Ознакомительная версия.
Он все говорил и говорил, Инфант все слушал и слушал, а я все смеялся и смеялся, но пока лишь про себя. Впрочем, я намеревался скоро вынести свой смех на поверхность.
— Непонятно… — в результате тяжело выдохнул Инфант и впервые за вечер приподнял на нас свои тоже тяжелые вопросительные глаза. Чтобы мы наконец смогли заглянуть в них, так как они, как известно, зеркало души. И мы, конечно, заглянули.
Что сказать… Разочарованная у Инфанта оказалась душа, во всяком случае, со стороны глаз. Разочарованная, опустошенная, не верящая никому и ничему. Одним словом, вполне нигилистическая душа. Можно было, конечно, попытаться разобраться в ней — но зачем?
— Непонятно, — задумался вслух Инфант, — почему она решила с тобой снова, того… завтра… еще раз… если ты был ей так противен? — Он опять задумался. — До омерзения противен… — А потом задумался еще. — До тошноты, до рвотного рефлекса, до родовых спазмов, до эпилептического удара, до…
Видимо, он долго хотел перечислять, нагнетая метафору, но Илюха его притормозил.
— Хорошо, Инфантик, — сказал он по-доброму, — не возбуждайся, вопрос твой принят. Дотерпи до ответа.
И Инфант хоть с трудом, но дотерпел.
— Ты чего не понимаешь? Это же и ежу ясно: я настолько ей не пришелся тогда, что она меня начисто из своей памяти вычеркнула, даже следа не оставила. Именно в соответствии с моей теорией. Настолько не оставила, что теперь можно заново попробовать. Или, иными словами, второй шанс у меня появился. Сечешь, как механизм этот работает?
Все задумались. Все, за исключением меня и Илюхи. Потому что Илюха вообще никогда не думал, у него все естественно вместе с дыханием выходило. А мне точно незачем было — я только следил за развитием сюжета и посмеивался про себя беспечно. А вот Инфант думал и думал, и проявлял настойчивость, но, похоже, не особенно у него получалось.
— Видишь ли, Инфант, — снова поспешил ему на подмогу Илюха. — Видишь ли, как получается. Если ты женщине в первую ночь совершенно никак… ну, ни в какую… и она страстно невзлюбила тебя за это, то, значит, она скоро о тебе вчистую забудет. А значит, у тебя появляется еще одна попытка. А потом, когда ты снова оказался ей полностью невтерпеж и в тягость, — еще одна. И так оно может продолжаться долго, пока ты не понравишься ей, наконец, хотя бы немного и она в результате не запомнит тебя. Пускай лишь частично. А вот как запомнит, тогда уже все, тогда кранты, тогда шансы твои закончились. Не примет она тебя больше.
— Так что же получается? Получается, что нам выгоднее у них с ходу полный негатив вызывать? — предположил Инфант и снова погрузился в мрачные свои размышления: — Почему же мои, ну, которым я потом звоню, все еще помнят меня и не хотят больше? Вон трубку сразу бросают.
Это потому, — чутко пояснил Илюха, — что ты не профессионально негатив вызываешь. Слишком по-любительски действуешь, на середине останавливаешься. Тебе необходимо полное отвращение вызвать, как ты сам выразился, до рвотных спазмов, чтобы на подкорку девичью воздействовать, чтобы отторгла тебя подкорка. А ты не отрабатываешь до конца, на авось надеешься. Мол, вдруг само по себе повезет. А «само по себе» с женщинами не везет. Для женщины точный расчет и правильная подготовка требуется, чтобы отрабатывать с ней по полной отвращающей программе. А ты не отрабатываешь. Вот и остаешься в женском организме, в том числе и в памяти. Не выкорчевывает тебя до конца ее организм. Плохо ты, Инфантик, стараешься, не отторгаешься ты целиком.
Инфант снова потупил свои густые ресницы и снова загрустил пуще прежнего. А Илюха победоносно окинул меня взглядом, мол, вот признай правильность моей гибкой теории. Но напрасно он меня им окидывал. Потому как ждало его теорию абсолютное фиаско. Во всяком случае, со мной.
— Б.Б., — обратился я к Б.Б., — мы с Инфантом, конечно, оценили твою затейливость и твое стремление одной задницей за двумя зайцами одновременно. Но, может, ты с нами, надежными своими соратниками, будешь все же по-иному, чем со случайными и, более того, совершенно незнакомыми тебе женщинами. Может, ни к чему нас вот так же, как их, разводить на ровном месте?
Илюха лишь пожал плечами — мол, о чем ты, не понимаю я ничего. Причем ту зайцы и задница одновременно? Но я ему легко пояснил.
