Сами видите, я серьезно подхожу к домашним заготовкам. Практическое знание дамских фантастических представлений может за год принести несколько тысяч комиссионных.
Немного погодя Вероника сказала:
— Да-да. Конечно.
Мне явно удалось произвести впечатление. Но ее отнюдь нельзя было отнести к разряду пузырей, так как она спросила:
— А как насчет инженерной экспертизы?
— Разумеется. Можно устроить и экспертизу. Но не забывай, квартира приглянулась крутому покупателю, и он еще не купил ее только потому, что я наврал про потерянные ключи. Не многие на моем месте поступили бы также.
Она чуть дольше обычного задержала на мне взгляд, потом посмотрела в сторону, словно бы задала какой-то вопрос — не тот, что произнесла вслух, — и теперь получила ответ на него. Похоже, ответ ее несколько разочаровал. И тут она снова взглянула на меня, как бы удостовериться, что правильно все поняла.
— Так ты думаешь, стоит покупать?
Не понимаю, что тут со мной случилось. Возможно, все дело в том, что как раз в этот момент я заметил дырочку у нее на колготках. От этого зрелища во мне взыграли одновременно и нежная симпатия к ней, и животная, прямо-таки собачья страсть. Мне захотелось немедленно, здесь и сейчас, поцеловать ее, но еще сильнее захотелось ее защитить. Последнее само по себе смешно, поскольку она и близко не нуждалась в защите — разве только от меня и мне подобных. А таких ведь миллионы.
В ту же секунду я понял, что сейчас произойдет. Тело, язык, воздух в горле предали меня — оказалось, всё это предатели. И вот, после долгой, очень долгой паузы, я проговорил:
— Не знаю.
Быть честным мне обычно не труднее, чем врать — правда и ложь далеко не всегда начисто исключают друг друга, ведь, в конце концов, выражать себя и добиваться своего можно по-разному. Но на сей раз между ними вспыхнула ожесточенная борьба. Меня это даже удивило. Я был почти готов к тому, что во мне заговорит слюнявая добродетель, однако по опыту твердо знал: такое бывает только в старинных книжках — у Диккенса и у разных там козлиных морд с бакенбардами.
— Не думаю, что стоит.
У Вероники чуть-чуть округлились глаза, но больше она ничем не выдала удивления. Просто молча стояла передо мной и машинально щелкала застежкой сумочки. Я чувствовал, что она смотрит прямо на меня, но сам уставился мимо нее куда-то за окно. Честно говоря, меня смутило то, что я сказал ей правду. Нет, я и раньше пробовал это делать и всякий раз оставался с неуютным ощущением бестолковости произошедшего. Хорошая ложь, умно и неординарно преподнесенная, не разоблаченная и оказавшая желаемый эффект, приносит гораздо большее удовлетворение. А правда не приносит толком ничего.
— Но почему?
Я вышел из дурацкого оцепенения и более-менее сфокусировал взгляд на ее лице. Чувствовал я себя глупо и беспомощно. Словно бы меня подхватил и понес поток, из которого мне никак не удавалось выбраться. Но коль скоро вернуться к началу я тоже не мог, оставалось лишь нестись вперед:
— Во-первых, потому что дом принадлежит Грязному Бобу. Кроме того, земля под ним проседает. У крошечных трещинок, которые там, на лестнице, в цоколе имеются уже подросшие братики и сестрички, а также дядюшки и кузины.
Я помолчал, вроде как прислушиваясь к собственным словам. Мне уже начинал нравиться производимый ими эффект.
— Существует, конечно, некоторая вероятность того, что дело не в проседании почвы. У парня из соседней квартиры музыкальный центр занимает пол-спальни, а то и больше. Когда центр включен, немножко вибрируют стены. Сейчас сосед уехал в отпуск, на месяц. Он — парень вполне симпатичный, но только уж очень упрямый и отчасти… Как бы это получше сказать?.. Психопат он, короче. Да, а еще крыша с одного угла подгнивает. Грязный Боб нарочно дожидается, пока она не сгниет окончательно, чтобы содрать с жильцов побольше денег за ремонт. Так что, думаю, это не лучший для тебя вариант — при твоих-то возможностях, бытовых привычках и запросах.
Снова наступило долгое молчание. Вероника пыталась подергать себя за прядки волос, но у нее не получалось, потому что волосы у нее такие короткие, что и не прихватишь как следует. Она была все-таки необыкновенно худа, но худа не до уродливости. Худенькие мне нравятся. Нет, я ничего не имею против толстушек, ни в коем случае. Тони, кстати, полноту в женщинах одобряет. Каждому, как говорится, свое. Но по мне, маленькая и худенькая тем и непохожа на меня, что она маленькая и худенькая. Особенно хорошо разница ощущается на ощупь. Я этой разницей дорожу.
