Что конкретно я буду делать? Конкретно я — в суд подам (это не дорого). Зачем?
Не волнуйтесь, не такая уж я наивная дура, подозреваю, что денежки отсудить будет трудно.
Вы не поверите, но главная причина более простая:
Скоро на бумаге выходит продолжение «Могилки» («Миссия Клео»), но это произойдёт ПОСЛЕ февраля, уже когда выйдет фильм. Откуда я знаю, сколько ещё похожих мест окажется? Вдруг они 70 процентов слизали? Тогда уже меня могут обвинить, что Я у них чего-то слизала.
Короче, мне надо офицально, на бумаге, зарегистрировать свою реакцию и приложить к ней тексты: книжку и сценарий (в котором материалы из двух книжек — про «Могилку» и про «Клео»), чтобы весь тиражик потом на помойку не выбрасывать. Чисто подстраховаться хочется — вот и всё! А если, всё-таки, получится денежки отсудить, то, естественно, адвокату отдам половину отсуженного, акагже? И вам в таких случаях жданичать не советую!
Если не хотите похожих ситуаций, время от времени проверяйтесь на ликвидность, предохраняйтесь.
Удачи!
Эксплуатция имиджа. Расплата
1.
Приёмная телепродюсера не Смольный, ходоков отринут, но сценарий ваш возьмут охотно. Хотя, недорого.
Акунин сдал «Гамбит» за десятку штучек баксов на ТВ. Вам в лучшем случае пятёра светит, если не захотите сдать бесплатно.
Выпив отличный кофе, продюсер замер с пилочкой в руке. Холю ногтей приходится отлОжить.
Хлоп! На стол продюсера легла кассета VHS. ВДВ-шник, хлопнувший кассетой, отличался краткостью, сестрой таланта:
— Вот! Покажите людям правду…
— Какой хотите гонорар?
— Гонорар не срочно. Лишь бы справедливость восторжествовала!
Сказав так пафосно, камуфляжный ВДВ-шник удалился…
Хлоп! Буквально через полчаса на стол рекламодателя легла кассета.
Рекламодатель воспрянул духом, уже слегка упавшим, и с кассетою наперевес, трусцой, вприпрыжку, помчался радовать производителя прокладок.
А через две недели рука в мозолях, уродуя многострадальный, весь увитый скотчем, пультик, давИт на кнопку… Усталый глаз, пошарив по экрану, замирает в удовольствии… Всё же не проклятый сериал…
2.
Цикл завершился, в секретной обстановке подводятся итоги.
Продюсеру — …надцать штучек, рекламодателю — и того боле. Кого ещё забыли? Да, вроде, никого.
Проводив рекламодателя, продюсер задремал. Но не надолго.
Хлоп! ВДВ-шник выбивает дверь, предварительно обезоружив секретаршу. За ним торжественно идёт процессия, пешком и на колясках. В атмосфере кабинета вонько.
Помимо всего прочего, разит одеколоном «Нефертити».
Продюсер гневно осудил вторжение:
— Позвольте, господа!..
Взгляд его среди нагрянувших стремительно пришельцев находит давешнего незнакомца.
— Простите, вы же говорили, что гонорар не срочно!
— Не срочно, но налог на имидж, то бишь на его эксплуатацию, надо бы сегодня заплатить. Массовка ждёт! Мы завтра на гастроли уезжаем. В Мухопрыщевск! Мы ещё с продюсерами по гастролям не мотались…
Те, что на колясочках, естественно, сидят. Те, что ходячие, немедленно идут к продюсеру, дают бельишко, обувь мерзкую, не без портяночек, не без вонюченьких…
Сверху на имидж прыскают лицензионным одорантом, смесью родных фекалий с арабским «Нефертити». Для полного и безраздельного слияния с массовкой…
3.
В костюме пленника и с кляп-бананом в челюстях, продюсер едет вон из кабинета.
На чужой коляске и со связанными ножками, причём, одна длиннее, а вторая несколько короче, как бы без стУпни, как бы в тоненькой портянке… В изгаженной вонизмами руке зажата банка с мелочью, а на груди, как водится, иконка. Классика.
Внутренне продюсер, конечно, не сдаётся: «Ничего-о-о… Здание покинули, а вот территорию… Охранничек не даст в обиду, остановит шушеру! Как пить дать остановит! Всех перестреляет, всех!!!»
Однако же, охранника на месте нету…
В купе дешёвого вагона трясётся связанный продюсер. Эх, кабы прокрутить события назад, он новые порядки узаконил бы. Конечно! Порядки были бы такие:
— на сценариях не экономить, фильмы делать клёвые…
— рекламу сжать до минимума, чтобы не тошнило…
— снимать за деньги, за свои, а не бесплатно…
Задним числом паясничать сподручно, а бедному продюсеру придётся отпахать сезончик где-нибудь на нищем побережье, в личине ароматной куколки-колясочницы…
Прощай же, Ницца! Прощайте, Канны… Прощайте навсегда…
4.
