И спина холодела от мысли, что все эти сотрудники — не просто примитивные мутанты, придумывающие себе развлечения по уровню своего убогого ума. Что на самом деле его коллеги — точно такие же, как он. И что он сам — точно такой же, как они. Что их всех просто вырвали из жизни и ткнули лицом в бетонную стену бессмысленного времени.
ПалСаныч машинально прокручивал ленту новостей, думая о своем. Лишь изредка знакомые названия или имена привлекали его внимание. Самарин оставил свой пост… — Витька Самарин, что же с тобой случилось? Трагически погиб? Госпитализирован? Или просто перешел на другую работу? В ленте такие новости давали скупо, одной строкой. Уточнять, в очередной раз убеждаться в очевидном не хотелось.
Коротко и деликатно звякнул вызов — первый раз в этой новой жизни. Рука опередила мысли; ПалСаныч еще не понял, что произошло, а со стены ему уже улыбалась она. Она!
— Маааша! — задохнулся он.
— ПалСаныч! Я вернулась! Мы сейчас одни?
— Дааа, — казалось, он может говорить только на глубоком выдохе.
Маша плавно перенастроила камеру, сдвигая изображение. Она была в свободной голубой футболке, слегка приподнятой маленькой грудью. Соски вызывающе топорщились. Маша улыбалась.
— Еще?
— Дааа…
Изображение медленно отплыло, и ПалСаныч увидел Машу в полный рост. Кроме футболки на ней, конечно же, ничего не было. Конечно же, естественно, разумеется, как же иначе…
— Маша, ты издеваешься?! — простонал ПалСаныч.
— Издеваюсь, — радостно согласилась Маша, довольная произведенным эффектом.
— Ты приедешь?
— Конечно. Разве я стала бы издеваться просто так? Через два часа.
Сеанс закрылся, и ПалСаныч тут же поставил повторное воспроизведение, а потом снова и снова. Внутри все ликовало и пело. — Через два часа! Через два часа! Что, БорисНаумыч, наказали меня?! Дали скучную работу? Отняли интересную? По несколько часов в день бубнить с кафедры одно и то же опостылевшее вранье — интересная работа? Браво, БорисНаумыч! Урезали зарплату? Да мне ее и так никогда не хватало, все до копейки уходило на ипотеку. Которую, если быть честным, я так и не успел бы выплатить до конца. Запретили выезжать из области? А раньше я выезжал? Ну да, один раз в командировку и два на семинары. По казенной надобности. Но я ведь ни разу даже не попробовал оформить гражданскую визу, поехать куда-нибудь в отпуск. Все отпуска только в вузовском санатории — там же такие скидки, а с этой ипотекой каждый рубль на счету. Но даже если бы я все же решился — не уверен, что получил бы эту визу. Никто из знакомых не получал — с чего бы мне ее дали?
И самое страшное — урезали дофамин. А у меня Маша! Ко мне приедет Маша!!! Через два часа!!! Да подавитесь Вы моим дофамином, БорисНаумыч!
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Таким образом, на первом этапе проекта была решена проблема легитимности сбора и хранения информации о пользователях. Но для решения поставленной задачи этого было явно недостаточно. Чтобы сделать всех пользователей безусловно виновными, потребовалось максимально расширить определения актуальных угроз.
Довольно быстро узконаправленная борьба с терроризмом переросла в широкомасштабную борьбу с экстремизмом (уже не предполагающим никаких насильственных действий), а затем и с нетолерантностью (оскорблением чувств социально защищенных групп).
Запрет детского порно почти сразу же дополнился запретами показа моделей субтильного телосложения, моделей с маленькой грудью, моделей, имитирующих подростковое поведение и т. д. Затем под запрет попало порно со всеми видами сексуальных извращений, а в скором времени было запрещено все порно без исключения.
Борьба за копирайт привела к тому, что скачивание или перепост любого чужого контента стали считаться преступлениями.
Кроме того, постоянно велся поиск новых угроз, от которых надо было защитить пользователей. Весьма успешным был эксперимент с продвижением так называемых «цифровых наркотиков». В их рекламу были вложены огромные деньги, но они с лихвой окупились. Когда цифровые наркотики распространились достаточно широко, была развернута кампания «Сеть без наркотиков». Ее целью было доказательство безусловного вреда этого вида музыки. Вскоре цифровые наркотики были запрещены, а их хранение приравнено к хранению обычных наркотиков…
Затяжной дождь монотонно барабанил по стеклу, укачивая и усыпляя. Они снова лежали рядом, выжатые и опустошенные. Маша что-то говорила, но слова не долетали, как будто их смысл не мог пробиться сквозь несколько сантиметров мутного воздуха. Она прижалась к плечу ПалСаныча, и он вдруг почувствовал бесконечную благодарность. Хотелось прикрыть и защитить от всего мира этого чужого в сущности человека, так остро и необратимо вошедшего в его жизнь.
