— Кто ты? — спросил я старика, внезапно почему-то осмелев.
Он пристально посмотрел на меня и лукаво прищурился:
— Дети нынче неучтивы…
Я вновь горько разрыдался и упал ему на грудь. От куртки старика пахло морем и табаком, я вспомнил отца, вспомнил брата, вспомнил родной дом, который покинул совсем недавно и мне стало совсем легко.
Дяде я соврал, что заблудился в лесу и всю ночь бродил в поисках лагеря. Мне крепко попало, но я не обратил внимания на трепку; теперь я знал, что мне предстоит. Я сложил все свои пожитки в углу барака и той же ночью незаметно выскользнул из него. Я тащил свои переметные сумы на плечах, над головой ярко светила луна, а впереди меня ждал город. Я жалел только о том, что больше не увижу старика. Больше меня ничего не беспокоило.
Драгоценности я продал, как только старьевщик выкатил на городскую площадь свой воз. Я продал и другие вещи, оставив за плечами только родительские бумаги и теплую куртку. На вырученные деньги я накупил сухарей, соли, вяленого мяса, табака, рома и противоцинготного. В городском порту подкараулил первый же торговый баркас, который отправлялся на юг. Проник в трюм, спрятавшись в пустой бочке. Я дрожал, меня мутило от качки, и когда баркас проплыл достаточно для того, чтобы я мог больше не сомневаться — не ссадят — я чиркнул спичкой и в тишине, нарушаемой лишь плеском волн и стуком моего собственного сердца, прочел отцовское завещание.
Сейчас все мои неповторимые переживания, все мои железные принципы и высокие стремления кажутся мне глупыми и бесформенными. Прошлое вызывает лишь сдержанную, немного стыдливую улыбку. И только тяжелые дни войны кажутся важными, значимыми, исполненными смысла, хотя на самом деле это и есть потраченное зря, никому не нужное, вычеркнутое из жизни время. Война. Война, которая не приносит никому пользы, которая отбирает и калечит жизни, семьи, убеждения. Войне часто пытаются приписать ценность, но это всегда самообман. Война никому не нужна.
На том берегу моря я попал в самую гущу военных событий.
Когда она схлынула, мне пришлось научиться воровать, нищенствовать и спать где придется, пришлось научиться осторожно сбывать краденое, научиться пить, не пьянея, и съедать самую малость, для приличия, даже когда от голода все внутри сжималось.
А война не научила меня ничему.
Я отчетливо помню миг, когда, скрываясь от артиллерийского снаряда, я прыгнул в болото. Весь в тине и иле, я выбрался лишь спустя три часа — или вечность? Мне казалось, что время застыло и не движется, я пытался считать его про себя, но мысли путались, и счет сбивался, и мне приходилось начинать заново. Я молился всем богам, которых знал, но залпы все не прекращались. И тогда я глянул на небо. Тучи затянули его; вечерело, и только одна звезда ярко вспыхивала на небосклоне. Я уже знал ее, и боялся, ведь свет был моим врагом в эту минуту — тьма была союзником. Наконец отчаявшись, я вылез из нечистой, зловонной воды и бросился бежать по склону. Я намеревался преодолеть всего шагов двести, до ближайших зарослей, но кругом наверняка шныряли патрули — если не вражеские, то наши, а хрен редьки не слаще, в этом стратегическом месте так или иначе пустят в расход. Я очутился там совершенно случайно, но кто бы мог проверить мои слова? Я был юн и слаб, но кто стал бы мне верить?
Тучи сгущались. Я бежал, не помня себя, я мчался как ветер, однако случилось именно то, чего я больше всего опасался.
— Стоп, — сказал незнакомый голос.
Я обмер и остановился.
Он прибавил что-то еще, но я не понял его, ведь он говорил на незнакомом мне языке. Я знал лишь одно — за спиною враг, и вряд ли он станет церемониться.
Я посмотрел на небо, чувствуя, как противный страх сковывает меня по рукам и ногам, как чувствует себя хоть трижды виновный преступник, восходя на эшафот. Вдруг единственная звезда, освещавшая равнину, дрогнула и исчезла. Этого мгновения мне хватило.
Я упал в траву и покатился по ней, сбив врага с ног своим тщедушным тельцем. Я ударил его заплечной сумкой, он охнул от боли и приготовился к прыжку, разъяренный, тяжело дышащий. Я ударил еще раз, ткань треснула и все содержимое сумки просыпалось в траву. Я ухватился за первый предмет, который попался мне под руку, и обомлел.
Это был мой игрушечный пистолет, случайно, видимо, застрявший под подкладкой.
И я решился.
— Заткнись и лезь в болото! — рявкнул я, указывая на противника дулом своего детского оружия. — Изрешечу!
Он поднял руки над головой и попятился назад. Я не видел его лица, но ощутил, как он взволнованно сопит, как ему жутко и как он проклинает эту войну. Он не хотел ее точно так же, как я.
— Беги, — приказал я ему, ткнув пальцем в сторону, и видя его замешательство, повторил громко: — Беги!
И он побежал. И тогда я побежал тоже. И не знаю, кому из нас было страшней.
Сестра поставила на стол чашку чаю с молоком, который я так любил в детстве, и уселась напротив. Взор ее был ласковым, но усталым, в уголках глаз бесновались морщинки, седые волосы венчали лоб. Она повзрослела, даже постарела за эти двадцать лет. Если бы она знала, чего мне стоило вернуться в этот город, к родному дому, если бы только могла себе представить, что я пережил и что преодолел…
— Помнишь, как отец расстроился, когда мой пес убежал? Собаки делают так перед смертью.
— Да, я слышала что-то такое…
— Отец был болен. И когда понял, что болезнь его приведет к смерти, ушел на войну.
— Ты так думаешь?
— Он написал об этом в завещании.
— Где он сейчас, как тебе кажется?
— Уж наверняка на небе.
— Ох, и досталось же мне от жизни, по самое не могу! Хорошо хоть муженька оставила…
— Твой моряк уцелел?
— Он сейчас на пристани. Все скучает о своих путешествиях. Вернется — выпьете с ним по чарке…
— С удовольствием. Есть еще одна семейная тайна…
— Какая?
— Я встретил кое-кого.
— Кого же?
— Нашего с тобой деда.
— Деда? Где? — удивилась она.
— Мы вместе были в эвакуации. Он помог мне.
— Кем он был? Каким он был?
— Путешественником, вроде меня… Авантюристом.
В этот миг колокольчик, висящий над дверью, мелодично прозвенел. В лавку вошли двое — взрослая женщина и молодая девушка — обе потрясающе красивые и в этой красоте потрясающе друг на друга похожие. Они зашли сюда по своим делам и не заметили меня, не увидели, как я обмер, сидя в своем углу и уже не понимая, что говорит мне сестра, как рассказывает о семье, о детях, о нынешней дороговизне… Я все глядел и глядел на эту прекрасную женщину, я обнаруживал в ней все те же подростковые черты, все тот же зазывной блеск глаз, я наблюдал за тем, как слегка хмурится ее лоб — от воспоминаний, которые нечаянно вызвала в ней эта лавка — и вся жизнь пронеслась у меня перед глазами, все долгие годы странствий, все безнадежно перекрещивающиеся пути-дороги, все встречи и расставания, все надежды и чаяния…
Я узнал ее.
Точнее, я узнал обеих…
6 августа — 31 октября 2014 года, Киев.
