С полчаса мы шли молча.
— Вот наши кедровники! — с гордостью произнесла Мария Кирилловна, останавливаясь.
Мы стояли в чистейшем кедровом бору. Сумрачно и прохладно было в нем. Невдалеке просвечивала Ыйдыга. Солнце, проливаясь сквозь мощные темно-зеленые кроны, сыпалось золотыми кружочками на устланную опавшей хвоей землю, прыгало веселыми зайчиками по серым стволам метровой толщины. Невольно я погладила гладкую, толстую кору. Старые это были деревья — может, еще первые русские землепроходцы отдыхали под этими кедрами двести, триста лет назад. Но они еще были в самой поре — цвели и плодоносили. Сильные, здоровые ветви поднимались к небу, словно канделябры. У подножия валялись крупные сухие шишки. Я подняла одну и понюхала.
— Замахиваются на наши кедровники, — пожаловалась Мария Кирилловна. — Еле отстояла вот этот бор. По Ыйдыге будут когда-нибудь города, здесь же богатейшие месторождения руды. Масса теплых целебных источников: будут северные курорты. Все Заполярье можно обслужить. А кедр растет очень долго, медленно…
Лесничиха подвела нас к широкому потемневшему пню.
— Вот спилили кедр… Молнией его убило. Около шестисот лет ему было. Разве можно такую красу на нужды промышленности? Грешно ведь!!! Перед потомками даже стыдно.
Ну и вытаскала она нас в этот день по тайге: ноги уже подкашивались. И как она ориентировалась — ни троп, ни путей.
Пинегина вела нас чуть ли не двадцать километров — показать Михаилу Герасимовичу одну пихту, «не рак ли у нее». Профессор долго рассматривал растрескавшееся утолщение на коре с вывороченными краями и с прискорбием согласился:
— Да, это, к сожалению, раковая опухоль.
Нашли и метастазы: опухоли на ветвях. Круглое, ясное лицо Марии Кирилловны с румянцем, пробивающимся сквозь золотистый загар, омрачилось.
— Придется ее спилить! — сказала она упавшим голосом.
Потом мы пробирались через ядовито-зеленое болото, отмахиваясь ветками от тучи комаров-кровососов, чтоб посмотреть гипертрофию листьев у травмированной лиственницы. Бедняжке обожгли пламенем костра ствол и корни. В результате — ослабление жизнеспособности и вот — болезнь. Профессор бережно собрал в бумажку удлиненную, исковерканную хвою: «Надо будет сделать лабораторный анализ».
Потом мы перебирались по острым, скользким камням через речку Кенжу, впадающую в Ыйдыгу, продирались сквозь колючие заросли, чтоб осмотреть поврежденную молнией молодую сосенку. Мы ходили по тайге до тех пор, пока у меня от голода не свело кишки, а ноги просто подкашивались. Мария Кирилловна сетовала, что не успеет до вечера показать нам естественные возобновления на гари за Лысой горой, а профессор с воодушевлением рассказывал о применении электронных вычислительных машин при лесных исследованиях. (А еще уверяют, будто мужчины больше едят!)
— Какая точность вычислений! — восхищался профессор. — Запрограммировали на машине уравнение Дракина и Вуевского… Тася, вы не забыли это уравнение?
Я ответила довольно мрачно. Когда я голодная, мне не до уравнений.
— Молодец! — похвалил Брачко-Яворский и даже потрепал меня по плечу. Исчерпав более или менее эту тему, Михаил Герасимович стал с тем же увлечением развивать другую: использование в лесоводстве меченых атомов. У меня закружилась голова и стало тошнить, но, по счастью, спасло чувство юмора. Я стала смеяться, а это всегда действует тонизирующе. В четыре часа нас отыскал Ефрем Георгиевич и напомнил об обеде. Еще немножко — и я умерла бы с голоду. Хорошо еще, что мы по дороге «паслись» на ягодниках.
«Далеко мне до них, до этого старшего поколения, — огорченно подумала я. — Вот я не могу интересоваться никакими проблемами, когда пришло время обеда. А эта лесничиха может, и профессор может. Они о себе забудут ради слабой елочки-подростка всего за тремя болотами и четырьмя сопками. В следующий раз возьму с собой хлеба».
После сытного обеда мы все уселись на крыльце. Посуду привычно мыл Даня, а Ефрем Георгиевич бегал ему помогать — вытирал полотенцем тарелки. Мы держали совет уже по вопросам экспедиции. Профессор «подговаривался» к Марии Кирилловне. Он очень хотел, чтобы Пинегина приняла участие в нашей экспедиции.
