К сожалению, хорошее воспитание не позволяло девушке прервать затянувшийся вежливый обмен репликами и уйти от греха подальше. Фурман, который вяло бултыхался в воде, тщетно пытаясь избавиться от собственного цепенящего страха перед Сашкой, в какой-то момент с отвращением поймал себя на том, что подловато – как бы из некой машинальной «мужской солидарности» – сочувствует его почти безнадежной игре…
Но тут Сашка резко сел и с презрительно исказившимся лицом покрыл девушку матом. Она растерянно отшатнулась, покраснев так, что это было заметно даже сквозь ее коричневый загар. Больше не глядя на нее, Сашка демонстративно отхаркался и сплюнул на песок («Гад, здесь же потом дети будут сидеть!..» – возмутился про себя Фурман). Девушка весьма благоразумно решила, что отвечать не стоит, но дурацкая женская гордость удержала ее от того, чтобы немедленно кинуться наутек. Осторожно убедившись, что дикий человек не обращает на нее внимания, она повернулась к нему испуганной спиной и, неловко увязая в песке длинными ногами, не оглядываясь пошла своей дорогой.
Сашка курил нервными глубокими затяжками и с недовольным видом водил глазами по озеру. Потом он перекатился на живот, торопливо, словно обжегшись, переложил сигарету в левую руку – и вдруг каким-то невероятным ползающим движением, точно гигантская хищная ящерица, метнулся вслед за уходящей девушкой… От твердой почвы, по которой уже можно было бы побежать по-настоящему, девушку отделяли каких-то полтора метра, она уже наверняка успевала уйти, – но проигрывающее гонку чудовище буквально в последнее мгновенье выбросило далеко вперед переднюю правую клешню, и та мертвой хваткой захлопнулась на смуглой лодыжке. Девушка по инерции дернула пригвожденной к земле ногой, обернулась, издала ужасный то ли вскрик, то ли писк (бедная, она ведь даже не догадывалась о погоне!..) и, отчаянно извернувшись всем телом навстречу опасности, повалилась на спину с заплетенными ногами. Она сразу села и, упираясь руками, попыталась отползти задом, но страшная клешня держала крепко… У Фурмана от переживаний чуть сердце не разорвалось.
…Секунды шли, а кошмарный Сашка все лежал, уткнувшись лысой головой в песок, и не шевелился. Девушка смотрела на него с паническим омерзением. Может, она случайно лягнула его куда-нибудь в висок, и он сдох?.. Вот было бы счастье! Оставшиеся в живых обменялись беспомощными взглядами. Фурмана поразило, что эта воспитанная девушка, кажется, собиралась с духом, чтобы позаботиться о раненом…
Но тут хитрое чудовище пробудилось от своего притворного сна, подняло круглую башку и вновь явило миру щербатую, идиотически довольную улыбку – улыбку настоящего уголовника, похолодев, понял Фурман.
Сашка сел и, не отпуская ногу пленницы, как ни в чем не бывало попытался раскурить потухшую сигарету. Бычок не загорался, поэтому Сашке пришлось проявить очередные чудеса акробатики: действуя одной правой рукой (теперь он перехватил девушку левой), достать из коробка спичку и чиркнуть ею, что получилось у него только с третьего раза. Девушка с терпеливой задумчивостью пережидала эти манипуляции. Глубоко затянувшись, Сашка деликатно пустил дым в сторону, после чего «скованные одной цепью», точно по команде, в быстром темпе разыграли несколько вариантов продолжения. Инициатива принадлежала девушке, и Фурмана поразила скорость, с которой она меняла приемы борьбы: яростное гипнотическое сверкание глаз, угрозы со ссылкой на каких-то друзей и спутников, пролившиеся и тут же высохшие слезы, не слишком умелое заигрывание (смотреть на это было совершенно невозможно), жалостные просьбы, оскорбления, отпихивания, жестко предотвращенная попытка дать пощечину, снова слезы… Освободиться внезапным рывком девушке тоже не удалось (точнее, она освободилась, но не успела отскочить, и Сашка, обозлившись, сжал ее ногу с такой силой, что девушке стало уже по-настоящему больно: «Ну что, может, еще разок попробуешь сбежать? Давай!»).
