Ознакомительная версия.
— Я вечером приду и все расскажу, как прошло, — пообещал я. И не успел поблагодарить его, потому что папа быстро пошел назад, только кивнув мне на ходу. Я всей душой хотел еще зайти вечером, и насколько это можно — успокоить родителей.
— Куда это? — спросила Маша, кивнув на бумажку с цифрами «317».
И я решил, что расскажу ей по дороге столько, сколько успею.
Мы уже неделю жили на квартире у Витька в Гатчине. Квартира, доставшаяся Витьку от деда-блокадника, была небольшой и располагалась в трехэтажном доме старой постройки.
В маленькой квартирке отваливающаяся штукатурка, треснувшие рамы и текущие краны были просто ерундой по сравнению с тем, во что превратил помещение сам Зяблик. Он захламлял жилище всяким радиоэлектронным и прочим мусором с угрожающей скоростью. Здесь валялись корпуса от старых телевизоров, неработающие старинные ламповые радиоприемники и радиолы, порванные теннисные ракетки, мотки проводов разного сечения, остатки этажерок и тумбочек, и даже лыжи. Витек все тащил домой в надежде, что когда-нибудь его осенит идея — как это приспособить. И теперь все пространство его единственной комнаты было завалено подобным хламом примерно на метр в высоту!
Среди этого бурелома Витек протоптал одинокую дорожку из прихожей до своего продавленного дивана. И по этой тропке вышагивал туда и обратно, в процессе изобретения новых электронных схем или сочинения стихов. Мусора он просто не замечал.
Именно так он и бродил взад и вперед, когда мы с Алешей нагрянули к нему. Гениальный Витек нисколько не удивился. И даже не спросил надолго ли мы, и что собираемся есть. Он моментально просиял, схватил меня за локоть и потащил в самую гущу радиоэлектронных джунглей.
— Вот! — с гордостью представил он.
На табуретке возвышалась груда каких-то деталей, плат и микросхем в определенном сочетании. Рядом остывал пропахший канифолью паяльник.
— Система динамического подмагничивания! — с восторгом хвастался Витька. — Осталось пару плат скоммутировать, и корпус подходящий найти. И все! Диапазон звучания до 25 тысяч герц!
Спорить с фанатиком всегда бесполезно и небезопасно. К тому же я верил Витьке. Я много раз убеждался, что когда он говорит о технике — всегда оказывается прав. А нам его изобретение было донельзя кстати.
— Так ты, правда, Еву сюда привозил? — еще поинтересовался я тогда.
— Правда! — просиял Витька. — Ты не представляешь, как она тонко чувствует стихи! Я прочитал ей половину своей толстой тетради, она ни разу не перебила! Говорит у меня талант. И еще просила песню для нее сочинить, представляешь! Так я теперь просто разрываюсь, стоит за паяльник взяться — стихи в голову лезут. Начну стихи писать — в тетрадке сами электрические схемы начинаю рисовать машинально! Она невероятная!
Значит, Ева Томашевская давала Витьке на этом самом замызганном диване, не взирая на кучу грязной посуды, сваленной в раковину на кухне? Мне невозможно было представить, чем Витьке удается заманивать в эту жуткую конуру такую избалованную особу? Но и в этом вопросе, зная кристальную правдивость своего чудаковатого друга, не приходилось сомневаться. «Выходит, что-то ей нужно», — подумал я тогда, но ума хватило ничего не говорить вслух. Над странным поведением Томашевской стоило поразмыслить тщательнее. Хотя, в конце концов, должна же была найтись в этой стране хоть одна красивая баба, способная оценить моего друга по достоинству? А уж дурочкой Ева как раз не была…
Но об этом я бы не стал рассказывать Старковой, даже если бы успевал. А мы уже все равно стояли перед зданием КГБ на Литейном. Вот уж никогда не думал, что по доброй воле приду сюда. Оставалось только открыть двери «Большого дома», но решиться на это было не просто.
— Ладно, ты подожди меня где-нибудь здесь на лавочке или в кафе, — попросил я, озираясь в поисках удобного места. — Я не знаю, сколько разговор продлится — надеюсь не долго…
— Хочешь, минет для храбрости? — лукаво поинтересовалась Старкова.
— Что? — сначала не понял я и даже смутился от того, что не понял. — Прямо здесь? — развел я руками, перед стенами КГБ, показывая, что еще не разучился шутить. — Ладно, я пошел.
Заходя в двери, я чувствовал, как Старкова смотрит мне в спину. И еще мелькнула шуточная мысль, что если меня вдруг арестуют, и я не выйду из «Большого дома» через пару часов как положено — есть кому сообщить родным, что попался. Впрочем, никаких неприятностей со мной здесь произойти не могло. Все-таки я шел к однокласснику моего отца, к тому же на беседу, а не на допрос. Можно сказать — «в КГБ по блату», пытался я мысленно шутить, подавая паспорт в окошечко бюро пропусков.
