Ее непритязательное отношение к жилью тоже можно было бы назвать забавным. Чистая постель, место для кофеварки и уединение – вот и все, что ей было нужно. Но все было не так просто. Майя селилась в этих дырах и… через несколько месяцев съезжала. Она собирала свои так и не разобранные коробки и волокла их в другую часть города. И каждый раз делала это без всякого сожаления, с видимым удовольствием покидая едва обжитые стены.
Не задерживаться на новом месте вошло у нее в привычку, но однажды переезд был таким стремительным, что напоминал бегство. Майя с содроганием вспоминала ту ничем не примечательную однокомнатную квартирку с электрической лампочкой вместо входного звонка. Внешне она была много лучше большинства ее медвежьих стоянок, но Майя уже на следующее утро пожалела, что переехала сюда. Чем здесь занимались престарелые глухие постояльцы, несколько лет снимавшие этот угол до нее, – неизвестно. Неизвестным осталось и то, в какие туманные дали они удалились. Словоохотливые жильцы немедленно доложили новой соседке, что старик со своею старухой пропали внезапно и бесследно, в один день или, вернее, ночь. Два месяца их ждали, потом из квартиры вывезли всю обстановку и сдали. Майе.
Сама по себе эта история не произвела на нее особенного впечатления, однако, распаковывая вещи, Майя обратила внимание на странный запах. Сначала такой незаметный и прозрачный, он постепенно сгустился, и только под утро, проснувшись, как от толчка, Майя поняла: это был запах сырой крови.
Помимо него каждую ночь Майю преследовал один и тот же навязчивый кошмар: она видела непропорционально большую воронку, свернутую из тьмы и во тьму ведущую. Наяву здесь все время скрипели полы, потрескивали стены и постоянно слышались чьи-то шаги. Зато снаружи не проникали никакие звуки – не было слышно ни перезвона церковных колоколов, ни гула лифта, ни раздраженных соседских криков. Эта квартира словно висела в воздухе, и Майя повисла вместе с ней. Ей пришло в голову, что если бы потусторонний мир размещался в пределах обычного жилого дома, адские чертоги отправились бы в подвал, райский сад на крышу, а эта квартира стала бы зоной нехорошего предчувствия, местом, где еще ничего не произошло, но уже пахло бедой.
Не склонная к мистицизму, но чрезвычайно брезгливая к запахам Майя удрала оттуда и постаралась побыстрее обо всем забыть…
Из кухни доносился раздраженный женский голос. Майя тряхнула головой, отгоняя нечаянные воспоминания, и зашла в комнату. Здесь было пусто и просторно. И ничего не надо было переделывать – светлые стены, хорошие оконные рамы, кокон китайского фонаря вместо люстры под потолком и даже широкое потертое кресло. Майя тронула кожу. Та скрипнула под ее ладонью.
Она выглянула на улицу – ветер теребил зеленые макушки деревьев, выстроившихся вдоль набережной. Ниже, в желобе каменного русла, текла все время в одну сторону бурая лава городской реки. Майя улыбнулась. Ей нравился этот вид. Она постояла еще немного и направилась в коридор. Повозилась с тугим замком, открыла его и вышла на лестницу. Три двери на площадке, внизу пролета – лифт. Чисто, тихо. Майя, повинуясь внезапному желанию, подошла к соседней двери и нажала кнопку звонка.
Мелодичный перезвон был слышен с площадки, однако в квартире никто не шевельнулся и Майя, повторив свою попытку, уже решила было уходить, как вдруг прозрачный глазок дверного лорнета заполнила черная тень. Кто-то беззвучно встал по ту сторону. Майя услышала, или ей показалось, что она слышит, чье-то дыхание. Она живо представила себе, как кто-то неизвестный разглядывает ее искаженное линзой лицо с выпуклым лбом и бессмысленным взглядом, ей стало не по себе, и она поспешила обратно в квартиру.
– …тогда звоните сами, и сами с ними договаривайтесь. Да, я считаю, у них безобразное предложение, никаких гарантий, одни обещания. И дом наверняка под снос!
На кухне нанесли последний удар в жестоком поединке с несговорчивым клиентом. Майя облокотилась на холодильник, достала сигареты, однако прикурить не успела – женщина в сердцах захлопнула крышку телефона и сунула его в карман.
– Вот сволочь! – с чувством произнесла она, жестом требуя у Майи сигарету.
Та машинально отдала ей свою и придвинула огонек зажигалки. Женщина затянулась и, держа руку на отлете, закатила глаза.
– Нет, ну что за люди, я не понимаю! Чего ему надо? Свела с хозяевами, все договоры, бумаги, все и-де-аль-но! А он уже неделю кровь пьет. Его юристы из моего кабинета не вылезают, роют, как кроты, чего ищут – непонятно… – она закашлялась то ли от возмущения, то ли от дыма. – Нет, надо менять работу. Чего я ношусь с вами? Вот ты, например!
