Миновала суббота, а на дорогу ни гроша нет, потому что все деньги, что собрал посланец, отдал он старейшине Святой Земли на нужды бедняков ее и положился на Израиль, что они — милостивцы, сыны милостивцев, — не сожмут, не дай Бог, руки и не завяжут кошель.
И как окончилась утренняя молитва, подошел он к тому и другому и завел с ними разговор о силе и пользе подаяния на Землю Израиля. И каждый находит изъян в речи посланца и лезть в свой карман не спешит. А какой ответ дал ему общинный казначей, этому посланцу, когда попросил у него подаяния на Землю Израиля? Указал он ему на здание мидраша и молвил: сказал пророк: «Будем платить устами нашими вместо тельцов» (Осия 14:3); а еще — Храм отстроенный паче Храма низвергнутого, а также сказано в Торе: «Любит Господь врата Сиона превыше всех чертогов Иакова», а понимать надо, по слову мудрецов наших блаженной памяти: «Любит Господь врата, осиянные Торой», ибо со дня разрушения Храма не осталось у Господа на этом свете ничего, кроме сияния Торы.
Увидел вестник, что не обращают на него внимания, взял посох и котомку, подошел к ковчегу со святыми свитками Торы, сунул голову меж ними и закричал со всей горечью сердца: Всевышний Владыка, ведомо Тебе, что не почестей ради старался я и не чтобы род свой прославить, но во имя бедняков народа Твоего, народа Израиля, что сидят перед Тобой в Земле Твоей святой и хиреют с голоду; как крутило меня и мотало — и вал морской грозил потопить, и разбойники погубить норовили, но ни разу я Тебе не сказал, зачем, мол. Ты меня допекаешь, а сейчас пришел я к сынам Твоим, знатокам Твоей святой Торы, и гляди, что со мной приключилось. И тотчас закрыл он ковчег, и приложился устами к завесе ковчега, и пошел к двери, и поцеловал мезузу на косяке, и запел чудным голосом стих из речений мудрецов наших блаженной памяти: «Любит Господь врата, осиянные Торой, суждено всем домам молитвы и учения, что на чужбине, утвердиться в Земле Израиля». И в этот миг все почувствовали, как дрогнула земля под ногами, и бросились бежать, спасая души свои, и остановились вдали, и увидели, как стены мидраша клонятся к востоку, как человек, что пускается в путь. И посланец идет перед мидрашом и распевает на грустный лад: «Любит Господь врата, осиянные Торой, суждено всем домам учения и молитвы, что на чужбине, утвердиться в Земле Израиля». И так он распевает и идет, и пошел за ним следом и сам мидраш со всеми книгами, и столами, и скамьями, и идет себе вестник неспешно, а за ним следует мидраш. И так они шли, пока не дошли до речки, а как дошли до речки, исчез посланец и мидраш сгинул, а место, где стоял раньше мидраш, осталось пусто и голо в лучах пополуденного солнца. И как увидели это горожане, так возрыдали они страшным плачем, и в пробуждении душевном раскаялись, и прияли обет на себя, и на семя свое, и на семя семени своего до пришествия Избавителя — да придет Он вскорости в дни жизни нашей — соблюдать тяжкий пост в этот день из года в год, и в этот день поста возносят одни покаянные и горестные песнопения и читают и учат порядок приношения жертв во Храме и главу об обрядной чистоте, ибо пробуждают они душу, чтоб сильнее прикипала к городам страны нашей и к граду Господа Бога нашего.
И еще дают побольше на бедняков Святой Земли и идут к речке просить у того посланца прощения, что не воздали ему должного почета, и продолжают пост до особой полуночной молитвы. А после полуночной молитвы едят малую трапезу, чтоб, не дай Бог, не вышла встрепенувшаяся душа из тела от горя и покаяния, и так есть у них и молитва, и раскаяние, и подаяние, то есть голос, пост и казна.
Выслушав этот рассказ, утешил я их речами и сказал им: о наставники мои и повелители, клянусь я небесами и землей, что видал я мидраш ваш в Иерусалиме; он свят и стоит в святом месте, и святые сыны Израиля свято изучают там нашу святую Тору. И сказал я им: блажен ты, о Израиль, что и домы, в которых ты изучаешь Тору, и те Господь возводит в Землю Израиля. И если уж Господь утруждает Себя из-за простых досок и камней и утверждает их в Земле Израиля, то что уж говорить о святом народе Израиля, что занимается Торой, добрыми деяниями и исполнением Заветов. И это же сказано в Писании: «И приведу их на гору Моей святости, и возликуют в доме Моих молитв». Да сбудется по слову сему, аминь.
