— Я… это… как увидел её… ну, как бревном треснуло… сразу понял, что не смогу без неё, блин, жить… — промямлил Роберт. — Заныло внутри всё.
— А мне такие парни всегда нравились, — затараторила девушка Светик. — Потому что и симпатичный, и высокий, и умный, я его даже во сне видела, правда-правда! А какие он стихи читает! Этого… Есенина, недавно про него по телевизору показывали. Мы и подумали — раз так сходимся, то чего тянуть, да? И это просто поразительно, что мы попали в одну пару! Как назло. Короче, взяли и пошли в загс, только за паспортами сгоняли. А разве нельзя?
— Можно-можно, — ободряюще сказал Шоумен. — У нас всё можно. Не родите только к завтрашнему утру, с такой-то прытью… А вот что мне сообщает наш диспетчер на «горячей линии» из редакции: пара Светик и Роберт вышла на третье место, оттеснив Жанну и Золотого!
Слова его были встречены неистовым шумом, криками и свистом. Тут многие девицы тоже сидели верхом на парнях, а толпа ещё и раскачивалась влево-вправо, как растревоженный ветром камыш.
— С большим отрывом по-прежнему продолжают лидировать Яна и Парис! — продолжал орать Шоумен. — А из тройки лидеров выпали Маша и Паша! Их место занял дуэт Дианы и Кирилла! Что же они совершили, почему зрительские симпатии оказались на их стороне, так высоко подняли их рейтинг? Может быть, тут не обошлось без «Секса в большом городе»? Ну, признавайтесь!
Шоумен остановился перед этой парой, которая заслоняла Катю и Алеся.
— А мы вообще лучшие, разве не ясно? — нагловато ответил Кирилл. — К гадалке не ходи — победа будет за нами.
— Все остальные — просто фуфло, с зажмуренными глазами видно! — столь же развязно добавила Диана, платиновая блондинка.
Переминаясь, она сделала шаг назад и то ли случайно, то ли намеренно наступила острой шпилькой на Катину туфельку.
— Ой! — вскрикнула Катя. Но её никто не услышал.
— Прости, насекомое, — мимоходом шепнула ей Диана.
А Шоумен уже перескочил к следующей паре.
— Вот вы! — прокричал он. — Аслан и Мадонна! Вы чего тут делаете? Почему всего лишь на девятом месте? Нет угрызений совести, что ли? Ангелы на небесах льют слезы, глядя на вас! Я вас во вторую лигу отправлю.
— Нэ надо со мной так, — хмуро сказал Аслан, а Мадонна захихикала.
— И вы тоже как под наркозом ходите! — Шоумен обращался к очередной «двойке». — Грибков пожевали, что ли? Глаза красные, как у кроликов… Даже в десятку войти не можете! Я уже позабыл, как вас зовут-то. Вера и Анджей, кажется? Аллё, гараж! На меня смотреть, на меня!
— Да мы… — начали они хором.
Но Шоумен не дослушал, прыгнул в сторону. Он явно забавлялся, чувствуя себя в своей стихии. Очутился перед Алесем и Катей. Потянул девушку за локоток, чтобы публика видела. Поманил пальцем Алеся.
— А с вами вообще просто беда, — строго сказал клоун. — Тринадцатое место, стабильно. Вам в круиз не хочется? Как неродные, право! Бедные родственники на свадьбе. Тут уже женятся, в омут прыгают, одна пара — Маришка и Леонид — успела вступить в секту кришнаитов и обрилась наголо — вон, стоят теперь, бубенцами позвякивают, зато сразу на три позиции поднялись, а вы что же? Кислоты, что ли, глотните, взбодритесь! У меня тут есть пузырек серной, всегда с собой ношу, чтобы не расслабляться. Ну?
— Кто медленно запрягает — быстро скачет, — ответил в протянутый микрофон Алесь и дурашливо заржал, подражая нетерпеливому жеребцу. И успел добавить: — А кто берет слишком высоко — никогда не кончает песню. Немецкая пословица.
— Браво! — закричал Шоумен. — Алесь и Катя! Поддержим их нашими бурными аплодисментами! Последние станут первыми, как сказал один умный дядя, не помню кто.
— Иисус Христос, — тихо подсказала Катя, но её вновь никто не услышал в этом грохочущем бедламе.
Только что, буквально полчаса назад, на импровизированной площадке возле Останкинского пруда кипели нешуточные страсти, по крайней мере, казались такими при ярком солнечном свете, усиленные высокочастотными микрофонами и прочей телевизионной техникой. А сейчас здесь никого не было, все разошлись, разбежались, разъехались. Остались только пластиковые бутылки, скомканная бумага и пакетики, окурки. И два человека, стоящих на бетонной набережной пруда, — Продюсер и Режиссёр. Утки в надежде подплывали к ним, но, не получив ничего, кружили неподалёку. Особое недовольство проявлял селезень в ярком оперении. Он что-то крякал, должно быть поругивался. А солнце теперь было затянуто тучами. Да и жара спала, стало попрохладнее.
