Автобус сворачивает с Толгарт-роуд, на пересечении с Норт-Энд-роуд, и движется к югу. Чарли наконец-то высмотрел свободное местечко, но не садится, побаиваясь пропустить свою остановку. Лучше приготовиться заранее, мало ли какой казус может приключиться. Он жмет на кнопку "стоп" и несколько секунд не отпускает: а вдруг шофер не расслышит сигнал? Но нет, услышал, автобус замедляет ход, остановка, и взгляд Чарли уже рыщет по родным окрестностям.
У магазинов, жмущихся друг к дружке, какой-то усталый вид, им наверняка дела нет до того, чем их напичкали. Мигают над витринами электрические гирлянды. Овощная лавка Фрэнка, магазинчик, где продают навынос жареную рыбу с картошкой, а теперь еще копченую колбасу, треску и лососину. Газетный киоск, где Чарли по утрам покупает сигареты и "Дейли миррор". Парикмахерская и винный магазин.
Паб на углу, их "Орел", его недавно перекрасили, и вместо сэндвичей с ветчиной и сыром там теперь торгуют "холодной легкой закуской". Чарли регулярно сюда причаливает, хотя не нравится ему, как они все тут разрисовали под викторианскую харчевню и развесили фальшивые старинные ружья, подсумки, фляжки. Многие из старых его приятелей перестали сюда ходить, теперь тут колготится молодежь. Но вообще-то он готов принять перемены, которые несет прогресс, как принимает все, что происходит в его собственной жизни. Все идет как идет — и ладно. Вот по какому принципу заполняется вакуум жизненного пространства, хотя остальные могут чего-то там еще выбирать. Мечты Чарли настолько непритязательны, что их не замечает даже его собственное сознание.
Когда Чарли спрыгивает с подножки, в нос ему бьет резкий запашок, который стоит тут уже несколько недель и сделался почти привычным. Местные мусорщики тоже решили выяснить отношения с начальством, как это регулярно делают водители автобусов и сам Чарли. Чарли не считает это чем-то вопиющим, но его слегка раздражает выпячивание частных интересов, своевольное нарушение привычного порядка общественного устройства. "Вонох", думает Чарли, вдруг вспомнив армейское словечко. Вонох: все отлично, но херовато.
Пока он идет, нос его постепенно начинает различать три основные составляющие зловонного букета: гниющие объедки, обмаранные младенцами памперсы и перебродившие остатки пойла на дне бутылок и жестянок. Обычно одна вонь слегка забивает две другие. Это всегда сюрприз, предугадать, чей день, невозможно. Сегодня пальма первенства у памперсов, тысячи обосранных "Хаггис" задают тон в этой оргии.
Чарли наконец проходит мимо шестифутовой груды пакетов с мусором, сваленных почти у самой остановки. В последний раз мусор вывозили две недели назад. Свой профсоюз Чарли поддерживает, как же иначе, но чем недовольны мусорщики, воюющие с районными чиновниками, которые самовольно урезали им зарплату ниже официально гарантированного минимума, ему непонятно. Они же неучи, разве сравнить их работу с работой наборщика, тут требуются мозги и сноровка. Его целых семь лет учили. В глубине души Чарли считает мусорщиков бездельниками, трутнями. Их "борьба" (Майк Сандерленд наверняка так бы назвал разгильдяйство мусорщиков, молодой еще) не идет ни в какое сравнение с гордым протестом самого Чарли.
Опять на пути попадается очередная свалка: лопнувшие переполненные пакеты, над которыми вьются тучи мух, обыкновенных домашних и более крупных, промышляющих падалью. Рэмси-Макдоналд-ха-ус, желтовато-коричневый кирпичный уродец, где среди прочих клетушек расположена и его квартира. Пять этажей. По узким балконам можно подняться на следующий этаж. Решетки у балконов сильно проржавели. Два месяца назад с третьего этажа упала шестилетняя девочка: разошлись сварочные швы, и вывалилась пара прутьев. У девчонки перелом обеих ног. А дыра в решетке зияет по-прежнему, никто даже не почесался ее заделать.
Сам Чарли живет на первом этаже. В квартире справа обитает миссис Джексон, ей семьдесят, живет одна в обществе четырех кошек, по два-три раза на дню пьет чай. Попить чайку, — вот главная цель и забота в ее жизни. Чаевница, они дома так ее и зовут, именно это ее настоящее имя. А не Вайлет. Очень симпатичная и душевная старушка, хотя иногда чересчур назойлива, Чарли всегда старается улизнуть в другую комнату, когда она приходит.
В квартире слева живет молоденькая мать-одиночка с шестимесячным сынишкой. У нее обесцвеченные волосы и кольцо в носу. Кэрол. А фамилии Чарли не знает. Одевается она как пугало, по моде панков, но характер у нее не склочный, и свою музыку гоняет довольно тихо. Чистюля. Чарли как ни придет, она все стоит намывает стекла мыльным раствором. Младенец похныкивает где-то у дверей квартиры, точно такой же, как и все квартиры в их доме. Услышав шаги Чарли, Кэрол оборачивается. На ней синяя выцветшая спецовка со значком на отвороте воротника, на значке три буквы: АНЛ[3]. Чарли не понимает, что это означает, но видел такую же бляху у Майка Сандерленда.
