Ронни ушел, не повидав Билла Хамера – слабое утешение в сравнении с хуком левой и кроссом правой, полученными за этот час; важная, хоть и не столбовая дорога к цели закрылась для него, и то, что наверняка могло попасть на крючок, ушло сквозь дырку в сети. Нельзя сказать, что он сам в чем-то оплошал. Но не говоря уже о чем-нибудь еще более интимном, к такой сучке даже багром не следовало прикасаться! Он был неосторожен. Для таких дел всегда есть толстая Сусанна.
Повернув от канала к стоянке такси и прикидывая, как получше заполучить толстуху Сузи к себе, не угощая ее ужином, Ронни услышал сзади окрик. Обернулся, подумав: как было бы здорово, если б за ним бежала Симон Квик! Потом увидел, что это и впрямь она. Остановился, подождав, пока она подбежит, – а бежала она бесшумно, потому что была босой. Ноги загорелые и грязные.
– Где ваши туфли?
– У меня нет туфель.
– Глупо и дико! Ладно, что вам надо?
– Адриан повел меня в коридор, а там стал звонить, и я увидела вас на другом конце зала. Вы уходили, я подождала, пока Адриан, заговорив с таксистом, на секунду перестал следить за мной, и побежала за вами, и как раз увидела, что вы завернули за угол.
– Какая удача! Но что вам нужно?
– Просто… – Она взглянула на него исподлобья, заставив подумать, что вовсе не беззащитна. Ей было что сказать. – Подло вы сделали, заявив, будто не говорили, что хотите в постель со мной. Выставили меня ужасной лгуньей.
– Простите меня, но другого выхода не было.
– Не было? Как это?
– Я не намерен объясняться на улице. Да вы все равно и не поймете. Сам я еду домой. А вы можете делать, что хотите.
Она неловко качнулась и прислонилась к деревянной изгороди.
– Вы сердитесь на меня?
– Мне только досадно. Ну что вы стоите в таком виде? Ступайте назад. Миссис Райхенбергер небось уже добралась до вашей матери.
– Плевать. Вы идите, если хочется. Я останусь здесь.
– О Боже! Возьмите такси и уматывайте. Куда-нибудь. Нельзя же просто так торчать здесь!
– Почему нельзя? У меня все равно нет денег.
– Слушайте… вот десять шиллингов. Куда вам?
– Не важно. Никуда не хочу. – Она отошла от изгороди и встала перед ним. Глаза ее были только на два дюйма ниже его глаз. В самом центре подбородка была маленькая круглая родинка, и еще меньшая – в левом углу рта.
– Как вас зовут, – сказала она без вопросительной интонации.
– Господи, я говорил вам… Ронни Апплиард.
– Знаю, просто забыла, Ронни…
– Да? – сказал Ронни, плавно повышая голос на полторы октавы вверх.
– Ронни, я могу поехать с вами?
– Нет.
Так же спокойно и монотонно, как прежде, она сказала:
– Я знаю, что совсем некрасива.
Две элегантные негритянки с выпрямленными волосами, проходя мимо, услышали слова Симон и холодно взглянули на Ронни. Это не помешало мгновенно шевельнуться в его душе каким-то заплесневелым остаткам рыцарства или даже уважения к истине (что вполне допустимо, когда тебя не слышит никто из влиятельных людей). Ронни сказал почти невольно:
– Нет, вы прекрасны.
Негритянки, оказавшись теперь сзади, не оглянулись, но одновременно передернули плечами.
– Тогда почему не взять меня с собой? Я сделаю все, что вы хотите от меня, и буду очень тихой, и уйду сразу же, когда скажете. Почему вам не взять меня с собой?
Ронни открыл рот, чтобы изложить несколько наиболее веских причин, но обнаружил, что позабыл все, а также и менее веские. Теперь он понял, почему стоял на улице, без толку открывая и закрывая рот, вместо того чтобы, как разумный человек, помчаться домой к толстухе Сузи.
– Ладно, – сказал он.
– Блеск! Вот такси.
В такси пришлось туговато. Едва завертелись колеса, как она уже была на нем, всем телом и напрягшись, и трепеща; раскрыв рот, отрывисто дыша, ерзая со свободой, которая пришлась бы Ронни более по вкусу, если б он смог внести в эти движения что-нибудь свое. Он прижал руку к той части зеленого свитера, которая, как можно было ожидать, прикрывала ее левую грудь. Ничего там, видимо, не было, кроме довольно засаленной шерсти и ребер. Тем не менее Симон Квик раскачивала свои узкие бедра взад и вперед и громко стонала. Ронни задвинул стекло, отделявшее место водителя. Он заметил, что, делая это, освободил девушку лишь частично, словно не позволяя ей убежать. От привычки трудно избавиться. Он также заметил, что они, по удачному совпадению, как раз сейчас выкатились на Экзибишн-роуд.
