Ознакомительная версия.
И тут только Лариса заметила, что странное существо достаточно к ней приблизилось, чтобы разглядеть его во всех подробностях. Костюм – чуть ли не шутовской, винегрет какой-то из разноцветных ромбов, но изящен и пикантен до крайности. Черный, сверкающий золотом и серебром корсаж падает на юбку дюжиной острых и длинных углов, и каждый такой хвост кончается красным шариком. Юбка из ромбов, широкая и довольно короткая, открывает ноги в белых чулках и красных башмачках. На цепочке, охватившей кисть руки, болтается веер. С уголков треуголки тоже свисают красные пушистые шарики. А на лице – бархатная маска, как будто это сиамская кошка нарядилась в женское платье…
ЛАРИСА. Коломбина?!
КОЛОМБИНА. Ха! Повелительница Коломбин! Но, говорю тебе, мне пора! Отдай душу Карнавалу, слышишь? Отдай душу Карнавалу!
Лариса уставилась на нее, не понимая этого странного призыва, а пестрый демон запел тихо-тихо, но так, что делалось жутковато:
… и я отныне пожелала
жить по законам Карнавала!
Ему я душу отдаю,
а вместе с ней – печаль мою,
чтоб я вовек уже…
Тут и голос, и ромбы вместе с ним растаяли. И кусочек пустоты стал быстро-быстро затягиваться, съежился и притворился, будто исчез. А за окном оказалось светлеющее небо.
Так что же, ожидаются бурные события?
Не знаю. Ведь есть еще и тормоза, не менее важные, чем право быть победительной женщиной.
Так что оставим героиню размышлять о прошлом и будущем и займемся, наконец, местным колоритом, чтоб уж больше к этой теме не возвращаться.
А странная сейчас у Ларисы улыбка. И ожерелье с шеи сняла, раскрутила на пальце…
Ох, не стоило Кологриву впутывать ее в свои амурные шашни, ох, не стоило!
Глава вторая. О погоде на завтра, белой горячке и товарище Соймонове
Лариса проснулась часов в одиннадцать. Пока бездумно валялась в постели – оказалось, что половина двенадцатого. Пока позавтракала, оделась, накрасилась, причесалась – половина первого. И в час Лариса, как положено, была на работе.
В каждой редакции имеется корректура. Ее дело – следить, чтобы в газете не появлялись ошибки.
В почтенной газете, выходящей пять или шесть раз в неделю, как правило, восемь корректоров. Работают они посменно, через день. Смена длится часов восемь-девять, но требует полной выкладки. Бывают смены и по двенадцать часов – когда идет официоз, то есть правительственные сообщения, речи на съездах и вообще все то, что должно наутро дойти до читателя по всей стране.
График работы корректуры, на первый взгляд, кажется санаторным. Скажем, Лариса работает в понедельник, среду и пятницу, имея четыре выходных в неделю. И хотелось бы мне посмотреть на женщину, которая отказалась бы от такого блаженства!
Но в богадельню, как иногда сгоряча называют корректуру в редакции, тоже не каждого возьмут. Будут две недели проверять на глазастость, а потом объявят: «Не видит ошибок!» И поди поспорь…
Корректура в редакционном коллективе – это государство в государстве, со своими обычаями, своими мелкими интригами и даже со своим языком. Иногда она позволяет себе порезвиться в просторах русской грамматики. Так, например, неизвестно, кто первый выудил из тьмы веков суффикс «ея», но в течение полугода, не меньше, вражья смена вместо «свадьба» говорила «свадьбея» и, соответственно, «субботея», «просьбея», «зарплатея». Первая смена в пику ей ввела в обращение «свадьбец», «просьбец», «зарплатец» – и все это с ударением на последнем слоге.
Во всякой корректуре существуют свои герои, свои легенды, свои анекдоты. Новичкам рассказывают про асов былых времен, устремлявших единственный взор на подписную полосу и замечавших отсутствие запятой в середине третьей колонки. Их устрашают преданиями о роковых ошибках, за которые снимали редакторов. Повествуют о корректорских ляпсусах времен царя Александра, чьего порядкового номера никто, к сожалению, не помнит. Якобы в отчете о коронации было напечатано: «…митрополит возложил на голову его императорского величества ворону». И якобы появилось в следующем номере той газетенки кошмарное опровержение – мол, каемся, ошиблись и предлагаем вам, милостивые государи, правильный текст; «…митрополит возложил на голову его императорского величества корову…»
Вот где работает Лариса, и даже успешно, ибо два года назад ее назначили старшим корректором. Честно говоря, после суетливой должности корреспондента многотиражки корректура ей показалась раем. И скисли планы борьбы за место в отделе, а материалы из-под ее пера появлялись лишь из материальных соображений, потому что сотня в месяц – это аккурат на квартиру, кофе и косметику, и даже если выкраивать по двадцатке, то на приличное зимнее пальто будешь копить года полтора, не меньше.
