Кто шишку набил на голове, кто коленку ушиб, с тем и обошлось, не считая того, что напугались.
А вот в кабине, где ехал старший лейтенант, был запасной аккумулятор, который разбился и расплескал кислоту. Когда он вышел перед домом и неловко нагнулся, форма на нем поехала лоскутками… Хотел он домой явиться во всем блеске, а явился в дырках! Очень страдал он, но домашние утешили, дело-то не в одежде, пусть самой красивой, а что нашли они друг друга…
Костик просыпался ночью и видел, как жена старшего лейтенанта при свете коптилки штопала ему одежду и почему-то плакала.
Снова возвращались в Белгород, мимо Курской дуги, которая еще дымилась, мертвая искореженная техника до горизонта, страшно смотреть…
В станице Лабинской на реке Лабе, у танкового полка, только вышедшего из боя, ремонтировали муфты, занимались блокировкой.
Костина работа – расцентровать да снова сцентровать… А тут прошел слух, что враг атакует Ростов, и полк, не успев прийти в себя, был брошен в бой.
У Святогорского монастыря, в доме отдыха, встали на ночевку. Меловые горы кругом да памятник Артему с отбитой рукой. Только приступили к ремонту танков, посыльный из штаба: «По тревоге сниматься!» Выскакивали уже из-под снарядов: грязь, дым, пыль, копоть. Весь день гнали через села, забитые ранеными. Где-то в лесу отдышались. Ночевали в немецком блиндаже. В какой-то бочке, как показалось, из-под бензина, постирали белье. А когда надели, зуд по всему телу: бочки оказались из-под ядохимикатов. Кожу разъело до мяса. Старший лейтенант Шепель чертыхался, потому что это он прочел, будто по-немецки написано «бензин».
Да еще во время очередной бомбежки бросили они котелки с едой прямо в машине, а когда вернулись, тех котелков и след простыл. Шофер заметил: «Война войной, Костик, но в самом горячем бою держи котелок поближе к пузу».
Но был случай и похлеще, когда в парке вечером у танкистов крутили фильм под названием «Секретарь райкома». Там замечательные актеры Ванин и Крючков играют. В самом интересном месте, где фашисты окружают партизан в церкви и предлагают сдаваться, а комиссар Ванин отказывается, вдруг застрекотал вражеский самолет, один, другой, третий, и началось.
Они шли на бреющем, волна за волной, и стало темно от поднятой вверх земли. Падали вывернутые с корнем деревья. А Костик побежал. Куда, зачем, он потом не смог бы и себе объяснить. Побежал, потому что страшно стало. Парк обезлюдел, да и парка-то не стало, а кладбище изрубленных в щепу деревьев, среди которых он несся куда-то, как угорелый, и кроме темного страха ничего не чувствовал в себе. Наверное, он сделал круг под градом осколков, потому что влетел в собственную землянку, от которой и начал свой дикий бег. Влетел и увидел, что все лежат плашмя, и никто его позора не увидел.
А потом старший лейтенант Шепель ему жизнь спас, это когда он поднял с земли бризольную бомбу. Никогда о них не слыхивал, да их немцы недавно стали применять. Красивые такие, цветные, как игрушки… А уж когда разорвется, веером осколки вдоль земли, все живое в сито превращают. Так Костик шел за начальством и с интересом крутил у нее изящное крылышко: старший лейтенант оглянулся да замер от страха. Только крикнул: «Не шевелись!» И уже был за деревом. Оттуда скомандовал: «Присядь, так, положи тихо на землю… Так… И задом, задом, так, отходи… Еще, еще, теперь ложись!» Последнее выкрикнул, понимая, что жизнь-то спасена, и тут ее из пистолета расстрелял, аж свист разбойный пошел по лесу, да ближайшая березка повалилась, ее срезало, как ножом.
А первого в жизни фашиста Костик увидел в реке Донце, когда нахватались они в одной землянке немецкой вшей и решили помыться. И деревня, кстати, Банной называлась, будто бы для Екатерины Второй тут проездом бани устраивали. Нырнул он, и вдруг лицом к лицу с разбухшим трупом оказался… Чесал по воде, аж брызги до берега летели, испугался и назад не оглядывался.
А потом им в деревне попалась колонна: два наших автоматчика вели пленных фрицев… Один рыжий, рукава засучены и сапоги на подковках… Идет, будто из карикатуры, что в газетах печатают… Костик подошел к нему и долго разглядывал, желая понять, как выглядит в лицо их враг, против которого он танки клепал!
А потом у того же Донца, когда проезжали деревеньку, вдруг из колонны наших солдат он услышал, как кликнули на всю улицу: «Костик!»