Через две минуты такси притормозило у семафора вблизи станции «Южный Кенсингтон», и Ронни не без основания поблагодарил столичную полицию, запретившую устанавливать зеркала так, чтобы водитель мог наблюдать за пассажирами. Отбросив руку мисс Квик, oн сказал:
– Нас сейчас увидят. Как насчет сигареты?
– Что, вам не нравится?
– Нравится, конечно, но есть границы.
– Как это понять?
– Ну, – Ронни зажег себе сигарету, – нельзя же трахаться одетыми, в такси, верно?
– Почему нельзя?
– Не валяй дурака, Симон, как бы тебя ни звали! Чертовски глупое имя, кстати. Как тебя зовут вправду?
– Симон меня зовут. И я трахалась в такси.
– Да заткнись! Среди бела дня?
– Конечно, нет. Думаешь, я сумасшедшая?
Ронни, в общем, так и думал, но не хотел раздражать девушку. Рано. Придет время, потребуется здорово разозлить ее, чтобы выгнать из его постели, его комнаты и его жизни. Это, однако, будет скорее всего часа через два. Он примирительно шепнул:
– Ну, для чего-либо в этом роде еще не так темно.
– Нет, темно!
Ронни выглянул в окно. Они проезжали шеренги домов, расцвеченных огнями, где люди зализывали свои раны, но Ронни не стремился тщательно или хотя бы бегло оценить степень темноты и скорость ее приближения. Он просто пытался прервать разговор, который в любой момент мог подтолкнуть эту девушку к непоправимой глупости. А на данной стадии нельзя позволить ничего подобного. После всего, что он вытерпел за последний час, Ронни трахнет ее, хочется ему этого или нет.
Такси свернуло налево, понеслось вдоль лавок: мелькали ползучие растения, обрубки плавника, груды камней; на половинках манекенов, кончавшихся как раз над талией, красовались вельветовые брюки; безликие бюсты из чего-то вроде бронзы были одеты в ребристые вельветовые рубашки и сверкали огромными наручными часами, а шеи их окружали развевающиеся шарфы, явно сделанные из старого летнего платья. Еще пять минут до дома. Симон Квик, казавшаяся столь же равнодушной, как и раньше, сказала из своего угла:
– Ронни, вы говорили, что у вас нет жены.
– Говорил. У меня ее нет.
– Почему?
– Не знаю.
Но Ронни, конечно, знал. Досконально. Да и обозреть эту проблему было нетрудно. У него не было жены, потому что еще не нашлось достаточно богатой Девушки из достаточно влиятельной семьи, пожелавшей бы выйти за него. Ну, почти не нашлось. Лет пять назад была одна, которая больше чем хотела. Все шло, казалось, отлично. Но когда уже должны были огласить помолвку, Ронни заметил, что девушка похожа на лошадь или, может быть, на ослицу. И понял, что это выше его сил. Даже теперь он жестоко упрекал себя за приступ слабости и иногда, рано проснувшись (возможно, в дождливое утро), размышляя о своем довольно скромном доходе, своей относительной безвестности, о крайнем убожестве квартиры, был близок к отчаянию, признав несовершенство своего характера.
– Почему люди женятся? Почему выходят замуж? Не понимаю ни того, ни другого.
Что правда, то правда: во всяком случае, Ронни говорил это с возрастающей теплотой, словно действительно сожалея о своем невежестве. Он не был охотником до абстрактных рассуждений, но чувствовал, что сейчас дискуссия кстати. Поможет придержать его желание и отвлечь от мыслей о том, что будет скоро делать с Симон, – это событие стало представляться уж чересчур осязаемо. Нужно что-то делать, а то придется расплачиваться с шофером, стоя к нему спиной. И Ронни продолжал:
– Причин тут, по-моему, много. Жажда безопасности, бегство от одиночества, обычное откровенное желание создать семью; нельзя пренебречь материальной основой, – но не успел упомянуть о деньгах с особым презрением, с заготовленным тоном недоверия, как его прервал хриплый стон девушки:
– У моей матери есть муж.
– Несомненно. У большинства людей матери с мужьями.
– Нет, я хочу сказать, просто муж, понимаешь.
– А, ты говоришь о втором муже, об отчиме, о твоем отчиме.
– Правильно. Его зовут Чамми. Он плохой. Ненавидит меня. Заставляет делать разные штуки.
– Правда? Какие штуки?
– Всякие. Гостить у кого-нибудь. Принимать гостей. Ходить в гости. Ездить за границу. Ходить на концерты, скачки и прочее. Все в таком роде.
– Звучит, не так ужасно.
– Ужасно!
Ронни отбросил сигарету:
– Что же здесь ужасного?
– Просто ужасно. Скучно. Всегда одно и то же. ужасные люди. Все время говорят с тобой о скучных вещах.
