Глава третья. Мёртвые не поддаются на провокации
Виталик проснулся с похмелья с дикой головной болью и ощущением, что совершил что-то грязное и гадкое.
Марина уже проснулась и ходила по квартире, завернувшись в махровый халат. На столе закипала вода в электрочайнике.
— Чай будешь или кофе? — спросила она.
— Минералку, — хрипло ответил Виталик.
…Марина жила отдельно от родителей в однокомнатной квартире, доставшейся ей от бабушки, в одном из спальных районов на окраине Москвы.
Нетвёрдой походкой Виталик вышел из её подъезда и поехал на работу.
…По статистике, ежедневно Московский метрополитен перевозит более восьми миллионов пассажиров — в городе, насчитывающем официально двенадцать миллионов, а реально, по разным оценкам, от пятнадцати до двадцати двух — и это без учёта Московской области, большая часть населения которой также работает в столице. Точное количество официальных и неофициальных жителей Москвы и пригородов в середине нулевых годов, когда она стала оазисом относительного благополучия посреди всеобщей российской нищеты девяностых, вряд ли можно установить более-менее достоверно. Миллионы людей из городов и посёлков с разрушенной за годы демократии промышленностью, из ещё глубже проваливающихся в яму всеобщей катастрофы стран СНГ, тянутся сюда в попытке хоть как-то свести концы с концами. Всех их каждое утро поглощают автобусы, электрички и, конечно, метро. Московское метро, как громадный зверь, как подземный монстр, каждое утро затягивает в каменные переходы и металлические вагоны миллионы спешащих людей, переваривает их, прижимая друг к другу в давке; осторожно, двери закрываются! — и несут переполненные поезда из района в район миллионы судеб и чувств, огромная система, работающая, как часы, перемешивает их и вновь выплёвывает на улицы чужого и равнодушного города, в пустую и безразличную жизнь середины двухтысячных. И вечером точно так же несёт их, усталых, домой, по тесным углам, по бесконечным съёмным квартирам, и завтра утром будет то же самое, и послезавтра тоже…
А пока ноги несли невыспавшегося Виталика вниз по ступеням, за стеклянные двери, за турникеты, делая его частью этой безликой массы. Марина жила в трёх станциях от конечной, и на её станцию утренние поезда приходили уже переполненными, в них едва можно было втиснуться, не говоря уж о том, чтобы упасть на сиденье и подремать лишние полчаса до пересадки — для этого многие едут в обратную сторону до конечной, чтобы занять места. Но сегодня у Виталика уже не было времени, он и так опаздывал, и в вагоне, стоя в толпе, где не за что было держаться, но и падать было некуда, он то дремал, то думал.
Он пытался убедить себя в том, что ни в чём не виноват перед Любой. Ведь их отношения никогда не выходили за рамки дружеских, и общались они в основном на политические темы.
Но всё равно ему было неловко перед ней за то, что он связался с Мариной Шаниной.
…Через два или три дня проходило очередное собрание. Виталик появился во дворе возле штаба под руку с Мариной, которая, будучи членом другой организации, никогда прежде не посещала собрания Альянса. Из-под густо накрашенных тушью ресниц светился её торжествующий взгляд.
Люба была уже на месте. Она спокойно смерила их взглядом, по-товарищески поздоровалась и подала руку Виталику, затем Марине. После рукопожатия Люба отвернулась и начала с кем-то болтать, делая вид, что её всё это не касается. В этот день она особенно внимательно слушала выступление Маркина. Совместная акция с новыми союзниками под лозунгом «Россия без Путина» должна была состояться уже на этой неделе, и он был полностью поглощён её подготовкой.
После собрания она неожиданно подошла к Виталику.
— У меня к тебе просьба, — сказала она, и Марина удивлённо вскинула брови, — можешь дать мне на несколько дней материалы твоего отца? Я их хочу показать одному человеку в нашем институте.
— Хорошо, — кивнул Виталик, — только с очень жёстким возвратом. Сама понимаешь, это память.
— Конечно, — ответила Люба, — мне буквально на пару-тройку дней.
— Ладно. Я тебе принесу на «Россию без Путина».
— Нет, — покачала головой девушка, — на «Россию без Путина» не надо. Там могут забирать. Слишком большая ценность. Лучше на следующее собрание. Да и как раз тот научный сотрудник из отпуска выходит.
— Договорились, — согласился Виталик.
…Акция была назначена на субботу, на три часа дня. Однако уже к двум Пушкинская площадь была оцеплена, а у входа в метро, на Тверской улице и на бульваре стояли милицейские автобусы.