— …вторая волна кризиса… — говорила Маша, — все долгосрочные проекты свернуты, общество уже не справляется в полной мере даже с самообеспечением. Мы живем за счет резервных фондов, а они не безграничны. Уже в следующем году ситуация станет критической. И потребует жестких решений.
— Все так плохо?
— Хуже, чем Вы можете представить. Семнадцать процентов трудоспособного населения уже проходит стационарное или амбулаторное лечение. Как правило, без особых успехов. Остальные на очереди. Почти каждый третий — на грани. Вы знаете, как это отражается на экономике?
— Нет, я же историк…
— ПалСаныч, поверьте, подробностей вам лучше не знать. Если коротко — речь идет не о временном снижении эффективности, но о масштабном свертывании. Со всеми вытекающими.
— Но ведь все эти риски были заложены в систему изначально. И ничего, жили. Живем же, уже сколько лет живем, и ничего. Маша, ты уверена, что производство… Что все действительно рушится?
ПалСаныч приподнялся, опершись на локоть. Никогда прежде он не видел Машу такой серьезной.
— Через три-четыре месяца начнутся перебои с продуктами. И не только. Будут волнения, и, возможно, придется применять насилие. Если только не найдут лекарство. А его, скорее всего, уже не найдут…
— Не знаю, Маша… Боюсь, ты права. Процесс уже необратим, точка невозврата была пройдена в начале двадцатых. Когда начались массовые процессы по авторским правам, еще можно было что-то сделать, можно было бороться за конфиденциальность информации. Но ты правильно заметила — все, кого могли услышать, боролись за свои деньги, боролись против неприкосновенности личных тайн. А потом было уже поздно. Потом все приложения перевели на облачные сервисы, и компьютеры превратились в простые терминалы, как будто время повернули вспять. Потом запретили шифрование и пароли, а хакерство приравняли к экстремизму. После этого уже ничего нельзя было сделать. Да и некому. Все уже были под плотным колпаком.
— ПалСаныч, мы не можем вернуться назад. И потом — все же было сделано правильно, иначе было нельзя. Иначе была бы анархия. Время было такое, Вы же помните.
— Я помню то время. Но я до сих пор не знаю, что же тогда происходило на самом деле. Я знаю, что пишут в учебниках, я и сам писал эти учебники. Но они лгут. Никто уже не знает, что было правдой, а что ложью, и был ли вообще оправдан проект софт-тотал.
Маша резко поднялась и села на край кровати, накинув на плечи одеяло. На лице ее было такое выражение, что ПалСаныч удивленно подумал — неужели поссоримся? Странно, а ведь мы еще ни разу не ссорились… Маша говорила все громче и быстрее:
— Другого выхода все равно не было. Общество задыхалось от насилия. Терроризм и преступность с одной стороны и огромный карательный аппарат с другой. Люди готовы были на все ради безопасности. И они получили ее. У нас нет терроризма, нет преступности, нет тюрем, нет даже уголовного Кодекса. Молодежь получила все блага, причем сразу, авансом. Живи и радуйся! Совершающие морально осуждаемые проступки опускаются по социальной лестнице, но моральные люди всегда остаются наверху…
— А на самом верху, в Администрации, работают исключительно ангелы, — закончил ПалСаныч, желая снять напряжение.
— Администрация — это совсем другое, — серьезно ответила Маша. — Она живет по своим законам. Там слишком высока цена решений. И все, кто принимает серьезные решения, должны быть четко управляемы. Поэтому на всех управленцев есть компромат, и чем выше должность, тем он серьезнее. Это не пиратские скачивания и порносерфинг, там все жестче. Администрация повязана кровью в самом буквальном смысле. Ты знаешь, что наш президент живет на антидепрессантах? Хотя он никто, его должность номинальная.
Маша дышала резко и отрывисто, ее щеки порозовели.
— И БорисНаумыч тоже повязан? Ты знаешь чем? — не сдержался ПалСаныч.
— Это не честно! — Маша закусила губу и отвернулась. — Я не ожидала от Вас…