Когда спускался я в Польшу[58] посетить родных и простереться на отчих могилах, приключился мне там кладбищенский сторож из первых Друзей Сиона[59] в городе. В молодости он собирался взойти на Землю Израиля, но пока колебался, взойти или нет, купил себе земель за городом и потерял на этом. Пошел и взял исполу себе поле, и это обернулось убылью. Как сказали мудрецы наши, в чужой земле и добро не к добру: сады себе завел — птицы поклевали, пошел и открыл лавку — продавать лопаты, плуги и семена, и корм для скота. Началась война, и перековали его орала на мечи, а семенной запас пошел на фураж коннице. А когда, наконец, утихла страна и вернулся меч в ножны, собралась Польская держава и забрала двух его сыновей в армию, и жена его умерла. Протянул руки и не нашел прокормления. Пожалели его горожане и поставили сторожить могилы.
Любя страну Израиля, откуда я приехал, оказал он мне ласку и обошел со мной могилы праведников, что удостоился город упокоить тела их в своем прахе, и проводил меня на новое кладбище. А там могил вдвое больше, чем народу в городе, и это не считая умерших на войне, что похоронены грудами и имена их неизвестны.
День был ясный и солнце ласково. Деревья в поле бросали тень, кусты и травы благоухали. Иногда овевал их ветер и нес семена кустарника на могильные надгробья, и те подкрашивали блекнущие буквы. Прочел я надписи на надгробьях, сочинили их неведомые стихотворцы в честь покойных, что умерли, и в честь живых, что вышли из их чресел. И прочел я на них слова Писания, что из благословенного Господом семени они. Люб Израиль — благословил их Создатель, хоть и посеял в нечистую землю.[60]
Любя Израиль, загрустил я по тем, кто умер в чужой земле и не удостоился погребения в земле Израиля,[61] — две смерти[62] выпало им, смерть эта и смерть грядущая, когда разверзнет Господь могилы и возведет[63] их с собой на Землю Израиля, упокоить их там навеки; в отличие от погребенных в Святой Земле, не жить им в дни Мессии-помазанника, сына Давидова, и не вкусить от их сладости.[64]
Еще хуже погибшим на войне, если имена их неведомы: жены их одиноки[65] и матери сиры, — без радости, без благословения, без пропитания.
Над могилами раздавался плач овдовевших жен, осиротевших детей, сирых матерей, стариков и старух, нищих-побирушек. Месяц покаяния[66] и милосердия Элул был в разгаре, и живые просили у мертвых жизни и избавления, а бедные просили у живых[67] подаяния, чтоб не умереть с голоду.
Попрощался я с мертвыми и пошел с кладбищенским сторожем. Сидим мы с ним и болтаем про то да про се. От слова к слову вспомнили и те дни, когда я был мал и учил Пятикнижие с толкованиями Раши,[68] а он был уже дошлым пареньком и читал газеты и вольные книги. Я сооружаю Храм[69] и его утварь из воска, а он продает марки и акции на обновление Страны Израиля. Напомнил я ему о веселье, как веселились мы, когда впервые привезли бочку вина из Ришон ле-Сиона в город, и как он и прочие вожаки сионистов вышли к пристани встречать эту бочку, а затем везли ее в карете, восклицая перед ней: «Первенец Сиона[70] — Ришон ле-Сион» — и другие стихи из Пророков. И еще напомнил я ему день, когда привезли золотые яблоки — апельсины — из Страны Израиля, и весь город кинулся их покупать. Богачи купили по целому апельсину на двор, а бедняки скидывались артелями на одно золотое яблоко. И вся общинная знать стояла рядом и отвечала «Аминь» на каждое благословение,[71] коим благословлял Израиль Давшего золотые плоды. А сейчас, сказал я ему, мы в Стране Израиля едим апельсины, как картошку, не рядом будь помянуты. И даже бедняки Страны Израиля едят их почем зря, благословение глотают, сок высасывают, а сам плод бросают. А к слову о вине, уже позабыл Израиль благословения о вине, веселящем Бога и людей. А к чему их тянет — к водкам, к иноплеменной выпивке, что дурманит душу, тяжелит члены, рассудок человека в живот переводит и все тело делает придатком к брюху. И еще один напиток пьют — газировку, а это и вовсе не напиток, входит в тело, а телу от него никакой радости, лишь поту больше и кровь Израиля в воду обращает.
И еще много рассказывал я о любезных ему вещах. Сидел он и слушал, и глаза его блестели, и губы разомкнулись, как у немого, что понимает, но не говорит, лишь открывает рот, показать тебе, что он упивается каждым словом и боится лишь, что прервут речь. Правда, не собирался я прерываться, ибо что милее нам беседы о Стране Израиля, но вырвался вздох из сердца сторожа, и прервался я. Спросил его: почему ты вздыхаешь? Или добра не видал? Так не каждому выпадает. А о том, что сыновей забрали в армию, так скоро вернутся. Сказал мне: о том, кому не довелось взойти на Землю Израиля, я горюю. Сказал я: о том, конечно, стоит тебе горевать. И оба мы вздохнули.