Я задумался: интересно, крашеная она или нет? Как-то незаметно, чтобы корни волос у нее были какого-нибудь другого цвета, но это еще ни о чем не говорит. И тут она без тени улыбки — но зато дрогнув слегка своими тяжелыми призывными веками и едва изобразив понимающий кивок — спросила:
— Но зато фэн-шуй здесь хороший, да?
Я покачал головой:
— Не-a, говно здесь, а не фэн-шуй.
В ту же секунду она расхохоталась. Она закатывалась, помирая от смеха, ни капли не похожего на те низкие нагловатые смешки, какие я слышал от нее до сих пор: и без того не округлое лицо совсем уж вытянулось, мясистый носик подергивался, кожа на всей физиономии приобрела тот же перечно-красный оттенок, что и волосы. Этот ее нос меня доконал, и я тоже засмеялся — сначала деликатно, а потом от души. Мы вдоволь поржали дуэтом и вдруг умолкли. В наступившей тишине было слышно, как грохочет по центральной линии подземки поезд отправлением из Шепердс-Буш. Это тоже чуть меня не…
— Ты не хочешь со мной поужинать? — спросила она запросто.
— Где? — Ее вопрос застал меня врасплох.
— Где? Не знаю. Может, в том твоем новом суши-баре?
Я в очередной раз покачал головой.
— То есть и суши-бара нет?
Она опять засмеялась и снова заразила смехом меня. Я все никак не мог успокоиться, но до работы ее довез. В ту пятницу мы впервые ужинали вместе.
Все это произошло шесть месяцев и две недели назад. Тогда я, разумеется, и не подозревал о том, что случится в дальнейшем. Мне нередко удавалось затаскивать в постель женщин, которым я показывал дома — отчасти благодаря тому, что на меня проецировалась роскошь обстановки, отчасти потому, что я вел себя так решительно, будто все эти дома и квартиры принадлежали мне лично. Но с Вероникой было как-то по-другому. Дело не столько в ней самой, сколько в том, как кстати она возникла. Всему свое время, человек входит в твою жизнь, лишь возникнув в ней вовремя. Вот она и оказалась именно такой, как надо, женщиной, встреченной именно в такой, как надо, момент. К тому времени я уже начал смутно подозревать, не признаваясь себе в этом, что понемногу устаю от Колина, Ноджа и Тони, от хождений на футбольные матчи, от дегустаций кухонь разных народов, от пинания мячика на лужайках парков, от поглощения пива и экстази, от пьяных забав, а еще от того, что снова, раз за разом делаю вид, будто все это и есть самое прекрасное на свете времяпрепровождение, такое замечательное, что лучше и не придумаешь. Я начал понемногу уставать от себя самого.
Нет-нет, иногда мне бывало очень здорово с этой троицей, даже и в последнее время. Но чем дальше, тем больше наши отношения напоминали историю, которая все никак не отойдет в прошлое. Застряла комом в настоящем и ни туда, ни сюда. Не исключено, это все оттого, что наши с Колином, Ноджем и Тони встречи были целиком посвящены рассказыванию историй. Мы не трепались ни о чем, не пикировались, не подкалывали друг друга, в наших разговорах не было ни ярких импровизаций, ни иронии, ни намеков, ни намеков на уже прозвучавшие намеки, словом, ничего такого, что бывает, когда между людьми есть живая связь, ничего такого, что заставило бы тебя сгибаться пополам от смеха и беззаконно, безоглядно, по-детски восхищенно радоваться тому, что у тебя есть приятели. Нет, ничего подобного: как я уже сказал, — только истории, прошлое, недавнее и отдаленное. Чем занимался? Где был? Что видел? Как тебе показалась N? Ты ходил на стадион — как тебе игра? Помнишь, когда это случилось? С меня было достаточно. Более чем достаточно.
В конце концов, мне исполнилось тридцать, и жизнь моя поблекла, начала отдавать тлением и тухлятинкой. Встречу с Вероникой я принял за идеальный шанс… подновить, так сказать, свой мир, сделать его если не лучше, то хотя бы не таким, какой он есть. Чтобы жить в нем впредь с другими, уже новыми муками, недовольствами, скукой и заливистым притворным смехом.
Забавным образом, я понял, что мне делать — то есть как разрешить создавшуюся ситуацию — опять же, показывая потенциальным покупателям очередной дом. На сей раз он располагался на границе Шепердс-Буш и Хаммерсмита. К тому времени прошло около месяца с нашего с Вероникой ужина, и мы уже недели три, как «встречались», в смысле трахались. Возможно, тут не было никакой причинно-следственной связи — в чем Вронки уверена на все сто, — просто эти два события совпали по времени. Мне все же как-то не очень в это верится. С другой стороны, разные бывают совпадения.
