Подъезжая, и впрямь, толпу увидели. Хозяева фермы со страху все огни погасили в доме. А ночь выдалась темная, глухая.
Сотрудники милиции не решились подъезжать вплотную, опасались, что по ним в упор начнут стрелять. И скомандовали на расстоянии:
— Ложись!
Каково же было удивление милиции, когда люди стали плясать, они с песнями пошли к «оперативке», хохотали, кувыркались в сугробах, кто-то сыпанул в машину пригоршню овса.
Когда водитель включил фары, все увидели толпу ряженых Они пришли поздравить фермеров с наступающим Рождеством. А их не пустили, испугались, приняли за бандитов. Когда все выяснилось, и хозяева увидели, кто к ним пожаловал, открыли ворота нараспашку, вместе с ряжеными веселились, извинялись перед работниками милиции за недоразумение.
А вскоре фермерскую дочь сосватали. Но не захотели молодые в поселке жить. Построили дом рядом с отцовским. Теперь в нем двое детей растут. Зять трудяга оказался. Сам на тракторе и на комбайне управляется, в его руках техника работает безотказно, без простоев.
Двое сыновей Тарасенко тоже невесток в дом привели. Эти со стадом управляются. Их день от зари до зари. Не знали они отдыха. Зато и жили безбедно. Только в прошлом году три новехонькие машины купили. Никто уезжать отсюда не собирается. Куда там! Хозяин фермы уже своего брата с Украины зовет. Пусть и он приживется на новом месте. Все ж шестеро детей у человека! Хватит ему купаться в бедах и нищете. Здесь, коль руки у мужика на месте, не пропадет. Таких бы переселенцев побольше.
Глядя на Тарасенко, взяла кусок земли семья казахских переселенцев. А летом засыпала торговые прилавки помидорами, огурцами, перцем, луком, зеленью. Даже в Смоленск возили продавать свое. И деньги получили неплохие.
Конечно, всю весну и лето пропадали на полях от стара до мала. Никто домой не спешил. Даже маленькая девчонка знала, надо прополоть и полить свою грядку, иначе взрослые будут недовольны.
Терехины знали, что большая половина поселковых живет со своих участков. Какой бы ни был доход семьи, огороды всегда были подспорьем. И люди до осени ковырялись на участках, на дачах, возле домов, уезжали в деревни помочь родителям на огородах.
Но были в поселке и другие люди. Они нигде не работали, у них не было огородов. Зато каждый день пили, дрались и ругались, от них не стало житья никому. Жили они в ветхих домах, в бараках, куда войти было страшно.
Тараканы, мыши, клопы роились здесь полчищами. Обитатели этих трущоб привыкли к ним, называли своими спутниками, постояльцами и даже не думали от них избавляться. О ремонте, уборке жилья здесь никто не помышлял и не вспоминал. В этих жалких хибарах было грязнее, чем на улице. Тут смеялись лишь, когда появлялась выпивка, и плакали, когда ее не было.
Мужчины и женщины, все на одно лицо. С тою лишь разницей, что кто-то еще держался на ногах, чтоб сходить в магазин за водкой, другие передвигались ползком, либо валялись по углам тихо, почти не шевелясь, этим уже все было безразлично и оживали лишь, когда кто-то, сжалившись, подавал глоток хмельного. Другое давно их не тревожило. Все человеческие инстинкты давно подавлены и пропиты.
Для чего живут? Этим вопросом никто не мучился.
— Живем, а что делать, если смерть набухавшись, уползла от нас, завещала мучиться дальше. А разве нам легко вот так страдать? На кружку пива ни у кого не выклянчишь? Глотка вина не дают! Как можно жить серед такого люду? — сетовали обитатели хижин, когда здесь с проверкой появлялась милиция. Ее сотрудников здесь не любили. Случалось, забирали они алкашей и везли в вытрезвитель, чтоб привести людей в чувство, встряхнуть их, заставить жить и работать по-человечьи. Но как? Истощенные, отвыкшие от работы мужики, не могли удержать в руках ни метлу, ни лопату. Женщины давно забыли, как моются полы, вытирается пыль. Они удивленно озирались по сторонам, спрашивая друг друга:
— Зачем? Кому это нужно?
Лишь к концу недели, встав на ноги, вспомнив что-то, начинали шевелиться. А выйдя из милиции, делали набеги на огороды, на дачные участки, на бельевые веревки и волокли в трущобы все, что плохо лежало, осталось без присмотра на просушку, проветривание. Жильцы хижин не зевали и не упускали ничего. И тогда в комнатухах появлялись кучи продуктов: картошка и лук, чеснок и яблоки, вяленая рыба и многое другое.
Иногда поселковые ловили грабителей. Наваливались всем домом, вкидывали так, что небо казалось не шире бутылочного горла. У них отнимали все и гнали подальше от своих домов и квартир.
Нередко пьянчуг сдавали в милицию, уже в синяках и шишках. Ведь они приноровились грабить кладовые в подвалах многоэтажек, вынося оттуда все подчистую. Разъяренные жильцы ловили одного или двоих, остальные успевали убежать, унося припасы.
