Я взглянул на Марианну и увидел, что она безумно за меня рада. Я получил подарок, который, может быть, сделает из меня другого человека, и она от этого только выиграет. Марианна улыбнулась, и я понял, что ей хочется поцеловать меня (чтобы отметить как свою собственность), но я ответил ей взглядом, говорящим, что никакие поцелуи в ближайшее время не уместны.
Привет! Привет! Это пришел Гленн с женой. Он не мог не заметить, что входная дверь не заперта, вот и решил... (отлично, Гленн, входи, добро пожаловать). Я еще не познакомился с твоей женой, сказал я. Познакомьтесь, пожалуйста, сказал Гленн и направился прямиком к чаше с глинтвейном. Я жена Гленна. Меня зовут Рут. Я пожал ей Руку, и сказал, что рад ее видеть, и представил ей, не торопясь, всю нашу компанию, назвав каждого по имени.
А Гленн оторвался от чаши с глинтвейном и, глядя на гостей, сказал, что он для всех просто Гленн.
Рут штурмом взяла нашу компанию и сообщила всем, что ее вконец замучил насморк — все время течет из носа. Но недавно она открыла новый способ капать в нос, который произвел революцию во всем ее носовом хозяйстве. Она показала нам пузырек с каплями, и мы все дружно закивали. Я тоже покивал, но вдобавок сжал губы и издал негромкий, но восторженный и одобрительный звук. Я подумал, это положит хорошее начало нашей дружбе.
Бент спросил Нидар-Бергене, не хочет ли она выпить красного вина. Вообще-то она теперь не пьет... Бент зашел с другой стороны: поскольку окружающая среда вот-вот полетит в тартарары, она могла бы разок... (Нидар-Бергене заколебалась) — и он прибегнул к крайней мере: предположим, она осталась одна на необитаемом острове и у нее нет с собой ничего, кроме бочонка красного вина, неужели она даже тогда не выпила бы бокальчик? Она не знает, но скорее всего выпила бы. (Вот видишь.) И Бент налил ей большой бокал: твое здоровье, Нидар-Бергене.
Вечер шел своим чередом, и я ходил и пытался внести оживление в унылые и мертворожденные разговоры. Гленн и Рюнар стояли у чаши с глинтвейном. Гленн пил без передышки, тогда как Рюнар еще никогда не прикасался к алкогольным напиткам. Я верю в то, что надо хранить чистоту человеческого тела, сказал Рюнар, он считал, что напиваться пьяным — все равно что отказываться от неповторимой человеческой сущности, все равно что добровольно идти в кабалу. Но Гленн так и не понял, что там несет Рюнар, и сам стал рассказывать о веселых деньках в армии конца сороковых. Как они выдавливали зубную пасту в ухо товарищу, под мухой пилотировали бомбардировщик, спали без задних ног на пятнадцатиградусном морозе и, бывало, кто-нибудь просыпался оттого, что товарищи через воронку лили ему в мочеточник ледяную воду (ха-ха, славное было времечко).
Рюнар морщился, а Гленн громко хохотал и веселился от души. Я же отправился на кухню посмотреть, как там поживает мой суп.
Марианна стояла у плиты и мешала ложкой в кастрюле. Она спросила, не нарежу ли я хлеб, и я нарезал. Как замечательно, что тебе подарили этот кристалл, сказала она. Ты думаешь? — спросил я, и она кивнула, сунув в рот кусочек спаржи. Она верила, что кристалл может еще больше улучшить нашу сексуальную жизнь (ведь я сам знаю, какое блаженство мы можем с нею испытывать). Я выразил сомнение, что нам может стать еще лучше, чем сейчас, но она была уверена, что может (интересно, что она знает такое, чего не знал бы я?).
Между прочим, предложил я, нельзя ли нам прямо здесь и сейчас заняться любовью (всего разочек), ведь никому из гостей не придет в голову идти на кухню. Нет, нельзя. Мы должны присмотреть за овощами, и к тому же ей нужно в уборную. Ну а позже, один разок, когда выдастся подходящая минутка? Что ж, это вполне возможно.
А в комнате Нидар-Бергене обсуждала кристаллотерапию с женой Гленна. Рут никогда о таком не слыхала. Подумать только! А против насморка это тоже помогает? Неужели камням под силу и такое? И Нидар-Бергене перечислила не менее десяти случаев исцеления болезней носа и горла и еще несколько случаев избавления от глубоких комплексов. Видишь ли, Рут, сказала Нидар-Бергене, капли для носа помогают ненадолго, они лечат следствие, а не причину. Вот куда мы должны направить усилия, все дело в источнике заболевания. Женщины сплели руки и уже больше их не разнимали.
