– Вы и впрямь потрудились. Не могли бы вы взять у меня покупки и отнести их в гостиную? – Я протянул ей свертки. – А потом я бы выпил бренди.
– Конечно, сэр.
Она заспешила прочь с подарками, оживленная, как ребенок, и я кисло улыбнулся.
Я пил бренди в библиотеке, когда доставили елку. Я наблюдал, как носильщик и Тэбби устанавливают ее в гостиной, потом смотрел, как Тэбби вешает на нее стеклянные шары и мишуру и к концам веток прикрепляет воском маленькие белые свечки. Странным образом завораживало. Сидя у огня, прикрыв глаза и вдыхая такой ностальгический запах еловых иголок, я приятно расслабился; мне чудилось, будто я – какой-то другой Генри Честер, моложе, и жду волшебных сюрпризов в рождественскую ночь…
Вечерело. Тэбби зажгла свечи на камине и подложила дров в огонь, в комнате повеяло домашним теплом, и эта столь неуместная, казалось бы, искорка уюта возымела странное действие: события прошедшей ночи отдалились, как детство, и я сам почти верил в свою выдумку, когда заговорил с Тэбби:
– Тэбби, который час?
– Начало пятого, – ответила Тэбби, прилаживая на елку последнюю свечу. – Не хотите чашечку чая и пирожок с изюмом?
– Да, было бы славно, – одобрительно сказал я. – А вообще-то лучше принесите чайник: миссис Честер обещала вернуться не позже четырех.
– Принесу ей кусочек моего особого кекса, – добродушно отозвалась Тэбби. – Она, наверное, вся продрогла.
Чайник, пирожки и кекс простояли на буфете почти целый час, прежде чем я позволил себе изобразить беспокойство. Это оказалось проще, чем я думал. Дело в том, что с приближением ночи хладнокровие мало-помалу покидало меня. Сам не знаю почему, я нервничал. Меня мучила жажда, и я пил бренди, но от него становилось жарко и кружилась голова. Я все посматривал на сверток с шелковой накидкой, что лежал под елкой. Прямо места себе не находил.
В конце концов я позвал Тэбби.
– Нет ли вестей от миссис Честер? – спросил я. – Она ведь сказала, что вернется к четырем, а сейчас уже шестой час.
– Никаких, сэр. Но вы не волнуйтесь, – успокоила меня Тэбби. – Наверняка она задержалась поболтать. Скоро вернется.
– Надеюсь, с ней ничего не случилось, – сказал я.
– Да нет, сэр, – ответила она, качая головой. – Я уверена, она уже идет.
Я ждал, пока на камине не догорели рождественские свечи. Те, что на елке, Тэбби уже давно заменила к приходу Эффи. Я пил кофе, чтобы успокоиться, и пытался читать, но буквы плясали перед глазами. Тогда я достал альбом для набросков и стал рисовать, сосредоточившись на линиях и текстуре бумаги и карандашей; голова была как безмолвный пчелиный улей. Часы на камине пробили семь, я поднял глаза и потянулся к колокольчику. И замер. Рука застыла в воздухе, как у марионетки: я уловил движение возле елки. Вот опять. Занавеска чуть шевельнулась, словно отдернутая невидимыми пальцами. Я прислушался и, по-моему, различил некий отзвук, словно ветер теребил проволоку. Яркие обертки подарков под елкой шуршали на сквозняке. Стеклянная игрушка вдруг закрутилась сама собой, отбрасывая всполохи на стену. Потом – тишина.
Нелепо, сказал я себе, сдерживая бешенство. Это сквозняк, оконная рама перекосилась, где-то в доме открыта дверь. Нелепо воображать, что за окном стоит Эффи, и длинные светлые волосы обрамляют ее бледное голодное лицо… Эффи пришла забрать свой подарок… а может, и подарить свой.
– Нелепо! – вслух сказал я.
В ночи слова прозвучали утешительно и надежно. Нелепо.
Нелепо, да, но я все же подошел к окну, отдернул тяжелые шторы и сквозь толстое стекло выглянул наружу. Освещенная фонарями улица была пустынна и бела: ничьи следы не нарушали сверкающий снежный покров.
Я позвонил в колокольчик.
– Тэбби, что-нибудь слышно от миссис Честер?
– Нет, сэр.
Энтузиазма в ее голосе поубавилось. Эффи опаздывала на три часа, и снова пошел снег, удушающий ночь.
– Возьмите извозчика и езжайте на Кранбурн узнать, отправилась ли миссис Честер домой. Я останусь здесь на случай, если с ней что-то стряслось.
– Сэр? – с сомнением спросила она. – Вы же не думаете, что она… Я не уверена, что я…
– Делайте, что я говорю, – оборвал я, сунув две гинеи ей в руку. – Торопитесь и нигде не останавливайтесь. – Я выдавил страдальческую улыбку. – Может, я чересчур тревожусь, Тэбби, но в таком городе, как Лондон… Ступайте. И скорее возвращайтесь!
– Да, сэр, – сказала она, все еще хмурясь.
