И до конца своих дней быть в бегах? Никогда не увидеть свою дочь? Всю жизнь оглядываться через плечо?
Ты и так никогда не увидишь свою дочь. И ты всегда будешь оглядываться через плечо… пока не убьешь мужа Янны.
Упс, наплел какую-то мелодраму. Если бы мне удалое сбежать в Штаты…
Ты все равно не будешь чувствовать себя в безопасности. Избавься от него.
Заткнись.
Ты знаешь, что можешь это сделать.
Как-бы не так! Омара заставили замолчать, но его грязный маленький секрет — которым он пытался шантажировать меня — все равно стал известен мужу Янны. Так что, убив Недима, мне придется убивать и Сезера, и качка, и Бороду… поскольку каждый из них мог навсегда заткнуть мне рот.
К утру мой мозг был истощен. Я чувствовал себя так, будто я накачался декседрином или еще каким наркотиком. Пока я спускался по лестнице к выходу, мне казалось, что бетонный пол подо мной расплывается и приобретает какую-то странную подвижность, словно образуя вокруг меня некое новое измерение. Я крепче прижал биту, как часовой на посту держит ружье. Алжирец в булочной испуганно покосился на меня.
— Это всего лишь мера предосторожности, — успокоил я его, показывая на биту. — Самооборона на случай нападения.
— Monsieur, pains аиchocolat, соттеd’habitude?[143] — спросил он.
— Увидишь их — скажи, что я был капитаном бейсбольной команды в школе, так что умею обращаться с этой штукой…
— Monsieur, пожалуйста. Не надо…
Только тут до меня дошло, что я размахиваю битой и к тому же говорю по-английски.
— Извини, извини… — Я поспешил перейти на французский. — Очень устал. Очень…
— Нет проблем, сэр, — сказал алжирец, укладывая круассаны в пакет.
— Даже не знаю, что на меня нашло…
— С вас два евро, сэр.
Я швырнул на прилавок пятерку, взял пакет и пошел к выходу.
— Вы не хотите взять сдачу?
— Я хочу спать.
Мне показалось, что в моем голосе звучало легкое безумие. Как бы то ни было, я знал, что после восьми часов сна все должно наладиться.
Но на самом деле стало еще хуже…
Покинув булочную, я свернул за угол, вышел на улицу де Паради, дошел до своего дома, набрал код и поднялся на свой этаж. Туалет все еще был опечатан полицией, и, чтобы справить нужду, мне пришлось подняться на этаж выше. Потом я спустился, открыл дверь своей комнаты, поставил биту к стене, разделся, залез под одеяло и… проснулся от громкого стука в дверь.
Я заморгал и посмотрел на будильник: 6:23 утра. Выходит, я спал минут десять…
— Откройте, полиция!
Снова стук в дверь. Мне захотелось сыграть в дурачка и притвориться спящим, в надежде, что они уйдут.
— Эй, открывайте, полиция!
Я уже собирался что-то сказать, но дверь распахнул и в комнату ворвались копы. Они заставили меня натянуть джинсы, куртку, заломили мне руки за спину, надели наручники и вывели на улицу, где нас поджидала полицейская машина.
Через пять минут я сидел в кабинете инспектора Леклерка в commissariat de police Десятого округа. Одно мое запястье было приковано к металлическому стулу, на который меня усадили… а сам стул был прибит к полу. Поскольку убежать я не мог, меня оставили одного.
Минут через двадцать пришел Леклерк, держа в руке мою бейсбольную биту.
— Доброе утро, мсье Рикс, — сказал он, усаживаясь за стол. — Полагаю, вы знаете, что это такое?
— Почему я здесь? — спросил я.
— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.
— Это бейсбольная бита.
— Очень хорошо. И я полагаю, вам также известно, что мы нашли эту биту в вашей chamhre.
— Разве вы имеете право обыскивать чье-либо жилище без ордера?
— Ответьте на вопрос, monsieur. Это ваша бита?
— Я не буду отвечать ни на какие вопросы, пока не узнаю почему я здесь.
— Вы не знаете, почему вы здесь? — спросил он, вглядываясь в мое лицо.
— Понятия не имею.
— Вы знакомы с мсье Аттани?
— Никогда не слышал этого имени.
— Он держит бар на улице де Паради — бар, где вас не раз видели среди посетителей.
Я напрягся. Леклерк это заметил.
— Вы знаете его жену, мадам Янну Аттани?
Я почувствовал, как на лбу выступил пот.
— Могу ли я расценивать ваше молчание как…
— Я знаю ее, — сказал я.