— Здрасте, мистер Бак.
— Здравствуй, Кэрол.
Возникает легкая заминка. Чарли обдумывает, достаточно ли просто поздороваться, или это невежливо. Он снимает шапку и перекладывает ее в левую руку. Типографская краска сильно въелась в бороздки кожи, подушечки его пальцев совсем черные.
— Эти стекла очень быстро пачкаются.
— Зря ты их мылом.
— А чем же еще?
— Просто добавить в воду немного уксуса.
— Уксуса?
— Ну да.
— Не хочу, чтобы от моих окон воняло, как от гнилой картошки.
Кэрол хохочет, выставив напоказ белые крепенькие зубки. В ее выговоре легкая северная тягучесть. Чарли думает, что Кэрол "джорди"[4], хотя на самом деле она из Лидса[5]. Чарли пытается представить — и далеко не в первый раз, — какова она в постели. Теперешние девахи хорошо знают это дело, с ними наверняка не соскучишься. Весь мир помешался на сексе. Чарли оборачивается. Куча отбросов красуется у самой двери. Когда передние окна открыты, в кухню несет крепкой помоечной вонью.
— По мне, лучше гнилая картошка, чем все это, детка.
— Я попробую с уксусом. Как дела у Роберта?
Чарли пожимает плечами:
— Кто его знает. Он непрошибаемый. Как "китаец"[6].
— Мне кажется, он просто чем-то расстроен, — говорит Кэрол.
— Ну, это у него такое хобби. Кукситься. Если он улыбнется, то, боюсь, не выдержат щеки, порвутся с непривычки.
— Он хороший парень, правда. Просто много о чем думает.
Чарли хмыкает:
— Это точно. И как у него только голова не лопнет.
Ребенок начинает плакать. Кэрол бежит к нему, берет на руки и легонько покачивает, цокая языком.
— Шш, Нельсон, — бормочет Чарли. Маленькие дети всегда его смущают, он не умеет с ними разговаривать.
— Ути-ути, — приговаривает Кэрол, качая сынишку.
— Великий был человек, — говорит Чарли, не придумав ничего более подходящего.
— Кто? — спрашивает Кэрол.
— Адмирал Нельсон, — отвечает Чарли в некотором недоумении.
— Но я назвала его в честь другого человека, — говорит Кэрол.
Нельсон плачет все громче. Он извивается как уж и брыкается.
— Я, пожалуй, пойду, — говорит Чарли.
— Передайте привет Роберту. От меня.
— Мы почти не разговариваем. Он у нас сам себе голова. Постараюсь не забыть.
— До свидания, мистер Бак.
— Пока, Кэрол, пока, Нельсон.
Уже шесть часов. Темнеет. Дверь в их квартире металлическая, темно-серого цвета. Точно такая же, как в остальных квартирах. Муниципальная администрация закупила их по дешевке у морской компании. Так они стали частью сухопутного интерьера.
Чарли вставляет в скважину ключ, поворачивает И входит. Стрелка барометра на стене, сделанного в виде испанской гитары, замерла на стыке "умеренного" и "очень умеренного". Интерьер самой квартиры подчинен тому же принципу строгой экономии. Стены блекло-коричневые, отчего комната кажется еще меньше и темнее. Коричневая водо-эмульсионная краска тоже была закуплена где-то оптом. Морин терпеть не может этот цвет, но жильцам запрещено перекрашивать стены. Нельзя заменять дверные ручки, нельзя избавиться от дешевенького газового камина с имитацией поленьев, нельзя заменить пластмассовые выключатели, короче: хватит с вас того, что вы получили вместе с жильем.
Пятнадцать лет они тут, но статус их не изменился: не смейте ничего трогать, и стены и вся квартирная начинка по-прежнему неприкосновенны. Они с Морин тут только приживалы, подданные городских чинуш, оказавшиеся здесь исключительно по милости этих безымянных невидимок. А если прорвало трубу или, как обычно бывает зимой, отсырела стена, в их приемную хрен дозвонишься, сколько ни торчи в угловой телефонной будке.
Разумеется, Морин уже закончила пробежку и, разумеется, успела приготовить чай. Играет радио, негромко, в самый раз. Передают песню "Пина Колада". Он заглядывает сквозь сервировочное окошко в кухню и видит, что жена его уже при полном параде: красное платье, из которого она "выросла" еще несколько лет назад, на шее бусы из фальшивого жемчуга. Сейчас еще наденет туфли на высоких каблуках, накрасит губы яркой помадой и уложит волосы, намазав их гелем, который ей всучила парикмахерша.