Надо сказать, что к этой экспедиции готовились ровно два года. Изучали топографические карты района — дикая непроходимая тайга, сплошные белые пятна на карте! — схемы лесхоза, а лесхоз — миллион гектаров!!! Схемы эти были составлены весьма приблизительно — реки, болота, тропы, переправы, труднопроходимые горные хребты.
Вообще работа по лесоустройству в таежных малообжитых местах требует особой выносливости, способности преодолевать любые трудности и в любых условиях находить выход из создавшегося положения. Конечно, умение ходить пешком (и не евши!), переносить на спине тяжести и т. п.
Всем участникам предстоящей экспедиции еще в марте сделали тройную противоэнцефалитную прививку. Нас специально учили, как оказывать первую медицинскую помощь при несчастном случае, укусе змей, заболевании, как откачивать утопленника, что применять при ожогах.
Лесовод должен уметь плавать, переправляться через реки, находить броды, строить плот, лазить по деревьям, ориентироваться в лесу по звездам и по коре деревьев. Уметь разжечь костер выстрелом из ружья или при помощи лупы, уметь охотиться.
В нашей лесоустроительной экспедиции было человек пятьдесят научных работников. В тайге мы должны были разбиться на отдельные группы, отряды. Геодезисты и помощники таксаторов уехали раньше всех. Они уже проводили геосъемочные работы, прорубали с рабочими визиры и просеки. Таксаторы, лесоводы, ботаники, микологи, фитопатологи, энтомологи должны были приступить к изысканиям с завтрашнего дня.
Одних ученых интересовали ельники, других — кедровники, третьих — лиственницы, как ценная и быстрорастущая порода.
Быстрорастущая!!! С давних пор лесоводов мучает проблема преодоления времени…
Срок от посева древесного семени до «жатвы» — одно, два, несколько человеческих поколений. Тот, кто сумеет вырастить за короткий срок дерево, принесет человечеству самый щедрый и чудесный дар. Одно время Василий очень увлекался этой мечтой. Это была та же поэзия… Вот тогда он перешел работать в научно-исследовательский институт. Там эту проблему начали решать как селекционную. В сравнительно короткий срок вывели ряд ценных древесных пород, которые отличались устойчивостью против морозов, засух, грибных заболеваний, вредных насекомых, высокими качествами древесины. Мне лично кажется, что они уклонились в сторону от первоначальной задачи. Я сказала об этом Василию. Он усмехнулся.
— Какой интерес вести исследование, которое может закончить только твой внук? А мне что от этого будет?
Для докторской диссертации он, несомненно, поищет что-нибудь столь же эффектное, но не требующее столько времени. Результатом своего труда он хочет пользоваться сам… Кажется, я отклонилась в сторону. При чем здесь Василий?
Мы сидели на деревянном крылечке (кто-то недавно вымыл ступени, даже выскоблил их), а Даня мыл посуду на кухне. Михаил Герасимович заговорил о моей работе в экспедиции. Не знаю почему, недаром я долго колебалась между лесным институтом и всякими «логиями», но уже после первой практики я так увлеклась лесной гидрологией и климатологией, что ходила стажироваться в метеорологический институт. Я была на третьем курсе, когда мои небольшие исследования стали печататься в «Лесном журнале».
На эту тему была и моя дипломная работа, получившая высшую оценку комиссии. Увлекающийся Брачко-Яворский даже предложил дать мне звание кандидата наук, что было сдержанно, но решительно отклонено комиссией.
Так вот, маршрут нашей группы в этой экспедиции проходил по Ыйдыге, реке несудоходной из-за порогов. Ни гидролога, ни климатолога в составе экспедиции не было.
Мне предстояло отправиться вниз по течению Ыйдыги на плоту вместе с Кузей и двумя рабочими. Профессору хотелось, чтоб Мария Кирилловна взяла на себя руководство нашей группой.
— Ты ведь, Машенька, уже проделала однажды этот маршрут, — сказал он, — твой опыт очень бы пригодился.
— Да. Однажды я проделала на плотах и на моторных лодках этот маршрут, — вздохнула Мария Кирилловна, — когда погиб мой учитель и друг Сергей Иванович Петров.
Я уже слышала об этой первой экспедиции на Ыйдыгу, окончившейся трагически. Начальник экспедиции гидрограф Петров и его заместитель Прокопенко погибли в самый разгар работ. Петров был крупный ученый, опытный исследователь рек северо-востока Сибири. Евгений Прокопенко — совсем еще молодой человек, веселый и общительный. Он, страстный путешественник, глубоко любил свою Украину, свой Чернигов. Он часто повторял: «Все Прокопенки из Чернигова». И так рассказывал о разных Прокопенко из Чернигова, что Мария Кирилловна сначала думала, что это все его родня и предки.