— Я, конечно, оценил тебя, стариканер. Можно сказать, даже восторгаюсь тобой и твоим мастерством, которое, как известно, не пропьешь. Одно удовольствие понаблюдать иногда за тобой со стороны — просто театр ни к чему становится. Вот так запросто девушку Аню, которую, похоже, ты даже не видел никогда в жизни… вот так с пол-оборота выписать… Да и не только выписать, а договориться уже с ней обо всем заранее, все определить, разметить и отпечатать… Такое, старичок, конечно, многого стоит, и я благодарен тебе за мастерский пилотаж прям на моих глазах. И Инфант тоже благодарен. За то, что в нашем присутствии ты совершенно незнакомую тебе Аню, как говорится, с наждачка на все уговорил.
— Он ее с мозжечка уговорил, — вставил Инфант, который хоть и не понял умом происходящего, но, похоже, стал пусть интуитивно, но догадываться. И от своей правильной догадки он просто светлел на глазах.
Единственное, старикашка, что меня всерьез угнетает… — Тут я завис в воздухе укоризненной паузой. — Зачем ты нам пытаешься так же плотно, как Ане, мозги затуманить? Мы ведь не Аня, с нас тебе и взять нечего. Да и не нужно тебе от нас ничего. Зачем же тогда ты с нами так лукаво? А?! Ну-ка, давай колись, как на самом деле все приключилось? Ты вообще ее видел, Аню-то, хоть раз в жизни? Откуда ты знаешь, что она в тот вечер пьяная была? Да и где телефон ее откапал?
Другой бы на месте Илюхи смутился, что я его вот так за руку, да с поличным. Но это ведь другой. А Илюха, в отличие от другого, откинулся расслабленно на диван и залился лучистым своим смехом. Таким лучистым и заразительным, что даже у Инфанта, который снова приподнял свой взор, в этом самом взоре на место опустошенности стали выползать по кусочкам признаки уравновешенной человеческой жизни.
— А ведь и правда забавно получилось, — бесчинствовал весельем старикан БелоБородов. — Просто невероятно забавно. Давно хотел этот метод испробовать, все случая не подворачивалось. Хотя ты не прав, Розик, я Аню встречал, даже говорил с ней. Правда, недолго, всего несколько минут. Симпатичная деваха, вполне заслуживающая. Я как-то на пьянку в ноябре попал, я и тебя, старикашка, звал, но ты отказался, на занятость сослался. В общем, там много народу было, ну и она, Аня, то бишь. Я к ней подошел тогда и сказал пару фраз, но она на меня не отреагировала как следует. Даже внимания порядочного, как мне показалось, не обратила. А на следующий день мне рассказали, что она там, на этой тусовочной квартире, напилась в дупель… Что, в общем-то, и не важно.
Илюха окинул нас разухабистым взглядом и пустился в рассуждение:
— Понимаете, я давно разрабатывал этот механизм. А именно: механизм обиды за упущенную возможность. Когда, казалось бы, совсем близко, уже почти в руках, уже залетело внутрь, осталось только ладошки сложить… А ты взял и сам сдуру все упустил, поломал, и теперь уже не достать… Ведь всем от такого отчаянно обидно станет, особенно женщинам. И вот они-то запросто могут с головой да в омут, не раздумывая, с разбегу, лишь бы вернуть возможность и попытаться с ней еще раз. Особенно когда возможность хоть как-то соприкасается с любовью. Вот как в нашем случае.
Тут Илюха обвел нас веселым своим взглядом и продолжил:
— Ведь у Ани какие ощущения сложились? Во-первых, ощущение, что она обидно упустила что-то. Что-то крайне приятное, что уже произошло, проскользнуло рядом, но за что она, увы, ухватиться как следует не успела. Хотя откуда она знает про «приятное»? Да от меня и знает. Я, правда, на нее сослался, мол, ты, Ань, сама так неоднократно говорила. А как ей не поверить, если она не помнит ни хрена, так как пьяная была под завязку? К тому же хоть и с моих слов, но между нами один раз все уже произошло, а значит, граница прорвана, сексуальный Рубикон, так сказать, перейден. Ведь раз однажды произошло, то ничего больше не сдерживает, и почему бы не повторить? Особенно если ты сама оценила высоким баллом. Оценила, а потом сдуру упустила. Ну как тут не повторить?
— Так чего, — вдруг уставился влюбленно на Илюху Инфант. Потому что до него, похоже, наконец впервые дошло. — У тебя с ней ничего не было? Вообще ничего? Никогда?!
И если раньше можно было позавидовать жизнерадостному Илюхиному веселью, то веселью Инфанта можно было устрашиться. Он грохнулся на пол и, размахивая руками и ногами, просто провалился в счастливое свое безумство. Так же, как еще недавно был провален в безумство несчастное.
— Так ты ее ни разу… — катался по полу Инфант. — И убедил, что всю ночь напролет… — Ему было тяжело дышать. — И она поверила… — Он просто задыхался от смеха и слов. — И завтра ты к ней едешь, чтобы… — И он замолчал, потому что просто не хватило больше сил.
Ознакомительная версия.