Почти что все кошмары поучительны. Одни бывают посланы во благо, другие в назидание.
Поскольку назидания нам ни к чему, мы выбираем благо. Итак:
Откинув голову с рабочего стола, продюсер весь встряхнулся, как пару месяцев не мытый сеттер. Понюхал руки, потом рукавчики… Ничем таким особенным не пахнет!
До ножек было носом не достать, а то б и их понюхал. Кстати, ноги одинаковой длины и, скорей всего, не так уж и воняют… Да и причём тут вонь, однако?! Весь кабинет продюсера благоухает. ДРУГИМ одеколоном, а не «Нефертити», хорошим коньячищем, наконец!
Весь интерьер давным-давно пропитан лестью, украшен VIP-изданиями ежедневников и глянцевых календарей.
— Эх, и приснится ж!.. (…….)
Дальше мы благоразумно опускаем.
С ненавистью глянув на кассету, продюсер ощутил садомазохистские приливы.
Хоть бы ещё разочек глянуть на обидчиков!
5.
На экране снова показались будничные кадры: подземный переход, коляски с инвалидами, «мадонны». «Мадонны»-побирушки со спящими детьми…
Могильный голос журналиста, наложенный на кадры, кладбищенски вещает:
— Так называемые «мадонны», собирающие огромную дневную выручку, на самом деле носят по вагонам не своих детей. Они берут их напрокат, а чтобы дети не кричали, питают их наркотиками. Такой ребёнок не живёт и года…
Досмотрев кассету до конца, продюсер не совсем красиво, но всё же сдержанно, немного по-киношному, озверевает:
— На жалость давишь?!!!… (дальше пуритански опускаем)……. А сам, небось, за этот репортаж две штуки хапнул?! За пять минут топтания в подземном переходе?!
На чужих младенцах руки греют, черви смердящие, навозные жучилы…
Продюсер, это слишком очевидно, открыто ненавидит журналюгу. Его же собственный, хотя и бывший, хотя и поза-позапрошлогодний, зять работает в таком же запредельном беспределе…
Продюсер на какой-то миг забыл, что, в общем-то, и сам в накладе не остался. В тот момент его душа пылала злобой к лёгким заработкам зятя:
— Тебе две штуки, а несчастным уличным «актёрам» — фига?! У них ведь никогда житуха не заладится! Не для того снимался фильм. Аминь! Их имидж не изменится, и будут этот имидж продолжать эксплуатировать годами…
Имидж… Эксплуатация… Постойте! Где-то уже такое говорилось… совсем недавно…
Да-да-да! Произносилось! Всенесомненнейше!
6.
Др-р-ринннь!!!
В будочке охранника могучий телефон, стационарный.
— Алло!
— Виталий, никого не пропускать…
— И по визиткам?
— По ним особенно… Уже не помню, кому давал… А если, паче чаянья, нагрянет ВДВ-шник, звать подкрепленье и вязать немедленно! Как извращенца… и опасного разносчика кассет…Аминь!
Сей текст может служить либретто оперы. Тем более, что оперА — не за горами.
Здесь музыка нужна весьма тревожного характера…
Задумавшись над содержаньем оперного триллера, продюсер снова задремал. Он думал, что приснится что-нибудь приятное. Однако, снова лажа. Вот какая лабуда приснилась, вот какая хрень:
Сцена Мариинского. Занавес не поднят. В оркестровой яме сумерки.
На фоне занавеса — чем-то озабоченный продюсер. Он в оперных колготках (нет, скорей в балетных!), а также в бархатном берете со птичьим пёрышком, с колчаном стрел и с тетивою лука… Он почему-то нервно чешется… От такой неловкости его спасает грянувшая увертюра!
7.
Спектакль неумолимо начинался, отменить его было нельзя, билеты на премьеру распродаются за пролгода.
Продюсер, поменяв свой тембр на оперный, заголосил:
— Где ВДВ-шник?! Вязать его!!!
Легко сказать. Чтобы вязать его, его надо иметь. Как минимум. Об этом-то продюсер не подумал.
— Чу! Кто идёт?!
Занавес медленно едет вгору. Становится виден весь охранник, вышеупомянутый Виталий. До этого были видны его носки и туфли.
— Чу! Кто там?!
— Это я… — сказал Охранник.
— Вязать его! (………)
Здесь снова пуритански опускаем.
Охранник реагирует спокойно, а вот его собака, молодой ротвейлер, прозванный Питбулем за свою прыгучесть, тот, не имея рядом дорогой подруги, к незапланированной вязке был не расположен… Ротвейлеру Питбулю напрячь четыре ляжки ничего не стоит (щенки питбулей и в самом раннем детстве прыгают до люстры).
