Ознакомительная версия.
Будь она мужчиной, она не раздумывая женилась бы на Алиции. Дважды. И второй раз даже в костеле. Ибо, по ее мнению, Алиция была главным призом в лотерее для гетеросексуальных холостяков, разведенных или намеревающихся развестись. Она была подготовлена к вступлению в брак, как немецкие альпинисты к восхождению на Эверест. У них были даже написанные завещания, заверенные нотариусом. Алиция еще не подготовила завещания, в котором она, разумеется, все оставляла бы «своему любимому мужу», но в ванной комнате у нее половинка шкафчика неизменно пустовала, готовая принять его кисточки для бритья, бритвенные лезвия и презервативы.
Мало того, что Алиция была выпускницей лучших кулинарных курсов в Варшаве, она еще неделю брала у знакомого бармена уроки по приготовлению наилучших коктейлей. Все для «него». Но если говорить правду, она не до конца верила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Она считала, что путь этот можно сократить. И потому отдала целое состояние за то, чтобы приобрести последнее, разумеется, «оригинальное» двухтомное издание «Камасутры», читала английский «Космополитен», так как польского тогда еще не было, благодаря чему знала, как это делается «по-гречески», а также почему он будет стонать от наслаждения, если она, прежде чем взять «это» в рот, «сперва пососет кубики льда вместе с мятными конфетами». А в последнее время Алиция прямо-таки по-солдатски дисциплинированно тренировала мышцы влагалища.
Но даже это не слишком помогало. Она это прекрасно знала, потому что Алиция, разочарованная своими избранниками преимущественно уже после первой недели, рассказывала ей все в малейших подробностях. Каждый раз она снова убеждалась, что вообще мужчины — странные существа. Они боятся зубного врача, облысения и того, что у их сотового телефона недостаточный роуминг. Алиция полагала, и не без оснований, что причина всех этих страхов кроется в простате. Иногда, чаще всего после третьей недели совместного проживания, у нее возникали опасения, что ее «единственный и идеальный», когда она, сбросив ночную рубашку прижмется к нему горячей грудью, вдруг скажет ей: «Милая, не приставай ко мне сегодня. Не видишь, что ли, что у меня период?» Все дело в том, что Алиция хотела огня каждую ночь, забыв, что каждую ночь огонь бывает только у пожарных.
В такие моменты Алиция ловила себя на мысли, от которой в жилах у нее стыла кровь, а именно, что в сущности тип, лежащий с нею в постели, нарушает то, что она больше всего любит: гармоническое, всхоленное и привычное одиночество. Одиночество с неизменно чистой ванной комнатой, посудой, аккуратно стоящей на сушилке, грелкой, которую можно без стеснения положить на живот в первые дни периода, и ее любимыми субботами перед телевизором или за книгой под негромко звучащую музыку Кении Дж. вместо кошмарно тоскливого бриджа, когда к тому же все беспрерывно курят, или идиотских встреч под водку с его друзьями по армии, техникуму или конторе.
Однако, возникнув, мысль эта мгновенно исчезала, оставив чувство вины. Ведь одиночество — наихудшая разновидность страдания! Разве не потому Господь Бог сотворил мир, что чувствовал себя одиноким? Ладно, пускай он храпит, оставляет грязные носки посреди комнаты, курит в спальне. Но только пусть будет.
Все «ее мужчины» не умели — или не хотели — разговаривать с ней. Да, они жили вместе, ели вместе, у них был суперсекс, потому что Алиция без колебаний делала все, что они желали и о чем прочла в современных газетах для девушек, которые жаждут многократного оргазма с Настоящим Мужчиной, но это вовсе не означало, что они жаждут с нею состариться. А она хотела разговаривать главным образом об этом и ждала от них решительных заявлений. Тех, кого до сих пор встречала на своем пути Алиция, не слишком интересовали разговоры о браке, совместной покупке квартиры побольше и цвете обоев в детской, если «это будет девочка». Потому и удирали от нее обыкновенно до истечения, двух месяцев.
Но так поступали только те, кто мог поселиться у нее. Потому что было много и таких, которые не могли этого сделать. Эти, хоть они чаще тех, других, говорили ей разные романтические вещи, были куда хуже. У них имелись жены, очень часто дети, которым «нельзя нанести такую травму», а также биографии, изобилующие внутренними кризисами. Таких принудить к разговорам на тему обоев в детской комнате было в принципе невозможно, и к тому же Алиции очень трудно было определить разницу между мужчинами, собирающимися оставить жену, и теми, кто это уже сделал. А когда разница эта становилась ей очевидна, как правило, было уже поздно уклониться и не получить очередной удар.
