Лишь однажды, посреди трепотни, она порывисто задавила в пепельнице сигарету, накрыла его руки своими и сказала: «Ленька, какие мы с тобой идиоты!». И, перегнувшись через стол, длинно поцеловала его в губы.
Когда он очнулся, она весело сказала:
— Все!
И предупредительно выставила указательный палец:
— Все.
Потом и эти ампутированные встречи прекратились, и он остался совсем один.
* * *
До заката Песоцкий жил на автопилоте, строго следуя намеченному курсу. Супчик, дневной сон, купание, поездка в местную островную столичку…
Столичка состояла из короткой улицы с лавочками и банкоматами по бокам. Раздолбанная дорога упиралась в пристань, и это был конец аттракциона.
Чтобы придать мероприятию хоть какую-то осмысленность, Песоцкий купил бандану и плавки. Снял с карточки пару тысяч местных тугриков. Осмотрел в туристической конторе предложения по дайвингу и снукерингу. Выпил манговый коктейль и чашку кофе. Никоим более образом растянуть здесь время было невозможно.
Напоследок иностранец в бандане развлек себя устройством тендера между местными таксистами за право отвезти его назад.
Цена услуги быстро спустилась до сотни. Пятьдесят, сказал Песоцкий. Это было уже хамство, но ему было интересно. Таксисты переглянулись. Ноу, пятьдесят — ноу. О’кей, семьдесят, сказал Песоцкий. Туземец кого-то кликнул. Пришел долговязый парнишка, они помяукали промеж собой, и парнишка жестом пригласил Песоцкого за угол. Семьдесят, уточнил Песоцкий в узкую спину. Йес.
Машина оказалась мотороллером с прицепом и узкой доской вместо сиденья, и Песоцкий вдруг обиделся.
— Это не машина! — раздельно произнес он. — Это не машина вообще!
— Кар, кар, — радостно подтвердил хозяин мотороллера.
Тьфу! Песоцкий вернулся из-за угла, посулил стольник аборигену с «хюндаем» — и с испорченной душой поехал в отель. Нищенские пейзажи минут десять дрожали в мареве за стеклом, потом «хюндай» нырнул в тень и медленно покатил через заросли, по владениям отеля, к морю.
До Леры оставалось прожить вечер и утро.
Песоцкий положил себе не подходить к стойке до заката, но портье сам залопотал что-то, кланяясь, и Песоцкий подошел. То, что он услышал, лишило его воздуха. Что-о?
Мистэйк, мистэйк, повторял туземец и посмеивался виновато. Пхукет, Пхукет. И сокрушенно качал головой.
Какой, бля, Пхукет! Они там что, вообще с ума посходили?
Песоцкий орал на туземца, колотил ладонью по предметам, отбегал от стойки, взмахивал руками, хватался за голову, возвращался к стойке, опять орал... С той же пользой он мог орать на кокосовую пальму, на плетеное кресло у столика, на «хюндай», разворачивавшийся в золотистой пыли… Не больше и не меньше туземца они были виноваты в том, что авиакомпания отправила песоцкий чемодан в другую сторону.
Они приносят свои глубочайшие извинения, лепетал туземец...
Уроды! Тупицы! Я е… их извинения! Мне нужен мой чемодан!
Туземец сочувственно разводил руками; из-за конторки в глубине офиса на буйствующего туриста с интересом поглядывал прозрачными глазами жилистый, абсолютно лысый белый господин…
* * *
Салат из креветок с авокадо и шабли 1997 года в запотевшем ведерке — это, конечно, смягчает удары судьбы.
Столики стояли прямо на песке у моря, но моря не было — ночной отлив уводил его прочь. По соседству дули вино две бабы бальзаковского возраста — язык Песоцкий определить не мог, но вариантов было немного: Скандинавия, конечно. Тут везде была Скандинавия, нашли себе теплое местечко на шарике варяги-викинги, определились наконец, губа не дура…
Он пытался повернуть рычажок в голове и поглядеть на произошедшее с юмором — у него же был юмор когда-то! Но с юмором не получалось.
А получалось, что он чудовищными усилиями разгреб себе две недели отпуска и с дикой нервотрепкой приперся через пол-земли на экватор, чтобы чапать по грязноватому песчанику, образовавшемуся на месте лазоревой волны из рекламы «Баунти», смотреть на пьяных шведок и жрать в одиночестве салат, который гораздо лучше готовят в Спиридоньевском переулке.
И при этом его кусают москиты! Потому что бандану он, кретин, купил, а средство от комаров не купил!
Шведки вдруг громко рассмеялись — одна высоко-тоненько, другая — взлаивая густым контральто. Получилось, что над ним. Надо успокоиться, велел себе Песоцкий.