«Либо кто-то сдал, либо прослушивают штаб», — подумала Люба, подходя к площади со стороны кинотеатра «Россия», — «А может — и то, и то, кто знает…»
Тем не менее, десяти или пятнадцати активистам разных организаций, в основном из незасвеченных ранее, удалось просочиться на площадь. Как ни странно, удалось это и самому Маркину, хотя уж его-то, кажется, должен был бы знать в лицо весь личный состав московской милиции.
Сгруппировавшись возле памятника Пушкину, они развернули чёрный транспарант с большими белыми буквами «РОССИЯ БЕЗ ПУТИНА!» и зажгли файеры.
К собравшимся бросились омоновцы, но ещё быстрее — журналисты.
— Россия без Путина!.. Россия без Путина!.. — кричал Маркин в портативный мегафон под прицелом десятка видеокамер, через несколько секунд уже фиксирующих, как его хватают и ведут к автобусу.
Виталик чуть было не опоздал к началу акции. Вдвоём с Мариной они вышли на площадь из подземного перехода. Увидев, что действие уже разворачивается, он выпустил её руку и помчался к товарищам. Он был одет в футболку с портретом Че Гевары, и это ни у кого не могло оставить сомнений, кто он и зачем он здесь. Когда двое омоновцев подхватили Виталика под руки, он ещё попытался вывернуться, чтобы увидеть, что с Мариной, но ему это не удалось, и только в автобусе, по пути в отделение милиции, он узнал, что среди задержанных её нет.
— Обрати внимание — не было ни одного красного флага, — сказал Виталику Димка Серёгин, когда они сидели в «обезьяннике» в ожидании оформления протоколов, — и вообще ни одного флага. Только растяжка про Россию без Путина. Как выйдем, интересно будет посмотреть в Интернете, что напишут журналисты. Я почему-то уверен, что про коммунистов не напишут ничего.
— Посмотрим, — кивнул Виталик, — хотя в любом случае, такие акции нужно, конечно, проводить под своими знамёнами. А то сидим непонятно за чью тему.
— Какая разница? — вмешался незнакомый сосед по камере. — Главное — скинуть Путина, а там уж между собой как-нибудь разберёмся! Или для вас главное — не Путина свалить, а свою организацию прорекламировать?
— Не организацию, а красную идею, — уточнил Виталик.
В клетке было человек семь. Сергея Маркина среди них не было. Его в самом начале отделили от соратников и увели оформлять отдельно. Напротив, в другой клетке, сидели задержанные девушки, и среди них — Люба Измайлова.
Она подошла к решётке.
— Извините, что перебиваю, — серьёзно сказала она, — разница есть, и очень-очень большая. Иногда мне кажется, что вместо Путина нам хотят подсунуть тех, кто уже был у власти в девяностых и кого сейчас оттеснили от кормушки. Разницы между ними и нынешними я не вижу.
— Не видите разницы между Путиным и демократами? — изумился собеседник.
— Никакой, — чётко ответила Люба. — Для меня и те, и другие — разрушители страны и враги народа.
— Как Вы можете так говорить! — возмутился сосед. — Демократы девяностых принесли России свободу слова и собраний, а Путин — это второй Сталин…
— Путин Сталину в подмётки не годится, — так же отчеканила Люба, — Сталин дважды поднимал страну из руин, а Путин продолжает разрушительный курс Ельцина, только припудривает его патриотической фразой. Что же касается свободы слова, обернитесь вокруг себя и посмотрите где мы с Вами находимся…
— Вот и я об этом говорю, — радостно закивал демократ, — при Путине…
— При Путине, — прервала Люба, — мы сидим по клеткам, и нас сегодня отпустят — а при Ельцине в нас стреляли. Например, в октябре девяносто третьего…
— Не смейте сравнивать! Тогда в Белом доме были фашисты…
— Там были мои отец и мать, — ответила она тихо, но твёрдо, — они советские люди и фашистами не были никогда.
Виталику показалось, что только разделявшие их две железные решётки помешали в этот момент спорщикам вцепиться друг другу в волосы.
— Давайте хотя бы познакомимся, что ли, — сказал он, — всё же находимся в одной лодке, то есть клетке. Виталий, Молодёжный альянс революционных коммунистов.
— Дмитрий, оттуда же.
— Павел, движение «Оборона», — представился собеседник.
— В одной клетке, да, но не в одной лодке. Любовь Измайлова, Молодёжный альянс революционных коммунистов.