Это он явственно расслышал и даже подумал: «А вдруг – отец!» Оглянулся, но ничего, кроме пыли, не увидел… И не решился шоферу постучать. Мало ли Костиков-то на свете!
Но мучился он этим вопросом до конца поездки, и потом дома этот крик слышался ему во сне…
– И вы вернулись?
– Да, – сказал Костик.
– На завод?
– Да. То есть нет, нас еще всю бригаду в кабинет снова позвали, в наркомат обороны.
– Зачем?
– Там эти… Американцы были… Ну, корреспонденты…
В том же огромном кабинете, теперь при свете люстры, в прошлый раз среди дня Костик ее не заметил, сидели какие-то оживленно болтающие люди с фотоаппаратами, в ярких клетчатых пиджаках, а некоторые в военном: не совсем привычной военной форме.
Один из них спросил знакомого Костику полковника:
– Вы назвали фантастическую цифру… Каждый танк восстанавливается четыре-пять раз… Я правильно понял?
Полковник кивнул. Вся бригада и старший лейтенант в новой замененной форме сидела на стульях, у стены, и смотрела на странных иностранцев, которые что-то обсуждали на своем языке.
– Армии Гудериана, это вторая немецкая танковая армия, за август сорок первого потребовалось заменить семьдесят процентов моторов… – подсказал второй военный, присутствующий в кабинете. – Им отказали, хотя все подбитые танки оставались у них в руках! А у нас, как вам известно, заводы оказались в труднейших условиях эвакуации… На Урал, в Сибирь… На счету был каждый танк… И драться приходится за каждую машину…
– Это они? – спросил длинный, поджарый, с усиками иностранец и нацелился на бригаду глазком аппарата.
– Не надо! – попросил знакомый Костику полковник. – Запишите лучше цифры: больше половины танков мы восстанавливаем в зоне боевых действий…
Иностранцы качали недоверчиво головами и смотрели в сторону ремонтников. Костику казалось, что и на него обращают внимание, и некуда ему спрятаться.
– Но вопрос вашим людям задать можно?
– Спрашивайте, – кивнул полковник.
– Они что же, являются «командос»? Или «камикадзе»? Им велят идти на смерть? Или они сами… Как этот… Маленький ребенок? – и указали при этих словах на Костика.
Полковник тоже посмотрел на Костика и заглянул в бумажку, отыскивая его фамилию.
– Это не ребенок, а юноша-доброволец, Ведерников Константин Сергеевич, – сказал он. – Он рабочий одного из эвакуированных в Сибирь заводов, делает танки. Но он, по его личной просьбе, включен в бригаду ремонта… У нас таких добровольцев много… – И полковник стал говорить о мужестве рабочих, об их самоотверженности и еще о том, что такой восстановительной службы, господам журналистам это, наверное, известно, нет ни в одной армии мира!
Корреспонденты и кабинет в наркомате пропали. Остались те, что своими вопросами мучили Костика.
– Но почему вы не говорите о главном… Почему вокруг да около…
– А что такое главное? – спросил, насупившись, Костик.
– Вы сами знаете.
– Не знаю.
– По лицу видно, что вы догадались.
Костик кивнул. Да, конечно, он догадался, о чем его спрашивали. Он с самого начала знал, что его об этом спросят. И все-таки оттягивал время, всякие мелкие дорожные происшествия описывал, иностранных журналистов, но о том, что случилось на Редьковских песках, умалчивал… Он знал – почему. Он не имел права рисковать, так предписывала ему устная инструкция наркомата.
– Редьковские пески? Это где?
– Под Харьковом, – сказал он. – Мы шли вслед за прорывом.
– Ну, ну!
Ремонтный «газик» в сутолоке боя и ужасающего грохота – била откуда-то сзади тяжелая артиллерия – проскочил зеленую балочку и встал. Не выходили, а выползали на траву. Осматривались, не поднимая головы.
Старший лейтенант ткнул пальцем вперед, туда, где, чуть завалившись набок, беспомощным чудищем темнела среди поля наша самоходка.
Костик узнал: это были СУ-76, моторы на них ставили спаренные, сразу две штуки, справа и слева, и общая блокировка, то есть одной ручкой в обоих моторах включалась одна и та же скорость. Но иной раз не срабатывал синхронизатор, летели зубья. То же произошло и теперь, во время боя…
Оба, и Костик, и старший лейтенант, смотрели на самоходку. Смотрели по-разному. Старший лейтенант с опаской, а Костик с любопытством и интересом. Да он и понимал, что выхода все равно нет, и работу придется исполнять ему. Кто может еще мышью пролезть до этой коробки, юркнуть туда и, свернувшись клубочком, попытаться исправить. Выбора, как он тогда сам понимал, у него не было.