Проходя мимо дежурного офицера, придирчиво сличившего фотографию в моем паспорте с тем лицом, которое он видел перед собой, я решил держаться как можно более уверенно и независимо. Коридор, выложенный бесконечной елочкой желтого паркета, привел меня к двери, на которой крупными цифрами значилось «317».
Гебист, сидевший в просторном кабинете, окнами во двор, взглянул на меня коротко, и только потом расплылся в улыбке. Среднего роста с обычной «молодежной» стрижкой из советской парикмахерской, в обычном сером пиджаке (в отличие от кителя парня, стоявшего на вахте). Глаза не черные и не голубые, а какие-то серые. Выглядел он не то, чтобы невнятно, а как-то слишком обыденно. Так, что даже описать точно внешность этого майора Соколова было не просто. Ничем не выделяющийся средний мужчина, которых тысячи на ленинградских улицах.
— Очень ты Сережа на своего папу похож! — заявил мне он, приглашая сесть напротив. — Ну, вылитый Климцов старший двадцать лет назад! — и он снова улыбнулся. Но при этом как-то довольно холодно смерил меня глазами. — Ну, рассказывай, — предложил он.
И я максимально коротко изложил, как мне казалось довольно внятную версию. Что в Ленинграде сейчас находится уголовник Бес. Что он опасен, угрожал многим людям. И что про многие его преступления я, наверное, даже не знаю. Но было бы очень здорово избавить город от этого подонка. Ведь, как в том известном фильме говорится «вор должен сидеть в тюрьме». И может ли Александр Николаевич как-то повлиять? Ведь говорят, что КГБ может все. Или хотя бы что-нибудь посоветовать?
Пока я говорил, гебист расхаживал по кабинету. Когда я замолчал, он еще выдержал небольшую паузу, потом сел напротив, посмотрел мне прямо в глаза. При этом взгляд у него сделался такой, как будто недавние его же улыбки были совершенно непростительной ошибкой.
— Очень хорошо, что ты сам пришел, Сережа, — сказал Соколов вкрадчиво. — Потому что даже не догадываешься — в какую плохую историю попал. Ты сейчас стоишь буквально в шаге от того, чтобы навсегда искалечить собственную жизнь. И жизнь своей семьи, кстати… — прибавил он со значением.
То, что у меня все плохо я знал. Но он явно клонил куда-то.
— Ты уже давно находишься в нашем поле зрения, — пояснил он. — И мы не принимали серьезных мер, только потому, что надеялись — ты не безнадежный отщепенец, а наш, советский человек, только по молодости оступившийся. Сейчас я кое-кого вызову, а ты пока посмотри вот этот документ…
Одной рукой Соколов нажал кнопку, находившуюся у него под столешницей, другой подал мне лист бумаги, исписанный неразборчивым почерком. И терпеливо замолчал, давая мне время самому разобрать кривые каракули. Сначала я понял только главное слово «заявление» крупно выведенное в середине листа. Потом в тексте идентифицировал свою фамилию и слово «магнитофон».
Дверь кабинета открылась. Заглянул сотрудник в форме.
— Разрешите ввести? — спросил он.
Соколов кивнул.
Дверь открылась, и зашел тот самый Асланбек, которому я в июне за тысячу рублей толкнул магнитофон: инженерный шедевр Витьки Зяблицкого с лейблами «Sony». Только в этот раз Асланбек был скверно выбрит, и на нем не было характерной огромной кепки «аэродрома».
— Садитесь Хаджиев, — велел следователь.
Аслан, молча сел напротив меня, даже не взглянув.
— Подтверждаете, что Сергей Климцов продал вам поддельный магнитофон за тысячу рублей? — спросил гбист.
— Подтверждаю, — с сильно выраженным акцентом проговорил кавказец.
— Вот видите, Сергей, — официально переходя «на вы» кивнул следователь. — То, что вам казалось невинной шалостью, на самом деле является серьезным уголовно наказуемым деянием. Статья «мошенничество». И тянет в зависимости от обстоятельств лет на семь-восемь общего режима, — со вздохом констатировал друг моего отца.
Он снова нажал кнопку и когда в дверях показался дежурный. Соколов подошел к нему, и начал отдавать какие-то распоряжения.
— Аслан, что ты делаешь! — быстро взмолился я через стол. — Магнитофон ведь отлично играл, не хуже японского. Ты «Boney M» слушал, разве плохо звучало?
Ознакомительная версия.