Мы с Гленном удалились в спальню, чтобы разок-другой прорепетировать «Оккена Бума». Гленн явно нервничал. Расслабься, Гленн (да, тебе легко говорить). Я-то свою партию знал хорошо, а вот Гленн все время слишком рано вступал с припевом. Как я пропою: «Он зовется Оккен Бум», значит, куплет кончился, сказал я. Понял-понял, сказал Гленн. Значит, так, сначала я пою куплет, там еще есть слова, что у него пиджак из сухарей, сухарей, сухарей, так вот, я пою, что у него пиджак из сухарей, а потом, что он зовется Оккен Бум, и только после этого начинается припев, все понял? Да, Гленн считал, что понял.
Мы исполнили песню почти без накладок, и все сказали, что пели мы здорово. Рут была тронута до слез, увидев своего мужа поющим (ты никогда еще не пел так хорошо, Гленн). Она была влюблена и счастлива, обнаружив у мужа новый талант после тридцати пяти лет супружеской жизни. Гленн и сам был растроган. Я легко похлопал его по плечу (настолько легко, насколько одному мужчине допускается похлопать другого) и сказал, что мы имеем полное право гордиться собой. Гленн пожал мне руку. Похоже, между нами завязывается дружба. Марианна крикнула, что пора к столу.
Милости прошу, угощайтесь, сказала Марианна, когда все наконец расселись, кому как понравится. Теперь оставалось только наложить еду на тарелки (может, ты начнешь первая, Рут). Раздался звонок. И на пороге появился мой сосед (Халфред), веселый и потный. К столу, к столу, и вновь небольшой ритуал знакомства с гостями. Это Халфред, говорил я, и Халфред всем пожимал руки, желал доброго вечера и искренне раскаивался, что так долго задержался, а все из-за игры в керлинг, которая имеет неприятную тенденцию затягиваться. Не переживай, Халфред, сказал я и усадил его за стол. Марианна подождала, пока все успокоится, и выразительно показала на суповую миску, отчего Рут тут же схватила половник и налила себе полную тарелку.
Мы ели, я то и дело подливал гостям вина. Выпьем за здоровье присутствующих! (Выпьем, выпьем!) Какой дивный суп, сказали гости (они одобрительно закивали, узнав, что в нем много оливкового масла). Рут съела три порции и с каждой порцией чувствовала себя все моложе (по крайней мере, ей так казалось). На Бента и Рюнара произвело большое впечатление, что такой отличный результат мог быть достигнут и без мяса, а Нидар-Бергене вызвала всеобщий восторг, объявив, что в соевых бобах протеина больше, чем в мясе. И только Гленн выражал свою похвалу сдержанно, будучи убежден, что только гомики заботятся о протеинах.
А кто из вас что-нибудь знает о зимнем солнцевороте? — спросила Марианна.
Оказалось, что о зимнем солнцевороте никто почти ничего не знал, и постепенно разговор завял, кто-то заговорил с соседом, а кто-то просто молчал.
Наверное, на море очень ветрено, сказала Рут, узнав, что Халфред лоцман. Да, ветра хватает. И форма вам положена? Как же без формы. Халфред выезжает на катере к большим судам и проводит их через шхеры. А там эти коварные островки и шхеры у северного побережья, сама знаешь. Рут кивнула: да, она знает. И штормовка у него есть? Как не быть (еще вина, Рут? Спасибо, не откажусь), но он редко ее надевает. Ему больше нравятся шерстяные свитера. Ну хотя бы в дождь он надевает штормовку? В дождь да.
Бент закурил сигарету. Он и раньше выглядел безмятежным, но с сигаретой во рту вид у него стал совсем блаженный. Еще никогда за моим столом не сидел человек с таким безмятежным и блаженным выражением лица. Бент глубоко затягивался, задерживал дыхание, слушал, прикрыв глаза, что говорит Нидар-Бергене, а потом медленно, демонстративно выпускал дым, словно был уверен, что никогда не умрет (или, по крайней мере, до этого еще очень и очень далеко). Нидар-Бергене никак не могла взять в толк, как это можно курить и в то же время чувствовать себя полноценным человеком. Смотря что понимать под словом «полноценный», сказал Бент и плеснул ей еще вина (да-да, одну каплю, сказала Нидар-Бергене с затуманенным взглядом).
Марианна подошла и поцеловала меня. Ее губы были такие сладкие, мы поцеловались еще несколько раз. Она была встревожена (вдруг кому-нибудь из наших гостей у нас не нравится?). Я сказал, что, по-моему, большинство очень довольны. Мы наполнили чашу из-под глинтвейна водкой, соком, кусочками фруктов, нарезанных заранее, и еще раз поцеловались. Подошел Гленн и поинтересовался, где ему взять соломинку для пунша (прости, Гленн, кажется, мы забыли их купить).
Я попробовал пунш. Он был вкусный, и я понял, что выпью несколько бокалов.