— Не думал, что когда-нибудь стану заниматься таким вот реалити-шоу, — промолвил Режиссёр. — И зачем тогда я изучал во ВГИКе Бертолуччи, Трюффо, Озона? Скажи на милость? Ещё год-два и из меня выйдет весь воздух. Знаешь, есть такой гриб — забыл, как он называется, наступишь на него — лопается, и остается только облачко серой дряни.
— Дождь будет, — отозвался Продюсер. — Что там пророчат синоптики?
— Вот Кустурица… Вроде бы и ни о чём, ну — просто сцены из жизни, гуси кругом, морды, а как зажигает? Я всегда хотел снять нечто подобное. Чтобы смысл был внутри действа, а не снаружи. Понимаешь? Магнит должен быть не в сюжете, не в актерах, не в спецэффектах, а… как бы это выразить… в волнующем дыхании времени. В тех мелодиях, которые звучат в каждом из нас. А ты собери эти мелодии в один пучок, чтобы они стали гармонией. Хотя бы на те полтора часа, что идет фильм.
— Нет. Дождя не будет. Будет гроза.
— Или Кубрик. «С широко закрытыми глазами». Я смотрел его раз десять и всё не мог понять. Потом только дошло. Недавно. Её измена во сне была более реальна, чем его стремление изменить наяву. У него не вышло, а у неё получилось. Потому что изменяешь не кому-то, а себе. А себе изменить проще, не надо даже надевать карнавальную маску… Мы все живём с широко закрытыми глазами, — добавил он.
Продюсер протянул ладонь, подождал, когда на неё упадет капля дождя, но так и не дождался. Со стороны казалось, что человек просит милостыни. Утки поплыли к другому берегу вслед за селезнем.
— Снимешь ещё свой фильм, — сказал Продюсер. — Не горюй так. Я тоже учился совершенно другому. Сейчас и говорить не хочу. А тогда — что, глаза открыты были, что ли?
— Не знаю. В каждом времени есть хорошее и плохое. Но человек хочет видеть одно и не замечать другое. Но нельзя насильно заслонять ему то то, то это. Уж лучше вообще ослепить, чтоб не дергался.
— Понял твой намек. Но вот что тебе отвечу. Хемингуэй как-то сказал, что лишь три струны трогают читателя за самое сердце — это любовь, смерть и деньги. В данном случае слова эти применимы к любому телевизионному шоу. Чем я занимаюсь уже двенадцать лет. А у Пушкина нашего проскочила другая мысль, тоже про три пути к сердцу читателя — это страх, сострадание и смех. И оба правы, потому что формулы их схожи. Смерть — страх, любовь — сострадание, деньги — смех, поскольку это действительно смех, если относиться к ним серьезно. И всем этим мы призваны заниматься, иначе ничего путного не получится. Смешать все ингредиенты в одной кастрюле. Задумайся об этом.
Режиссёр посмотрел на небо, ещё сильнее затянутое тучами; солнечные лучи еле пробивались сквозь них.
— Ты прав, — произнёс он. — Будет гроза.
Но грозы всё не было и не было.
— …Наверное, и не будет, — подумал вслух Алесь, поглядев на Катю.
Они шли по Звездному бульвару, удаляясь от Останкино. Телебашня высовывалась из-за домов, словно следя за ними. По крайней мере, плевшийся позади Оператор точно следил, улавливал подходящие момент, ракурс, звуки, мимику. Иногда забегал вперед. Со стороны казалось: вот три болтающихся без дела приятеля решили увековечить себя для будущего, на фоне выгуливаемых собак. Собак в этот час на бульваре было действительно много. Больших и маленьких, с ошейниками и без. Одна из них, средних размеров, с любопытством подбежала к Кате. Девушка не удержалась, погладила, присела на корточки.
— Кто таков? — спросил Алесь.
— Эрделька, — ответила Катя. — Девочка.
А хозяин уже звал откуда-то из-за деревьев:
— Лера! Ко мне!
Вильнув хвостом, собака помчалась обратно.
— Надо же! — удивился Алесь. — Девочка, а с бородой. Ты, наверное, своим лабрадором пахнешь. Собачница, значит. Так и запишем. А я люблю псов простых, дворовых. Чтобы сразу что-нибудь оттяпал, коли чужой. Вот у меня…
— Не надо больше про Апельсина, — сказал Оператор. — Это мы уже все слышали. И другой всякой «клюквы» тоже не надо.
— А твое дело вообще в дырку смотреть, — обиделся Алесь. — И кнопки нажимать. В нужное время.
— Нету пока никакого времени, ни нужного, ни ненужного, — вошел в спор тот. — Чепуха одна. Я из-за вас место потеряю.
