Когда Алина якобы пошла по рукам, я окончательно уверовал в собственную ложь и с чистой совестью мог сожалеть, что она так низко пала.
На самом деле Алина вовсе не пошла по рукам. Я встретил ее много лет спустя. Она выглядела великолепно. Лучше, чем тогда. Мы с ней зашли посидеть в «Варшавянку».
– Я рада тебя видеть, – сказала она, – так редко удается встретить старых друзей. Я живу в Новой Гуте. Ты совсем не изменился.
У нее действительно была тяжелая полоса в жизни, но люди, как водится, преувеличивали. Она стала химиком. В настоящий момент не работает. Вышла замуж, муж ее инженер на металлургическом комбинате в Новой Гуте, у нее двое детей.
– Мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с Паролем. У него пунктик на почве спорта. Он боготворит тебя. Во время матча с Англией, когда ты так здорово приложил англичан, он просто спятил от радости. Мне даже неловко было. Хотя все тогда посходили с ума. И я тоже. Но никто не радовался так, как мой Кароль.
«Должно быть, порядочный слюнтяй», – подумал я.
– Когда я сказала, что ты друг моего детства, он умолял пригласить тебя к нам. Приезжай! Увидишь, какой он славный.
– Уж, наверно, не такой хам и чудовище, как я.
Алина улыбнулась. Мне не следовало этого говорить. Я допустил бестактность пространственно-временного характера. Она потрепала меня по щеке и рассмеялась. Мне сделалось грустно. Чувства, которые некогда казались такими важными, теперь сохраняли чисто информационное значение.
Когда-то я говорил Алине, что она моя первая и последняя любовь. Отголоски этих слов снова послышались мне под сводами плохо освещенного кафе. Но они звучали слабо, глухо, почти неразличимо.
Не только ей одной я говорил, что она моя первая и последняя любовь. И всегда говорил правду. Ведь когда любишь, любовь как бы исключает все, что было, и все, что будет.
Эта встреча через столько лет не потрясла меня. А лишь убедила в том, что прелесть первой любви никогда не повторится.
Как-то моя тетка принесла мне конфеты. Ничего подобного я не пробовал в жизни. Я успел съесть только одну конфету. В тот день уезжал брат матери, гостивший у нас, и мать дала ему в дорогу конфеты. Я больше никогда не ел таких вкусных конфет. А может, это были самые обыкновенные конфеты, какие мне не раз случалось есть.
Я с удовольствием пошел бы в гости к Алине и познакомился с ее мужем.
– Тебя видели в «Варшавянке» с какой-то красоткой, – сообщила мне Агнешка через несколько дней.
– Это моя старая знакомая, еще со школьных лет. Она была влюблена в Артура Вдовинского.
Агнешка расхохоталась.
– Брось эти штучки. Ее биография меня не интересует. Ты ведешь себя так, будто я тебе закатываю сцену ревности.
– Я так себя веду?
– Ну а кто, я, что ли?
Я так и не поехал в гости к Алине и ее мужу.
Как-то январским вечером я вышел пройтись без определенной цели. Прогулки без определенных целей опасны. На Рыночной площади я встретил Артура. Он тоже прогуливался без определенной цели. Мы зашли поужинать в ресторан «Вежинек». Немного выпили, и нам стало весело. Ресторан уже закрывался, а нам не хотелось возвращаться домой, и Артур предложил зайти в «Феникс». Мне не улыбалось появляться в «Фениксе» или «Циганерии». Особенно навеселе. Ксенжак однажды уже читал мне по этому поводу мораль. Мне было наплевать на внешние приличия. Но пребывание в ночном кабаре, право, не стоило той удручающей скуки, которая охватывала меня, когда Ксенжак принимался читать мне нотацию. Артур вспомнил, что в Академии художеств бал-маскарад. Мы решили пойти туда. По пути заскочили к Артуру на улицу Святого Яна и распили бутылку виски – подарок немецкого режиссера из «Ансамбль-театра». Артур порядком набрался. В Академии художеств он с ходу подцепил девицу, изображавшую президента Эйзенхауэра, и быстро исчез вместе с нею. Она была завернута в географическую карту США, а на голове у нее высилась прическа а-ля статуя Свободы. К прическе она прикрепила кусочек картона с надписью: «Я – президент Эйзенхауэр». Итак, они исчезли. А я томился в одиночестве. Возвращаться домой не хотелось, но и оставаться не имело смысла. Я не был пьян. Я никогда не напивался. Во всяком случае, так, как другие. У меня чертовски крепкая голова. На этом маскараде я никого не знал. И не заметил ни одной хорошенькой девушки. По углам жались парочки. Толстый лысый тип наигрывал на рояле попурри из цыганских мелодий и плакал. Все выглядело довольно скучно. Я решил уйти. В вестибюле стояла девушка в восточном наряде. Лицо ее было закрыто, и видны были только глаза. Она стояла перед зеркалом и прихорашивалась. Когда я проходил мимо, она обернулась и посмотрела на меня. Ни разу в жизни я не видел таких больших черных глаз. Я сказал:
– Добрый вечер, вернее, добрый день!
