Четверо дебилов, трое из которых были настоящими де кретинами, а четвертый «косил», бросили в душевую к девочкам стеклянную бутылку с горючей смесью из жидкости для зажигалок и подсолнечного масла. К счастью, бутылка не взорвалась, но разбилась и двое девочек, выбегая из душевой, серьезно поранили ноги. Той же ночью из той же душевой, расположенной в полуподвале, доносились заячьи крики, - надзиратели избивали дебилов кусками электрического кабеля. Алеша, дежуривший по «спецухе», сидел за столом на первом этаже и слушая вопли мучимых мучителей, думал, - что есть истина? Если бы всех дебильных мучителей, - включая и киллера Алешу, - удавить в душевой, было бы ли это справедливостью? Нет праведности без левости, - кто бы ос-тался справа? Бог Исаака и Иакова оставил точные инструкции для мучителей дебилов, - око за око. Но если точно следовать инструкциям, то на Земле уже не осталось бы ни одного зрячего. Может и не осталось? Никто уже не различает лева и права, - вращаясь юлой вокруг собственной оси, право выродилось в свою противоположность. Похоже, один лишь придурковатый киллер, стоит столбом посреди дурдома, в котором зарабатывает себе на хлеб, тупо глазея на вращающихся вокруг себя дебилов. Его восхищала изысканная издевка, заключенная в евангелическом «подставить правую щеку, если тебя ударили по левой», - как можно было ее не подставить? Человек, который сказал это, - явно смотрел на мир с высоты столба. Но Алеша стоял на земле я точно знал, что во второй раз будут бить уже не по щеке и не в бровь, а в глаз. Выходило баш на баш, с какой стороны ни посмотри, - если есть чем смотреть. Слушая крики истязуемых, он сходил в туалет и моя там руки, решил, что если бы у Каифы хватило компетенции и на Отца, - то ровным счетом ничего не изменилось бы.
После той ночи, один из дебилов, - умный, загрустил, начал писять в штаны и захаживать в медкабинет. Ему уже не надо было «косить». Потом его отправили в какую-то больницу и больше Алеша его никогда не видел.
Вскоре он познакомился с тремя ангелицами, запоровшими пацана ржавой арматурой, - они изъявили желание позаниматься английским языком. Всем троим было более или менее по тринадцать, но одна, - выглядела на все шестнадцать, вторая, - чуть старше своих лет, а третья, - лет на одиннадцать, не больше. На фотографиях они выглядели блекло, но в натуре оказались на редкость цветущими, для «спецухи» и яркими девками. «Старшую» звали Инга Зиброва или «Зебра», «среднюю», - Ангела Петрова, но все называли ее просто Гелой, «младшенькую» звали Ева Узун, - но все называли ее Эвелиной и никак иначе. Все в них было двухслойным и трехслойным, - возраст, манера поведения, имена, внешность. «Младшенькая», несмотря на ордынскую фамилию, была платиновой блондинкой с ледяными глазами и явным центром группы, Петрова была смуглой, как цыганка, порывистой, с роскошными черными волосами, - большой редкостью для «спецухи», у «Зебры» была стать призовой спортсменки, она выглядела способной пришибать кулаком взрослого мужика, красивой, как манекен и такой же туповатой. Алеша уже знал, что эту троицу были вынуждены содержать вместе, лишь по той причине, что спецшкола была единственной в области, они представляли серьезную опасность для окружающих подонков, но имели достаточно ума, чтобы это скрывать, их подозревали в нескольких тяжелых актах вандализма, извращениях и вымогательстве, но ни разу не смогли поймать, - а дальше «спецухи» их отправить было некуда.
Эвелина оказалась не просто способной ученицей, - с ней вполне можно было говорить по-английски. Гела схватывала на лету, Зебра не понимала ни черта, с трудом прочитав слово «society», она залилась смехом, - Что сосать? - спросила она. - Пососи мне секель, - сказала Гела, поправляя роскошный локон. - Еще одно слово услышу, обеим манду порву до самой сраки, - сказала Эвелина, не поднимая глаз от учебника. Алеша ничего не сказал, - он понял по их взглядам, что мизансцена разыграна специально для него. Ссыкухи проверяли его на вшивость, - с трех сторон, - чтобы по его реакции судить, что он такое. Это было мастерски сделано, для их возраста, - после вежливого обмена урочными фразами и когда учитель уже вошел психологически в привычный формат учебного процесса, - площадная ругань, произнесенная небрежно и вскользь, нежным девичьим голосом. Но силы были не равны.
- Я знаю троих блядей, - после паузы, мягко сказал Алеша, - Раздолбанных так, что говно в жопе не держится, хотя и малолетних. Разумеется, я к ним и пальцем не прикоснусь, - боюсь сифилиса. Но я разведу их на «хмарь», даже если ее и нет, - он виновато развел руками, - И они попадут в душ, где надзиратели будут бить их по их беленьким, нежным попкам своими большими черными шлангами, пока зубы не выскочат. - Упала тишина. – о с е у! - вдруг громко сказала Зебра, на хорошем английском языке. Урок продолжился.