— Тогда вы должны знать и мсье Аттани?
— Мы не были официально представлены друг другу.
— Ну, к чему так высокопарно… На самом деле, говорят, вы были близко знакомы с его женой… И вроде бы мсье Аттани стало известно о вашем близком знакомстве, когда он вернулся из Турции? И еще говорят, будто он лично заявил, что собирается убить вас. Итак… вы были в курсе этих угроз?
Я счел за лучшее промолчать.
— Нам необходимо знать, где вы были прошлой ночью.
— Зачем?
— У нас есть основания полагать, что вы напали на мсье Аттани с этой битой.
— На него напали?
— Сейчас он в госпитале, и врачи борются за его жизнь.
— О боже…
— Ну, ну, не актерствуйте. Ведь совершенно очевидно, что это вы покушались на него.
— Я не делал этого…
— У вас был мотив — он угрожал убить вас. Возможно, вы были настолько влюблены в его жену…
— Я не…
— Но мы нашли орудие, которым ему размозжили голову…
— Ему размозжили голову?
— Он в реанимации с черепно-мозговой травмой. Кроме того у него разбито лицо и переломаны коленные чашечки. Его мозг мертв, и он едва ли выживет. Увечья был нанесены тяжелым закругленным предметом вроде бейсбольной биты.
— Клянусь вам…
— Где вы были прошлой ночью?
— Я купил биту, только чтобы защитить себя после того, что случилось с Омаром…
— Где вы были прошлой ночью?
— Если вы проведете экспертизу биты, вы увидите, что она чистая.
— Где вы были прошлой ночью? И я не собираюсь еще раз задавать этот вопрос. Отвечайте, или я вызову следователя, и вам будет официально предъявлено обвинение в убийстве. стекает по моему лицу. У меня было только одно алиби — хотя я знал, что Маргит, скорее всего, возненавидит меня за то, что я втягиваю ее во все это. Возненавидит, но все равно прикроет, я не
Я чувствовал, как пот ручьями сомневался в этом.
— Я был у женщины, — сказал я.
Леклерк поджал губы. Ему совсем не понравилась моя версия.
— Ее имя.
Я назвал..
— Адрес?
Я выдал и адрес.
Он снял телефонную трубку. Я слышал, как он говорит кому-то имя Маргит и зачитывает ее адрес в Пятом округе. Потом он повесил трубку и сказал:
— Мы пока задержим вас, до выяснения всех обстоятельств.
— Я бы хотел поговорить с адвокатом.
— Но зачем? Если эта женщина подтвердит ваше алиби, вы выйдете отсюда.
— Я бы хотел поговорить с адвокатом.
— У вас есть адвокат?
— Нет, но…
— Леклерк нажал кнопку на своем столе, коротко произнес что-то и поднялся, собираясь уходить.
— Мой шеф, инспектор Кутар, обязательно примет вас в ближайшее время.
Вскоре вошли два копа. Они отстегнули меня от стула, завели руки за спину и повели куда-то вниз, по лабиринту коридоров. Наконец мы оказались в изоляторе временного содержания, где еще вчера я дожидался Кутара. Только на этот раз меня не оставили сидеть на скамейке. Нет, меня посадили в камеру, что находилась рядом. Я начал протестовать, настаивать на встрече с адвокатом, но один из копов больно дернул меня за наручники, обхватывающие запястья.
— Заткнись, — сказал он, пока его коллега отпирал камеру.
Я оказался за решеткой. Мне приказали лечь лицом вниз на койку, что стояла в углу. На койке лежали грязный матрас, подушка в пятнах засохшей крови и соплей и тонкое грязное одеяло. Я безропотно лег. Коп снял с меня наручники, предупредив, что, если мне в голову взбредет «выкинуть какой-нибудь фортель», мало не покажется.
— Сделаем то же, что ты сделал с мужем своей любовницы.
— Обещаю, буду вести себя смирно… — пробормотал я.
— Хороший мальчик, — сказал коп и добавил: — можешь встать только после того, как мы выйдем из камеры и закроем за собой дверь. Понятно?
— Да, сэр.
Однако, когда дверь камеры закрылась, я не встал. Вместо этого я вцепился в матрас, зарылся головой в вонючую подушку, думая: мне конец.
Вскоре я впал в забытье (сказалась бессонная ночь), и которого меня вырвал чей-то голос:
— Вставай.
Голос доносился из-за решетки. Я взглянул на запястье и вспомнил, что часы с меня уже сняли, так же как ремень и шнурки от ботинок. Мое тело было деревянным и грязным.
