Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

Пока я читала, мимо проехало несколько машин: возле дома они притормаживали. Одна и вовсе остановилась, из окошка высунулась рука с фотоаппаратом. Я ушла в дом.

Там, подальше от любопытных взглядов, я прочитала вторую рецензию. «Нью-Йорк таймc» назвала роман «заурядной книгой о незаурядном спортсмене», присовокупив, что собственно бейсбольная сцена вышла плоской, как бейсбольное поле.

Придурки.

Здесь, в глубинке, никто не считал позором то, что это проходной роман великого писателя, Онкведо был не столь привередлив. Онкведо был не из числа мест, которые словно напутствуют тебя: «И домой больше не возвращайся». В Онкведо всегда можно вернуться домой; вот уйти из дома — это другой вопрос.

Я прочитала первую страницу книги — изящный шрифт, настоящая бумага, — и с лица не сходила глупая улыбка. Я своего добилась. Книжка издана, теперь ее будут читать. Раскупят тираж или будут только брать в библиотеках — это мне все равно. Набокову все равно, сколько он на ней заработает, он же уже умер. Если бы он хотел ее опубликовать, то не засунул бы за комод и не бросил бы, увлекшись «Лолитой». И мне деньги тоже были ни к чему: я была владелицей преуспевающего дома свиданий.

Интересно, как именно Набоков от спорта перешел к сексу, — прямо как и я.

Перечитала рецензию в «Светоче». Подумала: кому это взбрело в голову указать мой адрес? Остается надеяться, что сюда не явится толпа желающих поискать другие рукописи.

В нижней части страницы стояла еще одна фотография — улыбающаяся пара, объявление о помолвке. Лидия Винченцо, для друзей «Лили», и Дерек Таунсенд собирались пожениться на следующее Рождество. Были они очаровательны, на лицах — ни тени сомнения, будто они хотели сказать: а у нас в жизни все просто. Может, так оно и было. Под фотографией было напечатано меню свадебного банкета, вся еда — красного, белого и зеленого цвета. Я вырезала объявление, чтобы показать Сэму.

Еще раз взглянула на девушку — лицо было знакомое, но откуда, я так и не вспомнила. Лили Винченцо. Наверняка родственница инспектора, от которого я скрываюсь, — того, что хочет наказать меня за брошенную у дороги машину. Он уже звонил раза два.

Полиция Онкведо. Делать им тут нечего, вот они и вяжутся к таким, как я, — похищение детей, понимаешь ли, или угон машины! Просто смешно. Я позвонила инспектору Винченцо. Голос на автоответчике попросил оставить сообщение для заместителя начальника полиции, «координатора программы „Скажи „нет“ наркотикам“ и программы оптимизации популяции оленей» (сокращенно — ПОПО?). Я назвала свое имя и номер телефона — внутренне обмирая от того, что мне придется заплатить несколько сотен долларов за работу эвакуатора и выслушать дурацкую лекцию о личной и гражданской ответственности.

Грег позвонил мне на мобильник:

— Привет, знаменитость. Видел твое фото в сегодняшней газете. Мы как, идем сегодня ужинать или ты продинамишь меня ради кого-нибудь поизвестнее?

Я сделала вид, что ничего не забыла. Времени ехать домой переодеваться уже не было, поэтому я прыгнула в автобус, идущий в центр, в своем костюме хозяйки заведения. Этот костюм начинал мне по-настоящему нравиться. Я носила туго накрахмаленные блузки с джинсами «Гуд таймc» и туфли, которые жали, но не очень.

Мы договорились встретиться в гриль-баре возле книжного магазина. Я редко ходила в этот книжный магазин, потому что там все всех знали. Продавцы — покупателей, а покупатели — продавцов. Там даже были отдельные полки, где стояли любимые книги сотрудников (например, продавщице Селине нравились феминистский «Красный шатер» и все книги про вампиров).

Я вылезла из автобуса напротив книжного магазина. Даже с остановки увидела, что в витрине выставлен «Малыш Рут». Темная синева обложки гармонировала с цветом вечернего майского неба. По всей улице цвели грушевые деревья, после недавнего дождя под каждым образовался белый кружок из лепестков — будто трусики упали из-под женского платья. Аромат цветков заглушал маслянистый запах мокрого асфальта.

Онкведо гордится всем местным, а Набоков считался местным. То, что он удрал отсюда при первой возможности, чтобы никогда не возвращаться, в расчет не принималось. Книжный магазин выделил под «Малыша Рута» целую витрину. Изнутри к стеклу была приклеена рецензия из «Светоча». Я вдохнула ощущение от всех этих обложек: бейсбольные биты и бабочки с раскрытыми крыльями — каждая сейчас порхнет в чье-то воображение. Прекрасное ощущение.