– Спокойной ночи, точнее, всего хорошего, – отозвалась она и повернулась к зеркалу.
Я подошел к ней, обнял и попытался поцеловать. Вообще-то я не очень смел с девушками. Но ночью после возлияний все кажется простым, легким и приятным. Я не рассчитывал на успех и ожидал, что она поднимет крик или даст мне по морде. Такой исход меня не пугал. Ну, будет скандал, и, по крайней мере, я вернусь домой с сознанием, что этой ночью что-то произошло. Поцеловать ее было не так-то просто. Все лицо плотно прикрыто. Куда целовать? Оставались только глаза. Я решил поцеловать глаза, но она отвела голову.
– Лихо вы беретесь за дело, – сказала она.
– Вы дурно истолковали мой жест. Я научный работник, и мне хотелось убедиться вблизи, что это так сияет и вспыхивает – звезды или экзотические бабочки.
– Я хотя и не научный работник, но вижу, что передо мною форменный осел. Отойдите и не заслоняйте мне зеркало.
Я отошел. Она разглядывала себя с интересом. Казалось, она совершенно забыла о мо присутствии.
– Не могли бы вы на минуточку убрать эту завесу и показать свое лицо?
– Нет!
– Почему?
– Может быть, я дурнушка и у меня красивы только глаза?
– Этого не может быть.
– Ну а если я не безобразна, но вам не понравлюсь?
– А для вас важно мне понравиться?
– Это для меня вопрос жизни и смерти.
– Как вас звать?
– Йовита. А вас?
Я не ответил. Произносить вслух свое имя всегда казалось мне детски наивным.
– Ну?
– Не скажу. Вы скрываете лицо. Я скрою свое имя.
– Хорошо. Я буду называть тебя Родриго. Родриго, женись на мне.
– С удовольствием.
Она отвернулась от зеркала, взяла меня под руку и повела к громадному окну. Мы уселись на подоконнике. Своими темными светильниками она стала водить по моему лицу, словно пытаясь на нем что-то отыскать. У меня мурашки побежали по спине. Наверно, нечто подобное чувствовал Ромео, впервые увидев Джульетту.
– Родриго! Поклянись, что никогда меня не бросишь.
– Клянусь тебе, Джульетта… То есть я хотел сказать – Йовита.
– Джульетта? Какая еще Джульетта?
– Ну, Джульетта… Я забыл ее фамилию. Кажется, на К.
– Значит, у тебя кто-то есть. Ты меня обманываешь?
– Нет, нет! С Джульеттой покончено. С той минуты, как я увидел тебя, все красавицы мира для меня самые заурядные доярки.
– О, в наше время не стоит пренебрегать доярками.
– Ну, тогда коровы.
– Коровами тоже не следует пренебрегать.
– Тогда бараны.
– В самом деле?
– Клянусь тебе звездами твоих очей.
Йовита задрала голову и принялась болтать ногами.
– Ужасно скучно на этом маскараде, правда?
– Теперь нет.
– А мне скучно. Ты ведь не весельчак, Родриго. Попробуй развеселить меня.
Я обнял ее и прижал к себе. Она не сопротивлялась, но и не поддавалась. Она продолжала болтать ногами.
– То, что ты делаешь, тебе кажется безумно веселым занятием?
– Скажи, Йовита, тебя никогда не били?
– Ни разу в жизни. А тебе очень хочется меня избить?
– Да. Очень. И я это сделаю, если ты не скажешь, что любишь меня.
– Я не люблю тебя, Родриго. Но чувствую к тебе уважение и привязанность. Но это ведь не любовь.
– Солги, но скажи, что любишь.
– Вот еще! Можешь избить меня.
Я выпустил ее из объятий.
– Оденься как человек и пойдем.
– Куда?
– Ко мне. У меня веселей. И сам я дома гораздо веселее.
– Родриго, что ты мне предлагаешь?
– Ничего плохого. Приготовишь мне завтрак, а потом мы будем смотреть в окно. Из моего окна виден курган Костюшки.
– Никуда я не пойду. Избей меня.
– Не будем терять времени. Я хочу позавтракать, а потом вместе с тобой глядеть на курган Костюшки.
– Не будет никакого завтрака. Ты хотел меня побить.
– Я отколочу тебя дома.
– А я хочу здесь.
Я снова схватил ее и крепко стиснул в объятиях. Стиснул так крепко, что она принялась пищать и вырываться.
– Хватит. Отпусти меня, грубиян!
– Женщины часто называют меня грубияном. Но я не знаю, что это такое.
– А тебе хотелось бы им быть? Прикидываешься грубияном, но у тебя это не получается. Ты пал в моих глазах. Я больше тебя не люблю.
