила, что он обращался с ней, как с принцессой.
Я едва не рассмеялась ей в лицо.
— Это был какой-то другой Терренс Рэй, могу вам сразу сказать.
— Понимаешь, Лили, иногда люди очень сильно меняются с течением времени. Я не сомневаюсь в том, что вначале он любил твою маму. На самом деле, я думаю, что он ее просто боготворил. И твоей маме это очень нравилось. Как и многие молодые женщины, она порхала на крыльях любви. Но через шесть месяцев или около того любовь начала проходить. В одном из своих писем она писала про грязь под ногтями Терренса Рэя. Я это помню. В следующем письме она сообщила, что не знает, хочет ли она жить на ферме, или что-то в этом роде. Словом, когда он сделал ей предложение, она отказалась.
— Но ведь она вышла за него, — сказала я, совершенно запутавшись.
— Позже она передумала и согласилась.
— Почему? — спросила я. — Если любовь прошла, почему она за него вышла?