Пока я таращилась на витрину, подошел еще один человек. Я ощутила его присутствие прежде, чем увидела, — он своим телом взбаламутил воздух. Я чувствовала, что он крупнее меня, но не испытала обычного порыва удрать.

— Любишь бейсбол? — обратился он ко мне. Это был Грег. — Можем как-нибудь сходить на стадион.

Я не обернулась.

— Не мог бы ты купить книгу? — спросила я.

Грег немного поразглядывал витрину со мной вместе, а потом вошел в магазин. Пока его не было, вокруг распространился неуместный, не ко времени года, запах зеленых грецких орехов. Через стекло я видела, как он взял книгу из стопки возле кассы. Видела, как он вытащил из заднего кармана бумажник, достал несколько купюр. Эта процедура полностью меня заворожила. Покупают роман Набокова, здесь, в Онкведо, где он жил.

Грег вышел, под мышкой — бумажный пакет. Указал пальцем на мою фотографию в «Светоче».

— Отличная фотка, — сказал он.

Пока мы дожидались, когда в ресторане освободится столик, я рассказала Грегу, как держала в руках первый экземпляр книги. Он слушал так, будто ему действительно было интересно. Он так хорошо все понимал. С ним рядом мне было до глупости легко и уютно. Я мысленно сосчитала, сколько раз мы виделись. Четыре или семь, если брать в расчет и случайные встречи.

Когда мы сделали заказ, я извинилась, ушла в туалет и позвонила оттуда Марджи.

— Это Барб. По каким признакам можно определить, что ты готова лечь с человеком в постель?

— Ты где?

— В «Гриль-хаусе», в туалете.

— Класс. — Я услышала, как Марджи распечатала пачку сигарет. — Речь о ком, о Греге Холдере?

— Да. — На том конце чиркнула спичка. — Только не говори: это то же, что езда на велосипеде, — потому что я не умею ездить на велосипеде.

В дверь постучали.

Марджи выдохнула:

— А что тело говорит? Оно готово?

Я подумала:

— Да.

— Тогда, рыбка моя, все в порядке. Телу нужно доверять, оно куда умнее тебя.

— Спасибо, Марджи.

Я нажала на кнопку разъединения. Дама, дожидавшаяся снаружи, бросила на меня злобный взгляд.

Я не помню, что заказала и что ела, помню лишь, что мы много говорили и смеялись, а к концу вечера большая часть еды осталась у меня на тарелке.

Мы вышли из ресторана, и Грег спросил, не приглашу ли я его в гости.

Я кивнула.

А потом, когда мы лежали в постели, Грег сказал:

— Без одежды ты очень красивая.

Я попыталась пошутить по поводу своей неказистой одежды, но Грег остановил меня:

— Не надо шуток, не сейчас. — Он погладил меня по лицу, совсем мягко, как птичку. — Чувствуешь себя поувереннее, да? — Он вгляделся в меня сквозь густой полумрак. — Вот и умничка.

Я удивилась — как он это понял. Я так давно не чувствовала себя уверенно. Я положила ладони на его крепкую спину — кожа казалась пористой, словно его внутренний жар и мой внутренний жар были, по сути, одним общим пламенем.

Прикосновения его были восхитительны — сильные руки, изумительный рот, — но потом мы оказались в точке, где мне захотелось остановиться. Тело просило продолжать, разум твердил: продолжишь — окажешься к нему прикованной. Он по-прежнему оставался… нет, не чужим, но другим. И я начала издавать звуки, которые можно было принять за оргазм.

Когда мои совершенно искренне звучавшие стоны стихли, он прижался губами к моему уху.

— Барб, — прошептал он, — пожалуй, мы не станем на этом останавливаться.

Мы не остановились. И это было неописуемо. И в конце я поняла, что связана с ним так, как не думала быть связанной.

Я отвернулась, чтобы подушка впитала слезы. Слезы по разрушенным укреплениям, слезы беззащитности, возникающей из зависимости от другого, слезы стыда, одиночества, слезы по зря потраченному времени, слезы жалости к моему собственному телу и всем другим телам. Грег прижал меня к груди, поглаживая по голове.

— Только мы, — сказал он. — Ты и я.

Я не то чтобы плакала, просто роняла слезы, пока пруд внутри не пересох.

Грег протянул мне свою рубаху. Я высморкалась в нее, решив, что это носовой платок.

Потом я уснула.

Проснулась около полуночи — Грег тихонько высвобождался из моих рук.

— Нужно выпустить Рекса, — сказал он.

И поцеловал меня в лоб.