Ознакомительная версия.
Во всей этой истории самым страшным было терзание о судьбе дочери, а самым тяжелым — актерство, постоянный самоконтроль, необходимость ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдать своих истинных чувств. Потому что выбранный мною метод действий подходил под определение «вода точит камень». Капель тысячелетия пробивает отверстие, ручеек — столетие, мощная морская волна справится за десятки лет. В нашем случае вода — это определенно я, кто камень, затрудняюсь ответить, получается — дочь, хотя моя тайная агрессия направлена против зятька. Важно было точно рассчитать напор «водяного» давления, не переборщить, чтобы Сашка не заметила скрытых потоков. В то же время десятилетий-столетий в моем распоряжении не было. Завтра окажется, что дочь беременна, и жизнь пойдет совсем по другому сценарию.
Окончательно став на тропу войны, я испытала даже некоторое удовольствие, подъем духа. Активность, пусть и тайная, все-таки бодрит в сравнении с изнуряющими, тупыми беспомощностью и бездействием. Внешне я была исключительно доброжелательна и предупредительна. Каждый день демонстрировала заботу о милом Андрюше.
— Почему жареная картошка без лука? — кривится Сашка.
— Андрей не любит лук, — отвечаю я. — Ешь, что дают.
«Будь моя воля, — мысленно добавляю, — всыпала бы ему цикуты».
— Мама, ты хотела посмотреть выступление твоего коллеги по каналу «Культура»?
— Ничего страшно, еще будет повтор, наверное. Смотрите футбол, не беспокойтесь.
«Надеюсь, Андрюша еще не скребет промежность, когда наши проигрывают».
— Мария Сергеевна, вы не будете возражать, если сегодня к нам придут друзья?
— Нисколько. Сегодня вечером мы с Евгением Ивановичем идем в театр.
«Никуда мы не идем, и Женя в командировке. Просижу вечер в его квартире, заночую, а утром вернусь домой и с большой радостью уберу последствия вашей гулянки».
Двойная жизнь требовала постоянной сосредоточенности и напряжения, поэтому я не могла себе позволить расслабиться, делиться с Варей и Женей происходящим. Уходила от разговора, отделывалась шутками, когда речь заходила об Андрее.
— Он все еще тебя нервирует? — спрашивала Варя.
— Зятю положено нервировать тещу, таково распределение ролей.
— Какая-то ты странно благодушная, — подозрительно смотрит на меня подруга.
— Нормальная. Кстати, последовала твоему совету. Нечего их баловать. Положила в шкатулку только половину ренты.
— Молодец!
— И сказала, что ты попросила в долг.
— Я?
— Ты. Не проговорись при случае.
— Хорошо, — соглашается Варя.
Ее так радует моя проснувшаяся меркантильность, что Варя готова поддержать обман. Знала бы она, что лукавство и вранье — принцип моего нынешнего существования.
— Как дела у Андрея? — интересуется Женя. — Нашел работу и надевает ли два галстука сразу?
— Работу ищет, а галстуков вовсе не носит. Он гордо носит собственную голову. Ты обратил внимание, что люди с горделивой посадкой головы воспринимаются аристократами духа?
— А молчаливые кажутся значимыми. «Молчи, сойдешь за умного», — совершенно справедливое наблюдение. Любое самомнение отражается во внешних признаках, легко читается окружающими и принимается на веру.
— Интересно, какие у меня внешние признаки?
— Ты выглядишь как образованная интеллигентная женщина, не просто сохранившая привлекательность, а возбуждающая эротические фантазии. Вот только…
— Что? Говори прямо!
— С обонянием у тебя проблемы. Разве ты не слышишь, что тянет подгоревшим мясом.
— Ах, батюшки! — подхватываюсь я и несусь на кухню.
Моей изощренности в интриге против Андрея могли бы позавидовать великие царедворцы вроде Марии Медичи или Макиавелли, которые считали, что при наличии благой цели (как они ее понимали), надо опираться на выгоду и силу, а не на мораль. С не доброй славой вошли в историю эти деятели.
Любую критику я преподносила под видом заботы и участия. Я отправила, наверное, сотни ядовитых стрел, но все они были тщательно замаскированы.
Саша, как и я, маниакальная книгочея. Если нас поставить перед выбором: отобрать руку или возможность читать, мы отдадим конечность. Без руки можно прожить, а без чтения невозможно, бессмысленно, скучно, безрадостно, невдохновенно. Сейчас у нас есть электронные книги, куда закачиваем тексты. Большая экономия и выгода с точки зрения расходования денежных средств и места в квартире, которая уже забита книгами от пола до потолка. Андрей наркотической привязанностью к литературе художественной или общественно-политической, или к какой-либо другой не страдал. Он предпочитал глянцевые журналы, которые покупал регулярно. Был, так сказать, в курсе современных трендов. А по-русски: впитывал ближайшие, краткосрочные тенденции, интересы массовой культуры. Саша постоянно подсовывала ему понравившиеся книги. Это естественно — поделиться с любимым человеком впечатлениями, размышлениями, идеями. Андрей обещал прочитать, но слова не держал. Ведь серьезное чтение требует работы ума. Это как пережевывание сочного куска мяса требует работы жевательных мышц. А журнальные статьи под яркими обложками никаких усилий не требовали, сладенькая манная каша — глотай, сколько влезет. У нас с Александрой не редко возникали споры о прочитанном. Я, понятное дело, занимала позицию патриархальной ретроградки, а дочь — прогрессивной авангардистки. Во время одного их таких споров — мы обсуждали автобиографический мотив в прозе Довлатова, Рубанова, Рубиной — Андрей тихо выскользнул из кухни. До этого тщательно маскировал зевоту.