И все-таки, они его поймали. Поймали, поймали бедного Алешу, - он не знал женщин, не было времени узнать. В своем мальчишьем высокомерии, он полагал, что одержал победу, в его простоватом киллерском сердце еще не вымерзла наивная вера в мужское превосходство. Он не знал, что слабость сильнее силы, - она заставляет работать мозги и выдавливает из сердца такие яды, которые способны свалить быка. Он не был знаком с приемами борьбы, применяемыми в войне полов - и ему скормили наживку, вырезанную из его собственной предстательной железы.
Спецшкола не была местом, где пригревали безобидных уличных бродяжек, здесь Общество собрало цвет своего настоящего и упование будущего, - детей-убийц, детей-растлителей других детей, садистов, наркоманов, шлюх, - зачатых в безумии и понятия не имевших о том, что они сошли с ума еще в утробе их породившей. Законы жестокой Спарты, жившей за счет войны, на смерть обрекали ребенка, уличенного в мучительстве животного, - считалось, что душа, настолько извращенная, недостойна жить. Закон гуманного Общества пестовал под своим крылом упырей, от которых содрогнулся бы Жиль де Рец и по достижении ими репродуктивного возраста, - выпускал на улицы, когда их уже на могли сожрать другие звери. Девочки, попадавшие в «спацшоп», были не надломленными бутонами, а вполне зрелыми цветами зла, - черными от чужой крови и с ядовитыми шипами, - дьявол их возьми, они имели такой аромат, который мог сбить с ног и дракона, поопытней Алеши. Отроковица, «опущенная» в душевой, - пала жертвой своего аромата, о чем и не подозревал Алеша, она была искалечена на почве однополой любви своей ревнивой любовницей, - что и сама уже успела проделать с другими не раз и с большим удовольствием.
Алеша всегда критически относился к распространенному мнению о невыноси-мости полового воздержания и пацанячьему трепу на эту тему. Он имел, как ему казалось, достаточный опыт, как воздержания, так и недержания, он даже был женат студентом и развелся, не перестав им быть и не утратив всех прелестей студенческого общежития. Он вообще рано начал половую жизнь и никогда не ощущал недостатка женского внимания, ему не были в новинку, ни задыхающиеся подростковые совокупления на пыльном чердаке, ни групповухи под луной, ни изнурительные ночи любви с требовательной, немолодой любовницей, а то и двумя. И он прошел, в свое время, через пограничную казарму, ничуть не страдая от своего запертого за проволокой либидо, а во время его железной конкисты, - у него и мыслей о женщинах не возникало в голове занятой сохранением своей и отъемом чужой жизни. Последние полгода он провел вполне благостно, за чтением книг и все это позволяло ему считать болтовню записных мачо и записки литературных маньяков, - не стоящими внимания. Он не знал еще, что истина не перестает быть опасной вещью, оттого что банальна, как бритва или высказана дураком, ее невозможно познать, но можно прочувствовать в аспектах, - когда она познает человека, сдирая с него шкуру.
Душевая комната в «спецухе» была местом без жадости, где состоялось его знакомство с нравами заведения и критической точкой, вокруг которой повернулась его жизнь, снова превращаясь в нож мясорубки, - там как в запечатанной комнате Синей Бороды ожидала его ловушка и момент истины о самом себе.
Он закемарил на дежурстве, сидя за столом на первом этаже, - поэтому и пропустил момент, когда они проскользнули в душевую. Вообще-то, спать было нельзя, дежурства для того и учреждались, чтобы пресекать такие передвижения, но, - черт попутал. Вероятно, они уже знали, что перед окончанием дежурства и до рассвета, он сам ходит в душ. Душевая комната запиралась на ключ, а разнополые помывочные дни чередовались, чтобы не допустить случайных контактов, но охотницы не только выследили его, но и запаслись отмычкой.
Когда, еще слегка спросонья спустившись в полуподвал, он сунул ключ в замочную скважину, - незапертая дверь душевой неожиданно открылась и он увидел голую женщину, стоящую к нему спиной,. Разумеется, как воспитанный человек, Алеша тут же прикрыл дверь. И прирос к полу. Он не мог сделать ни шагу, ноги не слушались его. И он стоял там, таращась в черный дермантин двери, на который сетчатка его глаз проецировала изображение женщины, - ее спину с глубокой ложбинкой, ее зад, ее ноги. Через несколько томительных мгновений, до него дошло, что голая женщина, - это девочка Инга Зиброва. Не это ничего не изменило, - его тело зажило своей жизнью, оно отказывалось повиноваться. В следующее мгновение в его голове пронеслась серия видений, напоминающих десяток порнофильмов, прокручиваемых одновременно и с огромной скоростью. Он распахивал дверь, он врывался. Он тихо проскальзывал внутрь. Дверь открывалась и стоя на пороге, Инга призывно улыбалась ему. Инга визжала, стоя на четвереньках, когда он насиловал ее сзади. Он распинал ее на мокром полу, стуча коленями об кафель. Он прижимал ее к стене, тискал ее грудь, выл, кусался и его мозг переживал по оргазму в каждом кадре и в каждом нейроне. Он успел сделать ей предложение, жениться, съездить на Багамы и провести с ней тысячу и одну ночь в отелях на побережье, - почти не видя ее лица, - весь мир с его пальмами, островами и щербатым кафелем заслонила ее задница со следом от бикини и сияющими каплями воды на белоснежной коже.