Майя подняла на нее глаза.
– А я-то что?
Но ту уже было не остановить.
– Как «что»?! Ты же ненормальная! Кто так живет? – она с раздражением стряхнула пепел в окно. – Мечешься по всему городу, как будто следы заметаешь. Давно бы купила себе нормальное жилье. Осела бы. Обустроилась. Собаку завела, я не знаю. Я бы с квартирой помогла. Так нет – покупать не хочет, жить на одном месте не может! Ужас!
Она прицелилась было затушить сигарету о подоконник.
– Эй! Эй!– встрепенулась Майя.– Ты что! Ну-ка… Это теперь все мое.
Женщина с презрением уставилась на нее.
– На сколько? На месяц? Два? Я тебя умоляю. – Однако она все-таки открыла окно и выкинула окурок на улицу. – Ладно, пошли отсюда, мне в контору пора. Ты со мной поедешь или тебе договор с курьером прислать?
– Пришли в редакцию. Я на днях заеду, подпишу.
Они прошагали по гулкому коридору к выходу. Женщина закрыла дверь на два замка и протянула связку ключей Майе.
– На, держи! Сделай дубликаты. Запасных нет, – бросила она и направилась к лифтам.
Майя покрутила ключи в руках и положила их в карман. Перед тем как уйти, она мельком взглянула на соседнюю дверь. Рыбий глаз на черной, обитой дерматином двери был прозрачным.
– Ты идешь? – донеслось из лифта.
– Иду-иду… – пробормотала Майя и застучала ботинками вниз по лестнице.
– Какая ты все-таки несправедливая! – заявила она, заходя в кабину. – Посчитай, сколько ты на моих переездах заработала. На одни комиссионные машину могла бы поменять…
– А я и поменяла, – расцвела в улыбке женщина. – Пойдем, покажу.
Лифт медленно пополз вниз. Лестничная площадка опустела. И опять глазок затянулся чьей-то тенью. На этот раз – за дверью новой Майиной квартиры.
За огромными окнами студии догорал день. Рулон белого задника был закреплен под пятиметровым потолком. Его затоптанный шлейф лежал на полу, а вся основная часть, парусом натянутая вдоль стены, была равномерно окрашена в нежный лиловый цвет заката.
Зис неподвижно стоял у окна и смотрел на город, раскинувшийся до самого горизонта. Он любил солнечный свет и часто, когда наступали сумерки, с сожалением думал о неизбежности этого угасания. И о том, как безнадежно желание ненадолго, хотя бы на пару часов, оттянуть наступление темноты и ночи. Когда-то, подгоняемый юношеской жаждой геройства и острых ощущений, он уехал работать фоторепортером сначала на одну войну, потом на другую. На третьей, когда он понял, что не может остановиться, хотя уже давно пора, что бесконечный строй мертвецов – это все, что теперь снится ему по ночам, осколок снаряда попал в его камеру. Та разлетелась у него в руках. Вскоре Зис вернулся.
Однако долго усидеть на месте он не смог, его манили дальние края, и он предложил одному журналу слащавую, как он сам считал, но эффектную серию – восходы мира. Тогда то ли идея, то ли разворот плеч Зиса понравились жене главного редактора. Редактор, тоже оценив и то и другое, решил, что проект им очень даже подходит, составил довольно щедрый по тем временам договор и с нескрываемой радостью проводил широкоплечего романтика в буквальном смысле на край света. Тот улетел, так и не поняв, какой факел страсти и ревности остался полыхать у него за спиной.
В самолете Зис составил график своих переездов и устроил так, чтобы почти две недели прожить в свете дня, перелетая из одной страны в другую до наступления сумерек и снимая восходы в песках пустыни, в стеклах небоскребов и в глади болотных топей. После этого он застрял на севере, в краях, где солнце по нескольку месяцев не уходило за горизонт. Бесконечный день все длился и длился, и было что-то беспощадное и пугающее в этом непреходящем солнцестоянии. Все ночные секреты были обнажены. Злу негде было прятаться, страхи не могли найти себе темных углов, не сгущались сумерки, предвестники грядущей беды. Здесь все время было светло, и мир, лишенный своей темной половины, медленно, но верно сходил с ума, сводя с ума своих обитателей.
На черно-белых снимках Зиса ветер волочил по безлюдным площадям случайный мусор, и, казалось, было слышно, как на заброшенной улице навязчиво скрипит одной и той же унылой нотой несмазанная петля калитки. Пустые качели застыли на детской площадке и бесконечные ряды скамеек на городском стадионе терялись в клубах клочковатого рваного тумана. Все это навевало мысли о последствиях эпидемии, истреблении неведомым оружием, сбое в системе, внезапной смерти всего живого на земле.