Велеть-то велел, да не умел этого: когда отпускало, тогда и отпускало. Йога, прокачивание энергии по чакрам… Сколько раз брался он обучиться этим восточным премудростям, и всякий раз дело кончалось тем, что чуть не убивал учителей: темперамент в нем жил отцовский. А академик, помимо прочих физических достижений, прославился в мире советской науки тем, что однажды запустил в голову наглого балбеса — в третий ряд большой аудитории физфака — однотомником «Физический практикум» под редакцией Ивероновой.
И попал, что было предметом семейной гордости!
Только один рецепт самоуспокоения оказался по силам Песоцкому-сыну: втягивание ануса. Туда-сюда его, туда-сюда. Не то чтобы помогало, но хоть отвлекало немного.
За разделкой рыбы, на двадцать первом втягивании, он как-то отстраненно вспомнил про девушку Леру, подумав без особого надрыва, что вряд ли сидит она сейчас аленушкой на тайском камне, капая горюч-слезами на молчащий мобильник. Будемте реалистами, Леонард Сергеевич! Честная девушка не дождалась звонка и подняла свои блядские расставленные глаза на окружающий мир, полный «папиков».
Ладно, подумал Песоцкий, бог даст день, бог даст пищу. В Москве найдем, трахнем со службой безопасности. Теперь уже он ржанул в голос, и шведки из-за соседнего столика с интересом глянули на подернутого первой сединой красавца, дожимающего в одиночестве бутылку шабли и смеющегося в пространство. Ну и хрен с ними, подумал Песоцкий. Хрен с ними со всеми, включая Леру.
Хуже было с ноутбуком — это он вдруг понял с ясностью человека, прочищенного по всем чакрам отменным шабли. Хуже было с тем, что в ноутбуке, и не про кино речь. Воспоминание об этом сделало резиновым вкус запеченной барракуды.
Кроме Леры, он рассчитывал позвонить отсюда еще в одно место. Место называлось «офшор» и располагалось… — да неважно, где располагалось! Офшор — это главная география и есть.
Двуглавая птичка зорко глядела по сторонам, но земля была круглая, и за поворотом птичка не видела — правда, в иных случаях и не хотела. Там, за поворотом, г-жа Зуева и зарегистрировала много лет назад некоторые особо нежные Ltd. — на свое имя, разумеется. «Лень, тебе это надо — светиться?»
Лене было не надо — он в те годы не особо интересовался бухгалтерией, да и отец был жив, с его старорежимными представлениями о чести… А суммы пошли хорошие. Очень хорошие пошли суммы, особенно с тех пор, как Песоцкий начал ужинать в закрытых клубах со стратегами из Администрации.
Свежие мозги Леонарда на Старой площади оценили, и было за что. Он легко перевязывал узелки политических сюжетов, он дарил точные образы и с тихим удовольствием встречал их потом в президентских импровизациях… Юридически все это называлось «консультирование», а консалтинговая фирма удачно располагалась в теплых безналоговых краях.
Там же с некоторых пор обитали и еще несколько фирм г-жи Зуевой — в частности, та, которая оказывала имиджевые услуги одной российской алюминиевой компании и, чтобы никому не было обидно, одной нефтяной.
В глаза в тех компаниях никто не видел ни Зуевой, ни Песоцкого: это было кремлевским оброком. За поворот шарика давно капало крупными каплями, но — кому капало? Песоцкий заполнял какие-то карточки, привезенные рептилией из дальних странствий, и вроде было там про «совместное пользование», — но подробности, черт их возьми, подробности?.. Твердо помнил он только контрольный вопрос анкеты — «девичья фамилия матери».
Эдельштейн.
Анна Абрамовна Эдельштейн. Справа от входа, четвертый участок, второй ряд…
Мама пожалела бы его сейчас. Она всегда находила поводы для жалости. Он был везунчик, отличник и юный красавец, а она, бывало, отловит его у дверей, обнимет, и гладит по спине, и вздыхает… Как будто видела вглубь его жизни. Или она видела вглубь своей? — ей оставалось совсем чуть-чуть.
Песоцкий налил до края и быстро выпил. Не шабли бы сейчас нужно, ох не шабли!
Он пять раз втянул-вытянул анус. Ни черта это не помогло.
Он встал и вышел походить по песку. Лодки тупо стояли на песчанике, наверху было неправдоподобно звездно, — просто планетарий! Планетарий, портрет Кеплера, восьмой, что ли, класс, троллейбус «Б»… К черту! Нет планетария, и мамы нет, а есть Зуева, и этот дурацкий берег без моря, и стыдноватые деньги, лежащие у черта на куличках.
Если это еще его деньги.