Яшка вместе с оперативниками часто посещали алкашники. И каждый раз говорили одно и тоже:
— Отселить бы их куда-нибудь подальше от поселка. Ну, зачем они здесь живут? Мало того, что пьют и воруют, еще и плодятся отморозки!
— А что ты им запретишь? Чем ничтожней — тем плодовитее! Вон слон, как скудно размножается! Зато кролы, мыши только успевай, за год столько произведут, не посчитаешь! — говорил Анискин.
— Конечно! Полгода назад забрали у алкашей пятерых детей, лишили родительских прав. А пришли вчера с проверкой, там уже восемь новых младенцев! Когда успели нарожать! — возмущался Яков, заполняя документы на детей, не знавших отцов и матерей.
Их снова предстояло увезти в приют.
— Вот ведь умирают. Но почему их не убавляется? Откуда они появляются там? — не понимал Яшка.
— Люди не грибы, не растут после дождя. И не приходят к алкашам с жиру! Где-то беда загнала, другой, трудности не выдержал, случается, мы проглядели. Чего сетуешь? Человек алкашом не рождается, таким его делают обстоятельства и окружающие. Потому, кого винить, самих себя! Откуда появляются новые забулдыги как не из поселка? Ведь пришлых нет. Все свои, доморощенные! Ни они от нас, ни мы от них никуда не денемся,— хмурился Илья Иванович.
— Устаем от них,— отозвался Яшка.
— Знаешь, устраивая ребятню, ты делаешь доброе дело. Когда из бухарника удается вырвать хоть одного мужика, это уже подвиг. Я сам знаю, как это трудно,— глянул на сына и рассказал:
— Тогда ты еще не понимал, почему я поздно возвращался с работы, ты обижался, ждал меня, а я вместе со всеми ребятами ездил к тем пьяницам в бараки и устраивал судьбу многих. Вот так и тогда пришли. Впервые взяли с собой женщину-психолога. Я, честно говоря, не верил в успех ее визита. Посмеивался, мол, она в этом зверинце минуты не пробудет. И была причина для сомнений. Не верили мы психологам. Ведь вот сами сколько мучились, а результат нулевой! Так где мы, и где баба? Ну, приехали, алкаши, как всегда, кто заблеван, кто обоссан, один прямо на коленках уснул, уткнувшись мордой в рвоту, другой с голой задницей застрял у двери, наружу выбраться не успел. Ни одного мало-мальски трезвого. Все на бровях и еле теплые. Глянул я на нашу психолога с сочувствием, ну, с кем она говорить станет, кто услышит ее? Хотел предложить женщине, не теряя времени, вернуться в машину. А она подошла к мужику, какой на полу лицом к стене лежал, повернула, спросила, как его зовут. Потом, слово за слово, и разговорила человека. Оказалось, он сюда пришел из больницы. Ему желудок прооперировали, язву удалили. Пока лечился, ни жена, ни дети ни разу не навестили. А ведь двое сыновей, уже ни маленькие. Когда домой вернулся, жена чемодан с барахлишком в руки сунула и сказала:
— Мне не нужен иждивенец. Я выходила замуж за мужчину. Коль перестал им быть, уходи! Не можешь содержать семью, не отнимай последнее...
— А куда деваться человеку, если некуда голову приклонить и никому не нужным стал. На прежнее рабочее место его не взяли. Врачи не разрешили, сказали, что мужика надо устраивать на легкий труд. А что там получишь, как жить? Представляешь ситуацию? Загнали мужика в угол, откуда выхода нет. Он и без угла, и без заработка остался. А самое главное, в себя веру потерял. В ненужность свою поверил. И никого рядом, кто бы сумел разубедить. Та психолог возле него воркует, а я слушаю, она вдруг возьми и скажи:
— Вася! А ведь ты красивый человек! Тебе любая женщина будет рада, как подарку. Зачем себя гробишь? Почему не дорожишь собой?
— Тот, не веря в услышанное, даже глаза открыл, уж не приснилось ли сказанное? А психолог настырнее наехала:
— В детском садике поселка нужны сторож и дворник. Я поговорю с заведующей, вас возьмут. Там и питание, и угол сыщется. На первое время все ж терпимо. Работа не тяжелая. Когда поправитесь, окрепнете, подыщем что-то другое, получше для вас. Ну, нельзя тут жить, да еще в таких условиях. Давайте, выбирайтесь отсюда! — и увела мужика из вшивника.
— Я его через год в магазине встретил. Это был уже совсем иной человек, и вправду красивый душою. А как люди его уважали. Ни один не прошел мимо, чтобы с ним не поздороваться. Так не ко всякой родне относятся. Любят его люди! Вот тебе и психолог! Велика сила женского слова, сказанного вовремя. Ему нет цены! Мы оказались мальчишками, она посрамила нас, показала, как надо с людьми работать, какую струну в душе задеть! Так и вернула человека к жизни. В поселке Вася единственный человек, какого все дети и взрослые уважают.