Каждое расставание с очередным «мужчиной ее жизни» для Алиции было, как столкновение с грузовиком. А когда она приходила в себя до такой степени, что была способна думать о будущем, то сразу начинала осматриваться вокруг на тот же самый предмет. Алиция опять худела, и у нее опять вызывающе выпирали груди. По этому поводу она очень завидовала Алиции. Когда худела она, больше всего у нее уменьшались груди. А иногда у нее возникало впечатление, что только они и становятся меньше.
Сейчас груди Алиции, едва прикрытые обтягивающей, изрядно декольтированной блузкой, очень подходящей к июльской жаре, вновь возвещали миру, что она опять в поиске. Наверное, потому она так быстро и согласилась на Париж. То было просто крайне удачное стечение обстоятельств. Если бы у Алиции кто-то был, она ни за что никуда не поехала бы. Но, к счастью, в том числе и для себя, она пребывала в одиночестве. Потому и решила съездить. И вдобавок уговорила еще и Асю.
Ася…
Выпускница математического факультета, восхищающаяся матанализом так же, как поэзией Воячека. Брюнетка с длинными волосами и необыкновенно стройными ногами, которые последнее время она с небывалой отвагой демонстрирует миру, надевая все более короткие юбки.
Дисциплинированная жена мужчины с бесчисленными комплексами и образом мыслей капрала в штрафном батальоне. Мужчины, который чаще и с большим чувством прикасался к кузову и покрышкам трехлетнего малолитражного «фиата», чем к телу своей жены. Когда Ася выходила замуж, то была уверена, что любит этого мужчину. Впрочем, она тогда была еще такая молоденькая. Ей не исполнилось и восемнадцати, когда он появился в их городке и в ее жизни. Спокойный, чисто одетый, он не ругался и не пил. То, что он не пил, больше всего покорило ее. Когда Ася была еще совсем девочкой, она не стыдилась ни худых и кривоватых ног, ни жалких платьиц, которые мама все время перешивала и перекрашивала и над которыми смеялись ее одноклассницы. Она стыдилась только пьяного отца, который часто валялся на скамейке около их дома. Отец пил всегда, мама всегда плакала, она всегда стыдилась. Жених освободил ее от этого стыда. Он не пил и увез ее в Варшаву. Как же она могла не любить его?
Тихая, немножко испуганная, замкнувшаяся в себе искательница волнений и душевных порывов. Каждый день без «переживаний» огорчал ее. Когда в трудной жизни, заполненной работой и заботами о рано родившейся любимой дочке Доминике, удавалось «вырвать минутку для себя», она ходила в музеи, на выставки, в филармонию, а еще слушала лекции о космологии, генетике и психологии. Возвращалась она после этих минут «для себя» возбужденная пережитым, но также испуганная и с чувством вины перед мужем, который, оказывая великую милость и только раз в месяц, соглашался взять на себя «максимум на два часа» заботы о дочке и никак не мог понять, чего «выпендривается» его «ненормальная» жена.
Она обманула его надежды. Полностью и по всем пунктам. Она должна была его любить, воспитывать дочку и научиться варить варенья на зиму. А она закончила математический факультет и варенья покупала в ближайшем продовольственном. Но и это было не самое худшее. Она уже не любила мужа. Как она смела, неблагодарная? Он привез ее в Варшаву «из этой дыры, где даже трамваев нет», чуть ли не научил «есть ножом и вилкой», а она, видите ли, разыгрывает «душевно тонкую интеллигентку».
Совсем недавно на праздновании ее дня рождения они с Асей закрылись в ванной, и та рассказала ей то, чего никогда не говорила при Алиции.
Ася не знала, когда точно перестала любить мужа. Возможно, тогда, когда, невзирая на ее просьбы — а она была на седьмом месяце, — он уехал на неделю в Щирек кататься на лыжах, и у нее началось кровотечение. Она постыдилась позвонить родителям. Сама в ночной рубашке поехала в их малолитражном «фиате» в больницу. Она до сих пор помнит — Асю трясло, когда она рассказывала об этом, — как теплая струйка крови текла по бедрам и впитывалась в только что выстиранное мужем покрытие сиденья. И она не знала, чего больше боится — потерять ребенка или того, что скажет муж, когда увидит на сиденье пятна крови.
А может, это случилось, когда она после бессонной ночи пришла, совершенно измотанная, с работы и увидела, что у самого лифта лежит на холодном бетонном полу в луже мочи их конвульсивно дрожащий черный Лабрадор.
Ознакомительная версия.