Не то, чтоб окунулась она в корректорский быт, а было ей там после пережитых несколько лет назад волнений спокойно, и могла она издали обожать Кологрива.
А Кологрив стремительно делал карьеру. За пять лет побывал он выпускающим в секретариате, заместителем ответственного секретаря, корреспондентом, опять заместителем, два месяца для приличия – завотделом информации, чтоб не вышло слишком большого прыжка по служебной лестнице, и, наконец, стал заместителем редактора. Останавливаться же на этом он явно не собирался.
Но пусть уж наслаждается Кологрив последними мирными деньками перед великими передрягами. Последуем лучше за Ларисой в фантастическое учреждение, именуемое редакцией. Ибо только в канцелярии господа бога и в редакционном секретариате услышишь, пожалуй, такой диалог:
– У нас нет погоды не завтра! Как быть?
– Ставь вчерашнюю!
Стало быть, пройдем мы вместе с Ларисой по редакционному коридору и откроем дверь с табличкой «Корректорская». Интерьер этой комнаты – не для слабонервных. Она увешана всевозможными плакатами, от импортных, с портретами полуобнаженных эстрадных звезд, до местных, рекламирующих сберкассы. Причем на плакаты вкривь и вкось наклеены газетные заголовки, как-то: поперек солиста, соблазнительно прогнувшегося в своих сверкающих штанах, тянется заголовок позавчерашнего политического комментария: «Позиция партнера: какова она?» На окне же, зацепленный с концов шпильками за шторы, висит транспарант, намалеванный губной помадой на полосе обоев: «Лучше перебдеть, чем недобдеть!» Он остался на память от одного из бывших редакторов, потому и слетевшего, что однажды корректура недобдела…
Явившись вовремя на рабочее место, Лариса не обнаружила на подоконнике ни Людмилиной косметички, ни Зоиной авоськи, ни Марианниной кучи книг. А стол был завален гранками.
Гранка – это полоска бумаги с колонкой текста. В нее завернут оригинал – то, с чего наборщик набрал текст. Гранку нужно прочесть вслух, исправляя в ней ошибки, в то время как коллега следит по оригиналу, не переврали ли фамилию или цифру. Исправленная гранка возвращается в типографию. После чего корректоры получают оттиск целой газетной полосы и кучу жеваных гранок. Полоса сверяется с гранками – интересно же, каких ошибок линотиписты наделали взамен исправленных. Кроме того, при верстке полосы вываливаются строчки, и их надо вписать. Полоса после этих процедур размалевана фломастерами вдоль и поперек. А еще является дежурный редактор и добавляет к этой мазне свои сокращения и исправления. Не успели разделаться с полосой – поступает следующая. Потом – еще одна. Потом, скорее всего, вернется выправленная первая. Потом принесут четвертую. Потом вернется вторая.
Потом придет дежурный редактор и снимет с первой половину уже чистых материалов, чтобы поставить другие. Их спешно читают в гранках и шлют на правку. Потом одновременно являются третья и четвертая. Потом – опять вторая. И так – весь вечер.
А очень часто случается, что часикам к девяти, когда почти все готово и корректура соображает, в какое кино она еще успеет, вдруг по телетайпу приходит известие о запуске космонавтов. Половина первой полосы спешно набирается заново, и лишь в полночь Лариса выводит дрожащей рукой слова: «В печать. Л. Н.»
Так что Лариса стала разбирать гранки сама, хотя это, собственно, обязанность Людмилы. Но Людмила опаздывает, и Лариса злобно вычисляет, не повел ли ее Кологрив пить кастрюльный кофе.
Является Марианна. Она не бросается на помощь Ларисе, а идет к зеркалу рисовать себе глаза. И она совершенно права – разбирать гранки не ее обязанность. Опытным оком Лариса замечает в ее сумке увесистый фолиант. Нет сомнений, что бывшая соперница намерена его освоить в рабочее время.
Лариса жалуется ей на Людмилу. Марианна соглашается.
Появляется Зоя и сразу же хватается за телефон. Лариса вздыхает – ей не удается держать подчиненных в ежовых рукавицах. Телефонной педагогикой Зоя готова заниматься чуть ли не весь день и еще обижается, если ей не дают разговаривать больше сорока минут.
Ознакомительная версия.