Я уловила сожаление во взгляде, которым дочь проводила Андрея, и сказала:
— Мне кажется, тебе надо прекратить подсовывать ему книги. Ну, не читает их человек! Это никак не характеризует его с морально-этической стороны. Перефразируя Пушкина: быть можно дельным человеком и думать о красе вещей. Андрей истинный ценитель красивой одежды. Вообще красоты в ее конкретно-материальном проявлении. Это своего рода дар.
— Под Пушкина можно все подогнать, — огрызнулась дочь. — Быть можно дельным человеком и думать о красе зверей, детей, соплей…
— Фу, Сашка! Извини, что я вмешиваюсь в ваши отношения. Просто мне кажется неправильным, когда ты ставишь человека в неловкое положение, подсовываешь ему книги, которые он никогда не прочитает. Кроме того, — я слегка запнулась, чтобы тщательно проконтролировать отсутствие сарказма в голосе, и лучезарно улыбнулась. — Кроме того, человеку, который прочел «Улисс» Джойса можно отдыхать от чтения всю оставшуюся жизнь.
Саша ушла из кухни насупленная и хмурая. Я перевела дух и задалась вопросом: достигла ли ядовитая стрела цели, хорошо ли была замаскирована?
Александру ничегонеделанье Андрея не могло не беспокоить. Еще больше ее заботило мое отношение к его, назовем вещи своими именами, тунеядству.
— Андрей был на нескольких собеседованиях, — говорила мне дочь, — ждет ответа.
— Да что мы не прокормим молодого человека! — отмахивалась я вроде бы беспечно.
Ни раз, и ни два Сашка заводила разговор о якобы имевших место попытках Андрея трудоустроиться. Если бы я могла сказать прямо, то дочь услышала бы: «Во-первых, никаких попыток, поползновений, телодвижений с его стороны в принципе не существует. Во-вторых, нет такой работы, чтобы ничего не делать, а получать много». Но я ничего подобного, естественно, вслух не произносила.
— Не бери в голову, — советовала я. — Нормальный мужчина по природе добытчик. Умный мужчина ищет, где добывать выгоднее.
— Полгода уже ищет?
Это могла быть провокация, разведка боем — в самом ли деле я так благодушно настроена? На провокации не поддамся.
— Хоть полгода, хоть три года. Разве нам не хватит терпения? Или мы бедные?
— Мама! — дочь едва не плачет от умиления. — Какая ты у меня добрая, чудная, самая необыкновенная!
Знала бы моя девочка, чего мне стоит «необыкновенность» и ради чего я прикидываюсь доброй тещей. Прикидываюсь, наверное, неумело, но влюбленная дурочка не замечает фальшивой игры, дурочке кажется, что все вокруг должны восхищаться ее избранником.
Как-то при очередном Сашкином заходе: Андрей-де хотел в фирму своего приятеля устроиться, но фирма прогорела — я оборвала дочь:
— Ты точно оправдываешься. Прекрати! Не навязывай мне роль злобной тещи, которая считает каждый кусок хлеба, съеденный зятем, или число подштанников, которые за ним выстирала.
Я отвернулась, как бы обиженная. А потом со всем своим скудным актерским мастерством изобразила на лице улыбчивую задумчивость, которая бывает, когда человек мысленно возвращается в приятное прошлое.
— Мама, о чем ты сейчас подумала?
— Вспомнила, как твой отец ночами разгружал вагоны, а утром разносил почту. Мы съехали от родителей, я уже тебя носила, денег не хватало катастрофически. У нас было две главных статьи расходов — оплатить съемную комнату и купить мне фрукты, кроме фруктов я ничего есть не могла, иная еда вырывалась из меня фонтаном. После месяца бессонных ночей и тяжелой физической работы твой отец стал засыпать на лету. В метро, стоя, держась за поручень. При каждом удобном случае и в любом самом неудобном положении. И на лекциях в институте, конечно. Однажды лектор, заприметив его храпящим, велел всей аудитории умолкнуть, подошел вплотную, несколько минут вредно наблюдал. Потом растолкал Игоря: «Молодой человек, мы вам не мешаем? Ах, не мешаем! Но все-таки аудитория института мало подходит лежебокам, тут ведь тверденько. Отправляйтесь домой, коль здоровый сон для вас важнее науки».
Ознакомительная версия.