Я смотрел в окно, как, закутанная с головы до пят в шали и плащ, она семенит по нетронутому снегу.
Вернулась она с двумя полицейскими.
Я с трудом подавил преступную дрожь, увидев, как они заходят в ворота: один высокий и тощий, второй приземистый, как Тэбби, оба с непокрытыми головами, они неуклюже шагали по густому снегу к моей двери. И хотя по спине бежали мурашки, я обнаружил, что за паникой таится смех, столь же горький, сколь неодолимый. Я нащупал пузырек с хлоралом на цепочке, вытряхнул три горошины и проглотил, запив последним глотком бренди. Я почувствовал, как мрачная веселость стихает, и заставил себя сидеть и ждать.
Услышав стук, я вскочил с кресла и стремглав бросился открывать дверь, едва не скатившись с лестницы. Я стоял на пороге с видом человека, чьи худшие опасения подтвердились, физиономия Тэбби сморщилась – она сдерживала слезы, – лица офицеров профессионально невозмутимы.
– Эффи! – нервно выпалил я, позволив отчаянному напряжению этого вечера насквозь пропитать это короткое слово. – Вы нашли ее? Она в порядке?
Высокий офицер заговорил осторожно, без всякого выражения:
– Сержант Мерль, сэр. Это, – указывая на второго длинной костлявой рукой, – констебль Хокинс.
– Моя жена, офицер. – Голос мой был хриплым от скрываемого смеха – несомненно, сержанту Мерлю в нем послышалось отчаяние. – Что с моей женой?
– Боюсь, сэр, миссис Честер не появлялась на Кранбурн. Миссис Шелбек не было, но мисс Шелбек, ее золовка, просто с ума сходит. Нам с большим трудом удалось отговорить ее ехать с нами.
Я нахмурился, в замешательстве качая головой:
– Но…
– Мы можем на минуту войти, сэр?
– Конечно.
Я почти не притворялся. Голова кружилась от выпивки, хлорала и стресса. Я схватился за косяк, чтобы удержать равновесие. В какой-то момент я чуть не упал.
Худая рука Мерля оказалась на удивление сильной. Он подхватил меня и повел в теплую гостиную. Констебль Хокинс последовал за нами, Тэбби замыкала процессию.
– Миссис Гонт, может быть, вы приготовите чай мистеру Честеру? – мягко сказал Мерль. – Ему, кажется, нехорошо.
Тэбби вышла, через плечо оглядываясь на полицейских, охваченная мрачным предчувствием. Я тяжело опустился на софу.
– Простите, сержант, – сказал я. – Я последнее время болею и так переживаю из-за жены. Пожалуйста, скажите мне всю правду. Мисс Шелбек удивилась, что жена собиралась на Кранбурн?
– Очень удивилась, сэр, – бесстрастно ответил Мерль. – Она сказала, что леди ей об этом ни слова не говорила.
– О господи. – Я обхватил голову руками, чтобы скрыть радостную ухмылку, пробивавшуюся сквозь мои безвольные черты. – Нельзя было ее отпускать! Нужно было пойти с ней, что бы ни говорил доктор. Я не должен был этого допустить.
– Сэр?
Я поднял на него обезумевший взгляд.
– С моей женой уже случалось… подобное, – медленно сказал я. – Мой друг, специалист по нервам доктор Рассел, осматривал ее дней десять назад, не больше. Она подвержена… истерии, думает, что ее преследуют. – Лицо исказила гримаса, словно я готов был заплакать. – Боже мой, – страстно вскричал я, – зачем я ее отпустил? – Я резко встал и схватил Мерля за руку. – Вы должны найти ее, сержант, – взмолился я. – Одному богу известно, куда она отправилась. Что угодно… – Мой голос услужливо надломился. – Что угодно могло с ней случиться.
А потом я заплакал, по-настоящему заплакал, слезы текли по щекам, душили меня. Я сотрясался от истеричных всхлипываний, выплескивая попеременно то горе, то ядовитый смех. Но и рыдая, закрыв лицо руками, я все равно ликовал – что-то холодно, механически шевелилось в камерах сердца, я осознавал, что если и горюю, то не по Эффи – вообще непонятно по кому.
Лишь после семи вечера я решился нанести запоздалый визит Генри. Я поймал извозчика до Хай-стрит и от кладбища пешком отправился на Кромвель-сквер. Я проходил мимо детей, распевавших рождественские гимны, – среди них была девочка лет двенадцати, она светилась неземной, прозрачной красотой. Подмигнув прелестному созданию, я бросил по шестипенсовой монетке всем ее друзьям – в конце концов, теперь я мог это себе позволить – и, насвистывая, зашагал к владениям Честера.
Он почти сразу открыл на стук, словно ждал посетителей. Судя по его лицу, он отнюдь не жаждал видеть меня, но, бросив вороватый взгляд на улицу, кивком пригласил войти. Экономка не показывалась – вероятно, ее не было дома. Тем лучше, подумал я: проще будет вести переговоры с Генри.