Фурман торчал в воде, не зная, на что ему решиться: заорать во весь голос? А дальше? Плыть за помощью вдоль берега? Но кто там может быть – избитый (или мертвый) мужик, у которого Сашка отнял сигареты?.. Может, подобраться сзади и неожиданно напасть? – Чтобы хоть девушка успела убежать… Картины одна страшнее другой мелькали у него перед глазами. Или попробовать уговорить его? Мол, друг, зачем тебе сдалась эта брыкающаяся дура? Она ведь наверняка побежит жаловаться на тебя в милицию – неужели ты снова хочешь сесть из-за какой-то ерунды? Ты же можешь найти себе что-нибудь получше и без этих проблем!.. (Потом-то он, конечно, извинился бы перед девушкой за грубость: честное слово, это же была только «военная хитрость»! Ему представилось, как она осторожно улыбается, отходя от пережитого страха… Он провожает ее до дома…) Так ни на что и не решившись, но начав дрожать от холода и возбуждения, он сел на мелком месте и угрюмо подставил солнцу плечи.
Между тем Сашка нагло требовал, чтобы девушка согласилась выйти за него замуж или же заплатила за свое освобождение какой-нибудь выкуп – «калым», как он говорил: одним из вариантов был поцелуй в губы, но и от денег он тоже не отказывался (хотя какие у нее могли быть деньги в мокрых трусах и лифчике?). Потом он придумал новый поворот: сказал, что девушка свободна и может идти куда хочет. Руку он при этом не отпускал. После долгого обсуждения он демонстративно разжал свой захват и даже отвернулся, но, как только девушка дернулась, поймал ее снова. Унизительный спектакль несколько раз прокрутился по кругу, реплики повторялись, и уже можно было предсказать, что за чем последует. Одно лишь было хорошо: пока они разговаривали или даже переругивались, бандит не бил девушку и не делал ей… хуже (хотя нога у нее уже так заметно отекла, что он согласился переменить захват).
Как назло, остров словно вымер, и было совершенно непонятно, чем все это может кончиться. Впрочем, даже если бы кто-то и прошел мимо – какая-нибудь женщина с ребенком – что бы это изменило?.. Но тут вдруг Сашке надоело играть: обозвав девушку шлюхой, он убрал руку с ее ноги (даже брезгливо отряхнул ее) и, обращаясь к озеру, длинно и подробно обматерил всех женщин вообще.
Напуганная девушка не могла поверить в свое внезапно наступившее избавление (Фурман тоже): она даже и не подумала уходить – так и сидела с покорным рабским видом, сжавшись в ожидании новых пакостей и с какой-то обезьяньей озабоченностью тихонько массируя больную ногу. Сашка оглянулся на нее и опять разразился потоком грязной ругани. Только после того как он заорал «пошла отсюда!», злобно замахнулся и пригрозил изуродовать ее, если она сейчас же не уйдет, побледневшая девушка поднялась и неуверенно отступила на несколько шагов. Поскольку мучитель никак не реагировал, она печально повернулась к нему спиной и медленно пошла на плохо гнущихся ногах – по песку, по траве (вступив на нее, она бросила назад какой-то полубезумный взгляд), потом выбралась на дорожку и исчезла из виду.
Сашка курил, глядя вдаль.
Солнышко скрылось за облаками.
Высидев в воде еще минуту, Фурман собрался с духом и прошел мимо отвратительной гадины к своим вещам. Сашка не обратил на него никакого внимания.
Фурман стал лихорадочно растирать одеревеневшее тело. «Завтра заболею, – тупо подумал он. – Быстрее домой…» В спешке он даже не стал переодевать плавки, так и поехал в мокрых.
6
После отъезда девушек Фурман настоял на своем переселении в их комнату – а то, мол, бабушка ужасно храпит по ночам (что было правдой) и не дает ему спать (а это – уже некоторым преувеличением: учитывая отсутствие двери и тонкость перегородки между комнатами, разница в силе звука была небольшой). На самом деле ему просто хотелось додышать воздухом исчезнувших девушек. Еще когда они жили здесь, он пару раз заходил сюда днем, рассматривал их вещи и осторожно нюхал брошенные майки. Однако, проведя весьма беспокойную ночь на большой кровати в компании двух жарких насмешливых призраков-суккубов, он решил перебраться на ту, что стояла ближе к окну и была не так обжита. На том и помирились…
Еще весной он попробовал написать тайное эротическое сочинение в подражание не забытым им новеллам больничного писателя. На первый раз он выбрал самый простой вариант сюжета: зарубежный супершпион во время дипломатического приема на скорую руку соблазняет жену какого-то посла (оставалось, впрочем, большим вопросом, кто кого соблазнил, – оба были мастерами). Работа оставила у Фурмана странное чувство. Быстро поднимающееся возбуждение, безусловно, мешало сосредоточиться на литературном качестве и деталях. Но если именно возбуждение и было истинной целью этого жанра, а все прочее – лишь необязательным украшением, то зачем вообще надо притворяться «литературой»? Наиболее чистым образцом тогда будут схематичные туалетные рисунки – хотя животные как-то ведь обходятся и без этих картинок?..
